Изменить стиль страницы

"Так вот, в городе учения, весь народ на пару суток садится в убежища и подвалы, причем, заметь, здесь к этому относятся очень серьезно, без дураков и разгильдяйства. А вот наши доппельгангеры ни к каким убежищам и подвалам не приписаны. Да и хлорпикрина, я думаю, они не боятся. А даже если бы и были приписаны — им с часа на час уходить в туман, а не сидеть в убежище надо. Что они будут делать? Правильно, отсидятся в какой-нибудь квартире, сделав вид, что там нет никого. В самом деле, это довольно просто. Ну, а ребята Пухов, плюс местные чекисты, пройдутся по городу с инфракрасной аппаратурой, засекут тепловое излучение из якобы пустых квартир и…"

— …и полезут сдуру штурмовать эту квартирку, благо, город пустой, можно делать всё, что заблагорассудится без оглядки на нежелательных свидетелей, — закончила слегка раздраженно Анька.

— А вот и нет, — снова заулыбался Паша. — Тут ты прое… проспала самое интересное…

— Хамишь? — Анька подозрительно уставилась на Пашу, но тот не стал ни делать вид, что не понял её реплики, ни извиняться.

— После обнаружения доппельгангеров Пухов позовет нас с тобой и попросит сходить к ним и попробовать для начала поговорить…

Наверное, только расслабленность после такого великолепного дня любви и полная неожиданность этого сообщения заставили Аньку резко выдохнуть:

— Ни хера ж себе…

И тут же продолжить после легкой паузы:

— Как ты Пухова на такой вариант уломал?

Паша махнул рукой, будто говоря, как бы не уломал, а результат на лицо.

— Знаешь, есть у меня одна мыслишка по этому поводу… — сказал он, делая загадочное лицо. — Ну, не всю же жизнь нам сидеть здесь, у Егора, в чиновниках по особым поручениям…

— А что? здесь неплохо, — отозвалась Анька. — И девчонки такие милые… может, останемся, а то как бы твоя мыслишка не привела нас прямо в мир этих доппельгангеров, а они-то, по словам Часовщика, совсем не люди…

— И как ты обо всем догадалась, — нарочито вздохнул Паша. — Умная, поди… лесбиянки, они все умные…

— Опять хамишь? — рассмеялась Анька.

13

Володька Колокольцев любил выпить. Нет, не напиться до бесчувствия, не упасть мордой в салат, не жевать занавески и не пугать потом полночи унитаз. Он любил именно выпить, быть навеселе, когда жизнь кажется прекрасной и удивительной, все окружающие женщины красивыми и забавными, собаки и кошки — милыми, а детишки — очаровательными. К сожалению, на работе делать этого не позволяло начальство, да и сам Володька был человеком разумным, понимал, что выпившему в цеху делать нечего, не приведи бог, сунет не туда, куда нужно руку или обознается с маркировкой деталей. После работы же начиналась семейная жизнь, и жена Володьки на его легкое подшофе смотрела неодобрительно. Вот и приходилось выкраивать время между концом смены и появлением дома, чтобы привести себя в любимое состояние, в котором и брань привычно рассерженной жены звучит музыкой.

Сегодня, наглядевшись в обеденный перерыв на весеннее, веселое и вполне уже жаркое солнышко, Володька решил непременно отметить такую хорошую погодку стаканчиком-другим неплохого портвейна, который в изобилии завезли не так давно в магазинчик, находящийся аккурат посередине между комбинатовской проходной и его домом. Мало того, неподалеку от магазинчика имелось заветное местечко, маленький то ли скверик, то ли просто заросший кустами сирени и густой травой пустырь, оборудованный любителями выпить на свежем воздухе по всем, ими придуманным, правилам полудесятком бревнышек, положенным на деревянные чурбачки листом титанового сплава, что идет на нужды самолетостроения. Говоря по совести, листу этому место было отнюдь не в скверике, а, как минимум, в заводском музее. Это был один из первых, выпущенных комбинатом легких листовых сплавов, и возрастом он был солиднее многих из тех, кто собирался вокруг него за стаканом портвейна или водочки.

Еще в душевой Володька перешептался с парой своих дружков, таких же любителей подсесть к титановому листу, как и он сам, и на проходной появился в отличнейшем настроении. Солнце еще только-только собиралось клониться к закату, а план, как скоротать вечерок без ворчливых жен и вечно нудных прочих семейных родственников, а особенно родственниц, уже начал воплощаться в жизнь.

Сам Володька зашел в магазинчик за портвейном, а дружки Саня и Леха — в соседний, чуток подальше, за нехитрой мужской закуской. Такое разделение между приятелями сложилось уже давно, с тех самых пор, как неуклюжий и нерасторопный в жизни Леха разбил при подходе к скверику две бутылки только что взятого вина. Обида была нанесена компании едва ли не смертельная, ведь у всех уже слюнки текли в предвкушении первого, самого сладкого и желанного стакана приторного, горьковато-сладкого напитка. А вместо этого пришлось еще разок бежать в магазин, да еще долго извиняться перед продавщицей за неуклюжесть Лехи. Можно было бы, конечно, и просто так взять пару бутылок, но тогда эта кобра Зоя из-за прилавка завтра же разнесла бы по всему городу, что мужики с пятого цеха, мол, превысили свою ежедневную норму вдвое… С нее бы сталось еще и женам накапать. А женатому человеку зачем такие вот ненужные приключения?

В магазинчике Володька подзадержался, беседуя все с той же Зойкой, оказывая ей такую любезность, чтобы поддержать и без того неплохие отношения, а когда подошел к месту общего сбора, там уже все было готово. На старенькой газетке, постеленной поверх металлического листа Саня и Леха разложили порезанную еще в магазине аккуратными тоненькими кусочками любительскую колбасу, буханку хлеба, парочку плавленых сырков и даже пяток помидоров. Натюрморт этот в лучах заходящего солнца выглядел настолько аппетитно, что у Володьки, после смены проголодавшегося, как и его товарищи, набежала слюна. Выставив рядом с закуской две бутылки портвейна — самое то, что бы выпить троим, но не напиться, а только слегка, в самую меру, захмелеть, он извлек из своей старой, прихваченной домой еще при дембеле, сержантской сумки пару стаканов небьющегося авиационного стекла, подарок дальнего родственника жены, заезжавшего к ним в город в командировку и оставившего на память еще и пару таких же "вечных" пепельниц, осмотрел их на свет и выставил на краешек импровизированного стола. Открывал бутылки и разливал вино тоже сам Володька, компания знала и его отличный глазомер и твердую руку, можно было проверить, можно не проверять, но в стаканы вошло ровнехонько по сто пятьдесят граммов пахучего, желанного напитка.

Легкой, весенней прохладой уже потянуло от земли, невесомо шелестели раскрывшиеся листья сирени, солнышко почти совсем спряталось за стоящими в отдалении домами, когда первый, такой сладостный и ожидаемый глоток пахучего, чуть липковатого на вкус портвейна прошел через гортань к желудку… Володька от удовольствия аж глаза закрыл.

А открыть не успел… откуда-то будто со всех сторон сразу: от ближайших домов, от заводской проходной, даже, показалось, и от кустиков сирени, — раздался тревожный резкий звук рынды, совсем не похожий на колокольный. Скорее уж это был просто звонкий и заполошный удар металла о металл, рельсы о рельсу.

— Вот, как всегда, — с печалью в голосе констатировал Леха, который ждал своей очереди на стакан — ну, не из горлышка же пить рабочему человеку. — Вы успели, а я теперь второпях хлебать буду…

— Судьба, — кивнул Володька, открывая глаза и прищуриваясь. — А куда ты спешишь? Мы, кажись, во вторую смену идем по расписанию, значит, будем дома отсиживаться. До дома тут — рукой подать, можно и не спешить, допить всё аккуратненько, да еще и с собой в запас захватить, мало ли сколько это учение продлится? Помнишь, год назад почти, мы тогда четыре дня в подвале сидели, на комбинат всего раз выползали, да еще потом неделю химики плохие места обрабатывали…

Леха и Саня в такт володькиным словам послушно кивнули. В самом деле, около года назад военные вылили на город настоящую "химию", без каких-то скидок на гражданское население и условности учения. Ну, да тогда как раз разгар боевых действий индийцев с пакистанцами был, вот и решили своих потренировать серьезно, а то ведь — всякое случается. До любой границы от городка "хоть три год скачи, ни до какого государства не доедешь", но вот свихнется индийский или мусульманский пилот, обкурится своей анаши или опия, да и рванет совсем не туда, куда его посылали. А ракетам с химическими боеголовками все равно над чьим городом рвануть: индийским, пакистанским, иранским, русским…