— А я не собираюсь жить вечно, — веско ответила Анька, подумав, что вряд ли кто из присутствующих поймет всю глубину её сентенции.

Они и не поняли, застыв в нелепых позах. И в это мгновение совсем рядом, в двух десятков шагов от костерка, раздались негромкие хлопки выстрелов. Бах-бах-бах… Караульные даже не дернулись на звук, настолько он не походил на громкоголосый бой винтовок или наганов. А еще через пяток секунд из темноты за спинами растерянных инсургентов появился Паша, прижимая к рассеченной брови чистую тряпицу, служащую ему в обиходе носовым платком.

— Ну, как? — спросила Анька, теперь полностью игнорируя присутствующих молодых инсургентов.

— Проспорил, — вздохнул Паша. — Ты, как всегда, права. Их там шестеро было, в настоящей-то засаде. Вот и пришлось пострелять, иначе б кто-то да ушел…

Услышав за своими спинами такие слова, попавшие со всех сторон в беду караульные только и смогли, что невнятно замычать и загукать с полуоткрытыми ртами.

— А бровь рассек — бодаться опять полез? — уточнила Анька, зная любимый прием Паши в ближнем бою — удар головой в лицо.

— Пришлось, — развел Паша руками, отрывая тряпицу от брови.

Ничего страшного на его лице Анька не увидела, обычное, даже в чем-то привычное рассечение, которое заживет через пару дней.

— Ладно, а вот с этими-то что теперь делать? — спросила она, тыча гранатой в ближайшего к себе караульного.

От этого жеста, от зажатой в руке гранаты, от появившегося за спиной неизвестного, только что, по его словам, перебившего основную засаду, инсургенту захотелось закрыть глаза и бежать, сколько хватит сил, до самого горизонта. Но испуг сковал мышцы, даже пошевелиться мальчишка не смог и успел ощутить только, как что-то теплое потекло по его ногам от пояса вниз, в разбитые, едва пригодные к носке сапоги.

Паша пожал плечами. Ему в самом деле вопрос был непонятен, да и зачем его задавать было — непонятно вдвойне. На войне врагов убивают, и неважно, что он попался сонный и беззащитный. Проснувшись и взяв в руки винтовку, инсургент попытается убить тебя, так что не надо давать ему шансов на эту попытку.

— Ну, и ладно, — поняв бессловесный ответ Паши, пожала плечами Анька. — Пусть так, а то еще вот расплодятся такие дебилы, если им волю-то дать…

Она, легонько размахнувшись, кинула через костер Паше гранату. Конечно, это была пустая оболочка, даже запал в ней стоял сгоревший. Не такая уж отважная и бесшабашная Анька, что бы рисковать жизнью там, где можно просто сблефовать и взять противника на испуг. А испуг у часовых никуда не делся. Они, даже не отшатнувшись, помертвевшими глазами проводили летящий чугунный кругляш…

Паша шагнул вперед, ловко поймал левой рукой имитацию гранаты, а в правой, выскользнув из рукава куртки, появился длинный, в британский фут, тонкий стилет с вороненым клинком. Его и не видно было в темноте, только знающая про это оружие Анька поняла, что будет сейчас делать Паша.

Тот самый караульный, что первым окликнул девушку, первым же двинулся к ней, умер, так и не поняв, откуда пришла к нему смерть. Тонкий, граненый клинок прошел сквозь задрипанную шинелку с чужого плеча, никогда не стираную гимнастерку, нательную рубаху и тонкий слой мышц и кольнул его прямо в сердце. Караульный на вдохе упал лицом прямо в костерок, подняв сноп искр.

Второй дернулся было, но так и не смог сообразить, куда же ему бежать отсюда, из ловушки, в которую сам же и залез, если бежать уже некуда, да и некогда. И только третий, дебильный, продолжал стоять напротив Аньки, как и стоял, недоумевая, что же это такое непонятное происходит вокруг.

Девушка отвернулась и отошла подальше от костерка, к дороге. И уже через полминуты к ней присоединился Паша, повесивший на каждое плечо по трофейной винтовке, а третью неся в руке.

— Давай помогу, — предложила Анька, тут же забирая у Паши пару трофеев.

Он отдал их, ни слова не говоря. Все-таки бой еще даже не начинался, и руки лучше было иметь свободными, да и изрядно громоздкими были эти германские "маузеры" десятилетней давности изготовления.

— Паша, вытащил бы ты этого из костра, — Анька брезгливо повела носиком. — Сейчас же столько вони будет, сами и задохнемся…

— Ты как всегда права, — вздохнул Паша и вернулся к затухающему огню.

В этой войне ни секунды, ни минуты ничего не решали, если только бойцы не сходились в рукопашной лицом к лицу. Иной раз ничего не решали и часы задержек и опозданий. Воевали здесь неторопливо, основательно, без беготни. Да и какая могла быть торопливость, если самым надежным средством связи так и оставались фельдъегеря с пакетами, а телеграф и радио в любой момент могли оказаться захваченными противником и передавать фальшивки.

Но тем не менее, Паша возвратился быстро. Для него вытянуть из огня тощее тельце караульного — раз плюнуть. Да и неприятно было задерживаться возле начинающего обугливаться трупа.

Тщательно вытирая руки всё тем же, окровавленным носовым платком, Паша спросил:

— Идем докладывать Крылову?

— Да я лучше сам пробегусь, доложу, — подал голос третий участник вылазки, все это время скрывающийся в темноте, подальше от разгромленного поста.

Он выполнял ту же роль, что и перебитые Пашей шестеро инсургентов в засаде за костерком — прикрывал тыл и являлся "стратегическим резервом". Сейчас же, ощущая спокойствие за конечный результат их рейда, этот уже немолодой боец подошел поближе и с каким-то затаенным восхищением посматривал на Аньку и Пашу. Еще бы, за пару минут успокоили девятерых, а сами целехоньки и даже, кажется, не запыхались. Такое в ночной разведке нечасто случалось на его памяти.

— Ну, пробегись, только аккуратно, — согласилась Анька, играя роль неформального командира в тройке. — А мы тут приглядим, мало ли что…

После засады, выставившей наубой троих бестолковых пацанов, от инсургентов можно было ожидать и других неприятных неожиданностей.

Шагнув на обочину, Анька сбросила в траву винтовки и аккуратно присела рядышком, подтянув колени к подбородку…

…Неторопливость войны не отменяла её неизбежности, и вот уже часа через полтора деревня, которую охраняли убитые Пашей часовые, пылала. Никто не поджигал специально избушек и овинов, надеясь, что они еще послужат именно им, а никак не противнику. Но вот беда — в суматохе тревоги кто-то уронил на пол зажженную лампу, потек по избе горящий керосин. А кто-то другой, пальнув в силуэт инсургента, мелькнувший на миг в едва освещенном окне, попал в лампадку перед маленьким скромным иконостасом. И потекло горящее масло…

Орали, голосили и истошно визжали, забивая голосом грохот винтовочных выстрелов, бабы, отчаянно, предчувствуя смертный час, мычали коровы и ржали лошади, в один миг оказавшиеся в центре огненной стихии.

Распавшийся на отдельные перестрелки, бой то затихал, то с новой силой возобновлялся на окраинах деревни. Зыбкий, мрачный свет от пожарища разгонял ночную темноту, не давая противникам возможности оторваться друг от друга, скрыться в ночи и прекратить взаимное истребление.

Ни Анька, ни Паша в атаке на деревню не участвовали, комбат Крылов не то, что бы очень уж берег своих гостей, но зря под пули не подставлял, понимая, что пользы от парочки дополнительных штыков при штурме будет немного, а вот в разведке и планировании без Аньки и Паши просто не обойтись.

Расположившись возле импровизированного штаба батальона, чуть в стороне от десятка повозок самых невероятных фасонов и размеров, Паша расстелил прямо на траве лоскут и раскладывал на нем детали своего пистолета, тщательно протирая их. Умыкнувшая где-то "летучую мышь" — ну, не без света же сидеть, в самом деле! — Анька бездумно поигрывала любимой игрушкой: вертела в руках свой маузер. Так заведено было с давних времен, если кто-то чистит оружие, даже и в полной безопасности, на постое или отдыхе, другой непременно находится поблизости, страхуя безоружного товарища.

На сосредоточенном лице Паши поигрывали отблески огонька керосиновой лампы, со всех сторон к повозкам подступал сумрачный, предрассветный лес, совсем рядом, в десятке шагов, хмурый Крылов выслушивал донесения посыльных, иногда отдавал короткие, деловитые команды, больше похожие на расчетливые просьбы, чем на командирские приказы.