— А как вы думаете, может, Майкл Джексон просто пытался сэкономить? — спросила Дорлин. — И поэтому у него потом все так нарушилось?

— Двенадцатый и тринадцатый вопросы, — отметила Ева. — И на тот и на другой отвечаю «да». Мы оба отличались козерожьим упрямством, но он все-таки уступил первым.

— Ладно, пусть будет «Ева и Адам Хэмблдон», — сказал Адам. — В детстве ты была более несносной.

Так мы растопили первый слой льда. Когда Адам заехал за мной по пути на эту вечеринку, я была по-настоящему тронута.

— А кто вел машину? Он или у вас был шофер? — поинтересовалась Бывшая Жена Викария. — Я всегда мечтала о личном шофере. — Она говорила медленно, лениво растягивая слова — по-моему, на нее уже подействовали ароматные пары.

— Это четырнадцатый вопрос. — На Еву никакие пары, похоже, не действовали. — Адам всегда сам водил машину. Огромное состояние не мешало ему быть бережливым. Мы ехали всего минуты две, когда я вспомнила, что забыла вечерние туфли, и попросила его повернуть назад.

— Но на тебе же есть туфли.

— Нет, мне нужны вечерние, — возразила я. — Нужны, и все, так что давай вернемся.

Он остановил машину. Мои туфли явно казались ему вполне подходящими. Он наверняка осудил в этот момент всех женщин с их несносными замашками и тем не менее элегантно развернулся и поехал обратно. Мой бывший муж никогда не проявил бы такого великодушия, хотя всегда слыл добряком и душкой. Но когда мы были уже у цели, я обнаружила, что забыла ключи, и в дом попасть не могла.

— Разве у вас не было прислуги? — не поверила Трофейная Жена.

— Вопрос номер пятнадцать, — сказала Ева. — Наступил вечер, прислугу я распустила по домам. И кстати, я уже говорила вам, что не имею привычки лгать. Все, что я рассказываю, — чистая правда. Просто у меня такой стиль жизни — люблю вечерами наслаждаться одиночеством. Да-да, представьте, люблю, даже в своем возрасте. Так Адам даже не обозвал меня дурой, наоборот, задрал голову кверху и заметил:

— На втором этаже окно открыто.

— А в гараже есть приставная лестница, — подхватила я. — Гараж у нас не запирается.

— Не очень похоже на правду, — уличила Брокерша. — Разве кто-то оставляет лестницы в незапертых гаражах?

— Это шестнадцатый вопрос, — сказала Ева. — В свете уличных фонарей я видела лицо брата. На мгновение он даже затаил дыхание. Я поняла, что он вспоминает детство — кошку на своем лице, темноту запертого сундука, в котором он чуть не задохнулся. И наверняка он не забыл мой злобный плевок. Я была его заклятым врагом с самого рождения.

— Доверься мне, — попросила я. — Я же твоя сестра.

— В этом-то вся и проблема, — ответил он.

— Да ладно тебе, — отмахнулась я. — Давай-ка подержу лестницу, а ты лезь.

Вдвоем мы притащили лестницу и приставили ее к стене дома. И он полез. Я крепко держала лестницу. Была как каменная скала, а он, словно горный козел, настоящий Козерог, карабкался вверх. На его жизнь я покушаться и не собиралась, хотя в тот момент это было довольно просто.

Дружный ропот возмущения пробежал среди дам.

— А вот в это я ни за что не поверю, — сказала Брокерша. — Наверняка эта история кончится тем, что вы качнули лестницу, он полетел вниз и разбился насмерть. Так вы наконец отомстили ему за все. Ведь это имело смысл, не так ли?

— Вопрос номер семнадцать, — произнесла Ева. — Возможно, это и имеет смысл, только в моем возрасте уже далеко не все вещи кажутся разумными. У меня еще есть для вас сюрпризы, но вы так быстро тратите свои вопросы! И вообще, позвольте вам напомнить, что в старой игре «в двадцать вопросов» можно отвечать только «да» или «нет». Так что я была весьма щедра на подробности, но хочу предупредить — когда отвечу на двадцатый вопрос, сразу встану и уйду спать.

— Да вы просто лжете! — возмутилась Судья. — Я повидала достаточно лгунов и легко их опознаю. У вас все поддельное — от формы носа до пересадных волос. Я не то чтобы вас осуждаю — пусть каждый делает что хочет, — а просто хорошо знаю жизнь, начав ее как мужчина. И денег потратила наверняка не меньше вашего, чтобы превратиться из никчемного мужика в настоящую женщину, а вот вы употребили их, чтобы превратиться из старухи в молодую. Так вы убили его, так ведь?

— Восемнадцатый вопрос, — кивнула Ева. — Нет, не так. Я его не убивала.

— По-моему, вы можете смело признаться, — посоветовала Хирургиня Шиммер. — Мы же всецело на вашей стороне, поскольку знаем, как несладко вам пришлось в детстве. Вы могли бы оправдать это тем, что для вас наступило как бы второе детство. Даже если бы дошло до суда, мне кажется, вас бы оправдали. Люди часто не контролируют свои эмоции. Видели бы вы моих пациентов перед операцией.

— Я вот, например, очень хорошо понимаю, что такое желание убить, — поведала Брокерша, — Разве мы все не сестры в душе?

— Девятнадцатый вопрос, — промолвила Ева. — Риторический, конечно, и ответа не требует, но все же вопрос. Нет, я не убивала его. Конечно, это пришло мне в голову, не скрою, но жизнь не книжная история. Человеческое существование само по себе не имеет смысла, у него нет начала, середины и конца. Даже смерть, боюсь, не является концом. Разве мою мать можно считать мертвой только потому, что она лежит в могиле? Думаете, она умерла? Нет. Она так и будет отсылать меня в «колонию», а я в этой отвратительной школьной форме буду плевать в лицо своему братцу. Ева — это воплощенное зло, а Адам — воплощенная невинность. Ева живет, значит, Адам может прекратить свое существование? Нет. Все наши действия и поступки закольцованы в бесконечность — как звезды на небе. И мы, разумеется, равняемся на звезды. Вот так-то. Ну что ж, у вас остался еще один вопрос. Постарайтесь, чтобы он был интересным.

— Хорошо, — согласилась я. — И что же было дальше?

— Я не могу принять такой вопрос, — покачала она головой. — Вы слукавили. Подумайте еще.

— Ладно. Вот вы говорили, что были в Европейском суде. По какому поводу?

Ева задумалась над ответом, а мне стало интересно, почему я сочла себя умнее других и не соизволила посчитаться с их мнением. Я пожалела, что взяла у Фиби диктофон. Лучше бы потом записала эту историю по памяти, приукрасив по своему усмотрению. Я вдруг поняла, почему Алистер так и не отважился связать со мной жизнь — я всегда была задирой и лукавой обманщицей. И что я такое возомнила о себе? Кто я такая? Всего лишь обычная журналистка, гоняющаяся за чужим мужем. Журналистка, повидавшая виды, побывавшая в «горячих точках», а теперь вот сидящая в джакузи в разорившемся спа-санатории с диктофончиком, запрятанным в трусиках, и с пышной грудью, хотя пышность эта, должна признать, тоже ложная, ибо и я не обошлась без услуг пластических хирургов. Я разглядела сучок в чужом глазу, да вот в своем не заметила бревна. Я сделала коррекцию груди как раз на той неделе, когда женился Алистер, — все пыталась угнаться за его сисястой невестой. Мне следовало вытащить диктофон из этого укромного местечка и бросить в воду. Он задымился бы немного, как кольцо Фродо из «Властелина колец», и пошел ко дну, и тогда в Средиземье снова воцарилось бы добро. И сиськи мне надо было оставить свои собственные. Зачем они вообще нужны? Я же сама себе выкопала могилу — позвонила Алистеру, чтобы поздравить с Рождеством, и что услышала в ответ? «Перестань преследовать меня!» — вот что я услышала.

Ева наконец собралась с мыслями.

— Хорошо, Майра, отличный вопрос, — похвалила она. — Европейский суд был ключевым моментом моего рассказа. Теперь я могу продолжить.

Она не попыталась убить его, хотя это было бы довольно легко сделать. Он забрался в дом через окно и спустился вниз, чтобы открыть ей дверь, а она тем временем ждала. На пороге они обнялись.

— Брат! — воскликнула она.

— Сестра! — ответил он.

— И на что мы только потратили жизнь! — проговорили они в один голос.

Туфли — роскошные красные дорогущие туфли на непомерно высоких каблуках, с серебряным кантом и красной перепонкой вокруг лодыжки — прямо-таки идеально подходили к происходящему. Брат и сестра Хэмблдоны смотрели друг на друга, лучезарно улыбаясь. Им удалось сохранить семейное единство, а не просто его видимость.