Он рассказал следующее:

— Пришел какой-то пан из Западной Германии (пробрался в Польшу, а оттуда уже сюда прибыл), хвастался знакомством с каким-то Джоном, показывал доллары. Я сам это краем уха слышал, уголком глаза видел чужие деньги. Сидят здесь, людей грабят. Я к празднику кое-чем разжился для семьи, а они все забрали…

— Где сейчас бандиты?

— В сарае, там схрон. Я пойду первым, — сказал хозяин. — Пусть погибну, но буду знать, что позор не ляжет на мою семью. Прошу поверить.

Он пошел.

Серегин слышал голос хозяина в сарае.

— Сдавайтесь, пан проводник, живым останетесь. Советы обещают твердо. Да и детей моих пожалейте. Бой будет — погибнут. У вас другого выхода нет.

Долго уговаривал. Потом неожиданно разорвалась граната, раздался выстрел. Серегин видел, как упал хозяин. Солдат его оттащил в безопасное место, оказал первую помощь. А Иван Романович с бойцами бросился в сарай. Из люка клубами валил дым, слышны были крики. Бандиты пытались что-то сжечь.

Когда чекисты проникли в схрон, там все уже были мертвы. Среди не полностью сгоревших документов нашли инструкцию «центрального провода» из Западной Германии — уничтожать, убивать активистов. В тайнике — много оружия, амуниции, а также рация, пишущая машинка.

Серегин понимал, что «районный провод» опирается на банду. Терять время нельзя было. С помощью «нелегала» Иван Романович установил связь с районным информатором, который после разгрома провода вынужден был показать «нелегалу» явку с бандой. Чекисты сумели быстро ликвидировать ее.

…Спустя некоторое время Иван Романович повстречался со знакомой учительницей, поблагодарил ее за помощь. А та ответила:

— Это наш долг, наше общее дело.

Серегин с теплотой посмотрел на пожилую женщину.

— Правильно. Дело наше общее. Один другому помогать обязаны. А вам большое спасибо…

…Как-то на хуторе Халупки Серегин повстречался с заведующим пунктом по приему молока. Об этой встрече в записной книжке сохранилось лишь одно слово — «молочник».

Молочник рассказал о следующем. Когда гитлеровцы отступали, вместе с ними ушли полицаи из хутора и соседних сел. Потом возвратились, живут где-то в лесу, порой наведываются в населенные пункты — расправляются с теми, кто решил жить по-новому. Были и у него, выведывали, чем дышит. В конце своего рассказа молочник сказал:

— Я советский человек, вы можете мне верить. Для счастья своих детей, а также моих односельчан жизни не пожалею: могу быть вам полезным, если хотите, если нужно…

Серегин дал ему задание связаться с бандитами, войти к ним в доверие, а перед этим проинструктировал, как действовать.

Вскоре бандиты появились в доме молочника. Серегин знал, о чем говорили бандеровцы: в хате молочника будет явка, здесь они смогут получать информацию о жизни хутора, окрестных сел.

Иван Романович раздумывал: дом в центре хутора окружить трудно; если придется скрестить оружие — могут быть жертвы среди населения, да и самого хозяина легко под пулю подвести. Нужно искать какой-нибудь другой путь. Обязательно!

Из соседнего дома Серегин видел, как к молочнику заходили двое незнакомцев. С оружием, небритые. Взять их здесь без боя трудно. Стрелять нельзя: вокруг люди, детвора. Побывал в засаде и второй раз. Обстановка явно неблагоприятная.

Во время очередной встречи изложил молочнику заранее продуманный план. Объясни, мол, бандитам, что опасно в хату заходить, соседи заметят — дадут знать куда надо. Лучше сделать тайник в поле, подальше от хутора. Туда и будешь информацию доставлять, а они смогут забирать ее оттуда.

Бандеровцы согласились.

Тайник был создан в самом конце огородов на границе с полем. Молочник регулярно оставлял там информацию, которой снабжал его Серегин, и бандиты были ею довольны.

Шел август 1948 года. Операция завершалась. Молочник сообщил:

— Сегодня вечером лесовики придут к тайнику за вестями. Надо все сделать, чтобы преждевременно их не вспугнуть.

Иван Романович выстроил бойцов, рослых парней с обветренными лицами. У многих на груди правительственные награды: не раз участвовали в боях. Но теперь от них требовалась не только смелость, а и выдержка, терпение.

Серегин сказал:

— Быть может, придется без движения много часов лежать в засаде. Кто пойдет добровольно на операцию?

Весь строй шагнул вперед. Выбрал солдат — Савченко, Комешева и Соболева, местного жителя Владимира Гулу.

Чекисты в маскхалатах залегли невдалеке от тайника. Однако в этот вечер никто не явился. А на следующие сутки, как только стемнело, со стороны хутора послышался выстрел. Кто стреляет, в кого? У Серегина дрогнуло сердце, может, допустил просчет?

Через полчаса услышал на огороде шаги. У кого-то из бандитов неосторожно брякнуло оружие — наверное, споткнулся. На фоне вечернего неба стали видны взятые на изготовку автоматы и пистолеты. Когда бандеровцы приблизились, чекисты дали залп.

Серегин принял все меры, чтобы подозрение ни в коем случае не пало на молочника. Выяснил, что бандиты перед тем как отправиться в тайник, по-зверски издевались, а потом расстреляли комсомольца-активиста. Это и был тот выстрел, который услышали чекисты, лежа в засаде.

На следующий день бандиты побывали у молочника, сказали, что погибло несколько оуновцев. А его допрашивали:

— Где был, когда наших побили?

— Среди людей, сами спросите.

Спросили, все проверили. Убитые, видно, наткнулись на засаду, решили оуновцы. На прощание поручили молочнику разузнать о деятельности активистов, каждого подробно охарактеризовать. Сказали, что придут на встречу в сарай, но когда точно — ни слова.

Чекисты несколько раз устраивали засады, но бандитов не было. Они появились лишь в ноябре. После их визита молочник встретился с Серегиным. Доложил: приходило шесть бандеровцев, он передал им «информацию». Все прошло благополучно.

Благополучно? Иван Романович беспощадно ругал себя: надо было сидеть в засаде, пока бандиты не явятся. Упустил! Начальник отдела успокаивал:

— Не убегут.

Они действительно не ушли…

Вспоминая эту операцию, Серегин говорит:

— Наш молочник действовал по велению сердца, долг патриота его призывал. Порой встречаемся мы с ним, вспоминаем грозовые годы. Занят он сейчас самым мирным делом — ухаживает за колхозными пчелами. Каждый раз новостями радует: электричество провели в село, клуб в честь пятидесятилетнего юбилея Советской власти построили, новые дома люди сооружают — каменные, со светлыми комнатами… А нечисть сгинула, ушла, как ночь.

Шел 1949 год. Серегин прибыл в село Гусаков. Здесь недавно организовали артель. Людям интересно было послушать, как на востоке хозяйствуют их братья, вот и обступили со всех сторон Ивана Романовича плотным кольцом. Он подробно рассказывал об оплате груда, о роли звеньев и бригад, советовал хорошо наладить охрану народного добра. Председатель сельсовета, провожая чекиста, сказал:

— Знаете, немного боязно, чтобы враг наше первое богатство не пустил с дымом. Как вы считаете?

Серегин ответил:

— Правильно говорите.

Иван Романович доложил руководству об опасениях председателя сельисполкома. Начальник райотдела решил:

— Участок твой. Опасения небезосновательны, сам знаешь. Возьми бойцов — и айда. Благословляю!

Иван Романович с небольшой группкой отправился в Гусаков. Шли знакомыми, хоженными не раз тропами. Метрах в трехстах от разрушенной мельницы, под самым Гусаковым, остановились. Сыпал снег, быстро темнело. Сквозь пелену туч с трудом пробивались узкие, словно штыки, лунные лучики.

Подошли вплотную к селу. Люди гуляют (тогда какой-то праздник был), издалека доносится песня. А из Гусакова идут человек двенадцать. Блестят в скупом лунном свете винтовки и автоматы. Бандиты! Направляются к общественному двору, где тракторы, лошади, семена. Прав был в своих опасениях председатель сельсовета!

Серегин развернул бойцов цепью. Бегом, вперед! До бандитов — метров сорок-пятьдесят. Но открывать огонь нельзя: везде люди, могут быть жертвы.