Энн хотела сосредоточить празднование в Центральном Зале. Поэтому Западную Галерею Музыкантов открыли, украсили пальмами и разместили в ней шестерых скрипачей, наяривавших вальсы Штрауса с такой силой, словно вознаграждение за их труды зависело от громкости звука. Пальмы в кадках и плющ украшали также Большой Зал и обшитую деревянными панелями столовую, где был накрыт стол на пятьдесят персон, сверкавший хрусталем и серебром. Чтобы никто не сомневался, что замок уже стал по-настоящему обжитым местом, повсюду расставили цветы в вазах и в беспорядке разбросали маленькие золоченые стульчики для тех, кому вздумается присесть отдохнуть подальше от шумного сборища. Верхом великолепия была массивная люстра, свисавшая с круглого потолка Большого Зала и отражавшая в подвесках из дутого стекла две сотни свечей.

— Ну, что скажешь, дорогой? — обратилась Энн к Элджи, глядя на Западную Лестницу, покрытую бархатом цвета красного бургундского вина. Ничего подобного ей не доводилось видеть за все свои пятьдесят восемь лет.

— Потрясающе, дорогая. Ты превзошла себя. Таким праздником не погнушалась бы и принцесса.

— Будем надеяться, что им не погнушаются женихи, этого вполне достаточно.

Элджи проворчал что-то неразборчивое и погладил ее по руке.

Джекдо, услышав удар гонга, возвестившего о начале обеда, двинулся вверх по лестнице и оказался в толпе гостей, попарно направлявшихся в столовую. Он предложил леди Лауре Уолдгрейв опереться на его руку, и та, кивнув, согласилась. Во главе процессии (сразу за своим дядей и невесткой Фрэнсис) шла торжествующая, весьма довольная собой Ида Энн в сопровождении юного лорда Селборна. Джекдо покачал головой и усмехнулся. Он понимал, что под маской дня рождения скрывается брачная лихорадка.

Он скосил глаза на леди Лауру, заметил в ней отдаленное сходство с Горацией (они были двоюродными сестрами) и почувствовал, как учащенно забилось его сердце. Словно прочитав его мысли, девушка сказала:

— Вы — друг мужа моей кузины?

— Вы имеете в виду капитана Уэбб Уэстона?

— Да. Вы ничего не слышали о нем? Я часто думаю, как дела у Горации. Я ни за что не согласилась бы поменяться с ней местами.

Подумав, что эта реплика может прозвучать как оскорбление для Джона Джозефа, леди Лаура поспешно добавила:

— Нет, я ничего не имею против ее мужа. Просто в каждой газете пишут о том, как ужасно обстоят дела в Австрийской империи. «Таймс» предсказывает, что через год там начнется революция. Горации не позавидуешь.

— Думаю, она очень любит мужа и хочет быть рядом с ним, — медленно ответил Джекдо.

— Должно быть, да. И все же, мне кажется, что она чересчур смелая. Впрочем, она всегда была очень странной.

— Странной?

— Необычной. Однажды она сказала мне, что хотела бы выйти замуж за солдата и воевать вместе с ним. Мне всегда казалось, что у нее мальчишеские ухватки.

— Ну, вот, она и вышла замуж за солдата. Остается надеяться, что воевать им не придется.

— Придется, — возразила леди Лаура. — Этот сумасшедший император не сможет удержать власть в такой огромной империи, попомните мои слова.

Джекдо с удовольствием продолжил бы беседу с ней, но, подойдя к столу, обнаружил, что его карточка находится между карточкой Иды Энн слева и миссис Клайд, богатой фермерской вдовы, — справа. Поскольку Ида Энн была целиком поглощена графом и не обращала на Джекдо внимания, ему пришлось заниматься вдовой, которая оказалась настолько же тупой, насколько леди Лаура — сообразительной. Вдова была низкорослой, белокурой и считала себя весьма привлекательной для мужчин. Когда-то ей сделали комплимент, что она очень остроумна, и она изо всех сил старалась соответствовать этому определению. Она сопровождала каждую фразу веселым и бессмысленным смехом и постоянно хлопала глазами. Джекдо все это безмерно раздражало, но вдове казалось остроумным отпускать шпильки в адрес всех присутствующих женщин.

— Посмотрите на вдовствующую графиню! Какое у нее прелестное платье! Хи-хи-хи! Впрочем, я сама бы такое не надела… чересчур толстит. Конечно, в моем возрасте об этом не стоит беспокоиться.

Ей было около тридцати лет, но выглядела она значительно моложе.

— О! — произнес Джекдо, надеясь, что она отвяжется от него и будет беседовать со своим соседом справа.

Но миссис Клайд не поняла намека.

— Впрочем, я предполагаю, что когда женщина чувствует себя вполне зрелой, — продолжала она, — ей нет нужды заботиться о том, как она выглядит.

Джекдо был вне себя от ярости.

— Куда лучше, — ответил он, — обладать зрелостью, мудростью и определенным стилем, чем всю жизнь оставаться пустоголовым ребенком.

И с этими словами Джекдо наклонился над столом, чтобы побеседовать с миссис Милуорд о Гастингсе.

Прошло два часа, прежде чем гостям подали все семь перемен блюд. Было уже девять часов, когда все встали из-за стола и отправились в Большой Зал, где их ожидали танцы. Музыканты, как следует подкрепившись, вернулись в галерею и что есть духу заиграли веселую польку. Энн и мистер Хикс открыли танцы; за ними последовала именинница с очаровательным юным графом.

Джекдо заметил, что в его направлении движется миссис Клайд, призывно улыбаясь и слегка помахивая ему рукой. Делая вид, что не замечает ее, он предпринял попытку ускользнуть в единственном доступном направлении. Повернувшись, он поднялся по Большой Лестнице и направился в часовню; миссис Клайд потеряла его из виду.

Хотя музыка здесь была слышнее, потому что Галерея Музыкантов находилась рядом с часовней, в необычной атмосфере Длинной Галереи звуки словно бы замерли. Одна из самых больших галерей Англии, некогда бывшая гордостью сэра Ричарда Уэстона, теперь прозябала в сырости и полумраке; прекрасные витражи скрывались за переплетениями плюща и наростами мха.

С трепетом Джекдо увидел, что деревянный сундук, в котором нашел свою смерть Сэм Клоппер, до сих пор стоит на прежнем месте (в день свадьбы Горации он этого не заметил, потому что не сводил глаз с невесты). Но теперь он решительно прошел мимо него и очутился в комнатке за алтарем.

Когда Мэлиор Мэри превратила галерею в часовню, дальние окна (из которых многочисленные поколения рода Уэстонов любовались на раскинувшийся внизу парк и высматривали верховых, спешащих в замок с новостями) стали походить на вытяжные отверстия. В одном из них теперь висел колокол.

Джекдо с нетерпением потянул за ставень, который со скрипом подался. В летних сумерках внизу виднелся парк, а справа от парка — лес. Джекдо жадно вглядывался в пейзаж, который более трехсот лет наблюдали Уэстоны и их потомки.

Потом он перегнулся через подоконник и почувствовал, что в кармане его мундира лежит что-то твердое. Он опустил руку в карман и достал зеленый прозрачный шарик.

— Я не знал, что ты здесь, — вслух произнес он.

Как много лет назад, когда он увидел Горацию и ее родных, игравших на берегу реки, Джекдо поднес шарик к глазам и стал вглядываться в изгибы и спирали его колдовского сердца. Потом он медленно опустил руку. Пол качнулся у него под ногами, и ему необходимо было ухватиться за ставень, чтобы не упасть. Но ставня больше не существовало. Ни ставня, ни колокола.

С криком Джекдо обернулся. Часовня тоже исчезла. Он стоял в настоящей Длинной Галерее, освещенной свечами и факелами; на стенах висели парадные портреты и гобелены, пол покрывал плотный ковер. От замка, в который Джекдо приехал этим вечером, не осталось и следа.

Стоя на месте, не в силах пошевелиться, Джекдо увидел, как в дальнем конце галереи появилась человеческая фигура. Это была женщина, и, приглядевшись, Джекдо заметил на ней вечернее платье в классическом стиле, который был в моде в начале девятнадцатого века. Значит, он попал в прошлое. И все же Джекдо чувствовал, что что-то не так, хотя и не понимал, что именно.

Женщина подошла ближе и заметила его.

— О, Небо! — воскликнула она. — Вы меня напугали. Я подумала, что это призрак. Как вам удалось закончить раньше всех? Я думала, все еще заняты ликером.