— Послушайте, какой крепкий чай! Клянусь Юпитером, он напоминает мне дни моего детства. Как я люблю закатить пир горой!

Горация, беспомощно оглядевшись по сторонам в страхе, что кто-нибудь посмеется над ней, с удивлением обнаружила, что все вокруг заняты лишь поглощением ветчины, желе и пирожных. Оказывается, только ей слова Фрэнсиса показались ребяческими и нелепыми. И в этот момент она почувствовала, что совсем одинока и еще более несчастна, чем когда-либо.

— Я собираюсь написать капитану Блэквуду, — объявил Фрэнсис. — Знаете, он командует «Викторией». Я встречался с ним несколько лет назад, и мне пришла в голову мысль, что он может устроить для нас морское путешествие.

— Насколько я знаю, он берет пассажиров, — ответил мистер Кокс — худенький высокий юноша с глазами, похожими на бусинки.

— Да?

— Да, только не иностранцев.

— Ну, само собой, — откликнулись вес, кроме Горации.

На следующий день произошло событие, которое заставило ее убедиться окончательно в том, что надо разорвать помолвку с Фрэнсисом любой ценой. Рассвет был сырым и туманным, и все дамы в один голос заявили, что хотят остаться на берегу. Но Сэлвин и Кокс настояли на том, что надо нанять лодку и навестить суда, стоящие в гавани. Подобрав юбки и стараясь не замочить ног, Горация, Ида Энн и Анни взобрались на борт качающейся на волнах лодочки и направились к «Виктории».

Но это предприятие завершилось полным конфузом. Капитан Блэквуд оказался перегружен делами и не смог уделить времени мистеру Сэлвину. Так что компании пришлось остаться в лодке. Они покатались еще немного, и Фрэнсис показал своим спутникам место, где пал герой Трафальгарской битвы. На медных пластинах красовались слова девиза: «Англия ждет, чтобы каждый мужчина исполнил свой долг».

— Бессмертный Нельсон, — повторял Фрэнсис, в знак уважения прижав к груди шляпу.

— Да, действительно, — сказала Ида Энн. — Ну что, теперь мы можем вернуться в гостиницу?

— Нет еще. Сначала надо завернуть на «Экссллент». Вам понравится, леди Ида. Это учебное военное судно. Там упражняются в сражении на шпагах и пистолетах. И еще там сеть пушки.

— О, прекрасно, — глазки Иды Энн зажглись в предвкушении зрелища красавцев-моряков, дерущихся на шпагах. — Мы отправляемся туда прямо сейчас?

— Да.

Шум стоял ужасный: на корабле вовсю палили из пушек и ружей, словно вернулись времена Трафальгара. Горации показалось, что она вот-вот упадет в обморок, настолько угнетала ее вся эта атмосфера. А потом случилось чудо. Конечно, это был всего лишь обман зрения, но она отчетливо увидела отражение Джона Джозефа на медной полированной поверхности какого-то крепления «Экселлента». Она подалась вперед, голова ее закружилась от потрясения, а потом с ней заговорил внутренний голос — точь-в-точь как в гастингской церкви.

— Что ты делаешь, глупышка? Джекдо жив. Я же говорил тебе. Ты должна…

Голос исчез, когда к Горации приблизился взволнованный, перепуганный и до ужаса ласковый Фрэнсис.

— Горация, дорогая моя! Что случилось? Вы бледны, как смерть!

— У меня страшно болит голова. Можно мне вернуться в гостиницу, Фрэнсис? Я не вынесу этого шума.

Фрэнсис выглядел растерянным, и Горация молилась про себя, чтобы он не вздумал предложить сопровождать ее.

— Я отлично доберусь сама. Не хочу портить вам праздник. Мне просто нужно немного полежать. Если оставить меня в покос, я очень скоро приду в себя.

Горация видела, что ему до смерти хочется остаться, и ее переполнила бурная радость, когда он сказал:

— Прекрасно, если вы уверены, что все будет хорошо. Мы постараемся скоро вернуться. Простите, что я покидаю вас, но мне безумно хочется взглянуть на лучший британский дуб в отделе строительства.

— Конечно.

Она позволила ему довести себя до качающейся лодочки и помахала на прощание платком. Потом она прижала руки к ушам, стараясь снова услышать тот странный внутренний голос. Но он молчал. И тогда Горация поняла, что ей надо делать. На свете был только один человек, который мог бы дать ей добрый совет. Кловерелла должна вернуться в Саттон.

Одной из древних традиций рода Уэстонов была привычка высматривать приближающихся к замку всадников из окон Длинной Галереи или, что было не так удобно, из Привратной башни. Но теперь, после всех перемен, произошедших с особняком, это было невозможно. Привратную башню снесли, Длинная Галерея превратилась в часовню. Единственной комнатой, из которой открывался вид на парк и дорогу, была спальня, некогда принадлежавшая Маргарет Тревельян. Но сейчас в этой комнате жили мать и отчим Горации, а она никак не могла найти подходящего объяснения тому, что ей надо торчать в их спальне весь день напролет. Ей пришлось довольствоваться тем, что она сможет издали услышать звуки флейты: ведь именно так Кловерелла обычно извещала о своем приближении.

Горации стало страшно, когда она развернула сверток и впервые увидела восковую куклу, голова которой была увенчана черным локоном Кловереллы. Еще тяжелее оказалось положить эту куклу на кровать и сказать ей: «Кловерелла, ты должна прийти ко мне».

Потом Горация снова завернула куклу и спрятала ее подальше, раздумывая, не совершила ли она какого-нибудь ужасного кощунства: ведь она вмешалась в такие вещи, которых совершенно не понимала. Но ничего другого ей не оставалось: надо было спросить кого-нибудь о Джекдо. И еще — о том, как ей избавиться от Фрэнсиса, не причинив ему вреда: ведь она так до сих пор и не осмелилась это сделать. Горация чувствовала, что если помощь не придет, то ее нервы вот-вот сдадут от всей этой фальши и неопределенности.

Одно время Горации казалось, что мистер Сэлвин, наверное, никогда не уедет из замка. Но спустя двенадцать дней после того, как они вернулись из Портсмута, он объявил за завтраком, что едет этим утром в Лондон, чтобы встретиться с дядей Томасом Монингтоном.

— Хорошо, — отозвался мистер Хикс, опустив газету и пристально глядя на Фрэнсиса через стекла пенсне. — Это прояснит дело.

— Что вы хотите сказать, сэр? — спросил Фрэнсис, удивленно взглянув на него.

— То, что сказал. Я уверен, что у мистера Монингтона есть весьма определенные планы на ваше будущее, Фрэнсис.

Больше он не стал ничего говорить и снова отгородился от мира номером «Таймс», словно щитом.

В десять часов Фрэнсис покинул саттонский замок. Элджернон и Энн с четырьмя собаками — своими и привезенными Горацией — вышли на прогулку; Ида Энн взяла коляску и отправилась в Гилдфорд, чтобы походить по магазинам, а Горация пошла на лужайку набросать сельский пейзаж и подумать, не написать ли ей письмо Фрэнсису сейчас, пока его нет поблизости. Кто-то говорил ей, что объявлять о разрыве помолвки в письме — это трусость, но в тот момент Горация не видела альтернативы.

И в этот миг до нее донеслись серебристые звуки дальней флейты. Кловерелла — благодаря своему шестому чувству или наблюдению за домом, а может быть — и тому, и другому, — очевидно, узнала, что Фрэнсис Сэлвин уехал.

Когда она подошла ближе, Горация побежала ей навстречу и с изумлением обнаружила, что на флейте играет вовсе не колдунья, а шедший рядом с ней высокий красивый парень с густыми кудрявыми темно-каштановыми волосами и длинными тонкими пальцами, словно птицы порхающими по отверстиям флейты.

— Джей! — воскликнула Горация, застыв на месте от удивления.

Парень низко поклонился, сдернув с головы шапку и коснувшись ею пыльной земли. А когда он выпрямился, Горация обнаружила, что он — точная копия своей матери, вплоть до крепких белых зубов. Но в его глазах Горации почудилось особое выражение, напомнившее ей еще кого-то.

— Вы посылали за нами, миледи, — сказал он. Это был не вопрос, а утверждение. Ритуал, который Горация проделала с восковой куклой, прекрасно сработал. Кловерелла и ее сын услышали мольбу о помощи.

Кловерелла спросила:

— Чем мы можем вам послужить?

Горация решила сразу приступить к делу:

— Я хочу узнать о Джекдо — майоре Джоне Уордлоу. Я убеждена, что капитан Уэбб Уэстон говорил со мной с того света. Я уверена, что он хотел сказать мне, что майор не умер, хотя все давно решили, что он погиб. Скажи мне правду, Кловерелла!