Филиппо чувствовал на себе взгляды обеих аристократок. «Блестяще сделано, госпожа фон Лобкович, – снова подумал он. – Мое присутствие, кажется, только подтверждает ваше высказывание».

Отец Каффарелли, брат могущественного великого пенитенциария, – если кто-то и разбирается в происходящем, то именно он. Филиппо стало ясно, что его присутствие должно создать впечатление, будто он специально прибыл сюда из самого Рима, чтобы подтвердить слова своей хозяйки. Он подавил одновременно насмешливую и признательную улыбку. Поликсена фон Лобкович, вероятно, и не догадывалась о том, как права она была на самом деле. Папа, впрочем, не был запутан, а безнадежно увяз в двух своих проектах – увеличении богатства семьи и самореализации в преобразовании фасада собора. Что касается верующих, то он по-прежнему обладал достаточно сильным влиянием. И его кардиналы, судя по всему, не приобщились к истинной вере (чем бы ни являлась эта вера, она, впрочем, не была связана с протестантизмом), но с правилами католической церкви они больше не имели ничего общего. Когда Филиппо понял, к чему клонит Поликсена и что она называет «истинной верой», его охватил ужас. Холод сковал его члены.

«Истинной верой» было неверие. Вера в то, что ничего хорошего нет и что Бог повернулся спиной к своему творению. Вера в то, что миром правит тот, кто более могуществен. Вера в кредо дьявола.

Кардиналы, возможно, назвали бы это иначе. В действительности суть от этого не менялась. Филиппо почувствовал, что ему не хватает воздуха, как только осознал, что женщина, к которой привели его поиски, хотела с помощью библии дьявола сорвать яблоко, более чем созревшее для этого. Яблоко было миром. Чего еще не хватало для воцарения дьявола, так это возможности открыто признать свое поклонение ему. Бог был мертв. Холод в теле Филиппо усилился. Неужели поиски всего лишь привели его в следующий крут ада? «Оставь надежду, всяк сюда входящий»…

Глаза графини фон Турн округлились от изумления.

– Неужели все кардиналы обращены в протестантство? На белом лице появилась снисходительная улыбка.

– Как вы считаете, сколько мне лет, дорогая?

– Ах… ах… я не знаю…

– Возьмите меня за руку.

Филиппо увидел, как толстые розовые пальцы Сюзанны фон Турн задрожали над тонкой рукой хозяйки Пернштейна. На тыльной стороне ладони графини уже появились первые возрастные пятна, которые в тусклом свете выглядели как грязь, кожа на сгибах пальцев была морщинистой. Создавалось впечатление, как будто крестьянка лапает руку алебастровой статуи.

– Посмотрите мне в глаза.

Сюзанна фон Турн послушно, как кролик, подняла взгляд.

– Как жарко еще горит в вас страсть, дорогая?

– Ах…

Руки алебастровой статуи поднялись и легли с обеих сторон на толстощекое лицо графини. Затем белое лицо наклонилось вперед, и кроваво-красные губы прижались к трепетному рту графини. Глаза Сюзанны фон Турн расширились, а веки задрожали и медленно сомкнулись. Ее обмякшее тело приникло к хозяйке замка. Филиппо смотрел, как обе пары губ сливаются воедино, слушал тихие стоны пухленькой графини и чувствовал, как по телу растекается жидкий огонь. Он украдкой посмотрел на Бибиану фон Руппа, растерянно уставившуюся на все с большей страстью целующихся женщин; ее рот был приоткрыт. Женщина, наверное, не осознавала этого, но кончик ее языка беспрерывно порхал над губами. Поликсена отстранилась от графини, и та зашаталась. Ее рот был вымазан красным.

– Как жарко когда-то пылала в вас страсть, дорогая? – Хриплый голос проник Филиппо под кожу.

– Это… – начала Бибиана фон Руппа.

– Я… – заикаясь, произнесла Сюзанна фон Турн.

– Мне полвека, – заявил хриплый голос. – Сколько лет вам?

Филиппо стоял как вкопанный. Он не знал, зачем бы женщине в белом лгать. В свое время он решил, что ей чуть за тридцать. Он растерялся. Виттория умерла, когда ей было за сорок; но даже когда сестра еще была здорова, она не выглядела так молодо, как хозяйка Пернштейна. Как же… Что же… Он похолодел, когда ему неожиданно стала ясна причина этого. На некоторых страницах библии дьявола находились рецепты; каждый из рецептов состоял, в основном, из чрезвычайно ядовитых ингредиентов. Перед его внутренним взором появился дрожащий, очень истощенный мужчина, постоянно оглядывающийся, как собака, которую однажды слишком сильно побили, – тот, который время от времени мелькал в воротах и у входа в главное здание замка, Филиппо однажды увидел, как он направил вывихнутый палец на слугу. Мужчина был цирюльником. Поручила ли ему Поликсена проверять действие рецептов? Дрожь охватила Филиппо, когда он осознал, что, несмотря на все его исследования в течение прошедших недель, она, вероятно, знала о Кодексе больше, чем он.

– Сорок… сорок шесть, – запинаясь, призналась Сюзанна фон Турн.

– В чем ваш секрет? – выпалила Бибиана фон Руппа.

Женщина в белом обернулась. Стоящие в углу монахи начали выпрямляться. Легким движением руки она вынудила их снова застыть. Внезапно Филиппо догадался, кто скрывается под короткими сутанами – два молодых, крепких, свежевымытых слуги, готовых помочь обеим благородным дамам углубиться в тему молодости и страсти. Не случайно Филиппо преследовали кошмары, подобные сегодняшнему: атмосфера замка была прямо-таки заряжена целенаправленным, манипулирующим, безжалостно использующим обитателей замка желанием.

Вместо того чтобы позволить двум закутанным фигурам выступить вперед, Поликсена сорвала покрывало с библии дьявола. Обе дамы подошли поближе. Филиппо знал о силе притяжения, которую вызывал к жизни один только взгляд на Книгу. Ему с трудом удавалось держаться на заднем плане. Его мужская гордость уже почувствовала вибрацию, как только он вошел, а теперь она охватила все его тело. По внезапным нервным движениям обеих женщин он догадался, что с ними происходит то же самое. Они хотели раскрыть тайну красоты и молодости, которой, кажется, владела Поликсена фон Лобкович, и использовать ее в личных нуждах. Они желали этого-всей душой. Вероятно, они еще не осознавали того, что ради этого уже готовы пойти на прегрешение.

Книга поймала их. У каждого была слабость, и библия дьявола строила на этом свою власть.

– Хотите ли вы познакомиться с истинной верой? – прошептал хриплый голос.

– Да. – Два голоса слились в один.

– Хотите ли вы помочь истинной вере получить власть?

– Да.

Белая рука дала знак монахам приблизиться. Филиппо решил немедленно покинуть капеллу. Что бы сейчас ни произошло, он не хотел быть свидетелем этого. Словно погрузившись в транс, Бибиана и Сюзанна пристально смотрели на закутанные фигуры, которые приближались к ним в мерцающем свете свечей. Спрятанные в широкие рукава руки поднялись, чтобы убрать капюшоны. Филиппо с таким трудом переставлял ноги, как если бы ему приходилось вытаскивать их из вязкой тины, а когда протянул руку к двери, ему показалось, будто он движется под водой. Но вот капюшоны были отброшены назад, и все увидели двух женщин, лица которых блестели от пота. На первый взгляд их можно было принять за юных девушек. Свет, отражаясь на потных лицах, скрывал морщинки, окрашивал в золотистый цвет седые пряди.

– Урсула фон Фельс! – ахнула Бибиана фон Руппа.

– Графиня Анна-Катарина фон Шлик, – пробормотала Сюзанна фон Турн.

– Поведайте им, подруги мои, – прошептал хриплый голос, который, кажется, звучал отовсюду. – Покажите им дорогу к красоте истинной веры.

Зеленые глаза хозяйки Пернштейна остановились на Филиппо. Она сделала легкое движение головой. Филиппо стряхнул с себя оцепенение. Он видел, как ее взгляд скользнул по нему, и понял, что должен покинуть помещение. К его изумлению, она ушла вместе с ним. Когда она закрыла дверь, он услышал слова одной из женщин в монашеских сутанах, супруги которых, Леонард Колонна фон Фельс и граф Андреас фон Шлик, принадлежали к самым влиятельным представителям элиты Богемии: «Мы выметем Папу и всю католическую болезнь. Скажите это вашим мужьям. Верховное собрание земель должно захотеть войну…»