— Береги себя! — сказала фрау Зееман, а когда за мужем плотно закрылась дверь, вполголоса добавила:

— В задницу твоего фюрера!

Забравшись на гору Снежка, несколько молодых лейтенантов отмечали Рождество. Неподалеку от вершины примостился небольшой трактирчик, в котором можно было закупиться всем необходимым, для покорения этой вершины. В понятие «все необходимое» входили: фляжка шнапса, несколько бутылок пива, небольшая жаровня с набором для приготовления мяса на открытом огне, кастрюля с мясом и вязанка дров. Альпинисты отправились покорять вершину налегке.

Пусть наш дорогой читатель при слове «вершина» не представляет собой грандиозные шапки Гималаев или коварные пики Памира. Даже прогулка по Монблану в сравнении с самой высшей точкой Судет имеет право назваться альпинизмом, тем более что само это слово произошло от Альп; вояж нескольких молодых балбесов на Снежку с альпинизмом не имеет ничего общего, так как эта гора больше всего похожа на гигантский холм. На вершину Снежки ведет довольно удобная тропа (почти дорога), и вообще, предусмотрительные чехи сделали все возможное, чтобы поднявшийся на эту вершину турист не чувствовал себя обделенным благами цивилизации.

Итак, наши «альпинисты» праздновали Рождество практически в одиночестве. В былые годы на вершине Снежки в такое время было полно народу, но в связи с осенней аннексией Судетской области ни о каком туристическом бизнесе говорить не приходилось. Четверка молодых энтузиастов из семьдесят шестого отдельного пехотного полка решила свой первый значительный праздник провести «на высоте». Лейтенант Альбрехт Зееман раздувал угли в жаровне и с улыбкой слушал, как его товарищ — бывший мюнхенский студент размышляет о своем месте под солнцем.

— Нет, что не говорите, господа, а если бы не приход фюрера к власти, то все мы до сих пор влачили жалкое существование. Бр-р! Подумать только, я — потомок великих полководцев Мольтке вынужден был бы проектировать какие-то дейдвудные валы!

— Фриц! — с веселым смехом перебил его еще один лейтенант, — вы забываете, что среди нас нет инженеров! Поэтому приберегите свои заумные термины для тех, кто их поймет. Например, для местных фройлян.

— Я бы рад, — серьезно сказал Фриц Мольтке, — да вот беда! Местные фройлян пока что предпочитают местных парнишек.

— Они просто не в курсе насчет превосходства белокурых арийцев, — скептически заметил четвертый участник пирушки.

Альбрехт наконец раздул из искры пламя и присел на искусственный пенек, выполняющий здесь функции табурета. В глазах рябило от гипервентиляции легких, поэтому он заговорил не сразу. А когда заговорил, обратился к недавнему скептику:

— Карл, вы не верите фюреру? И считаете, что немцы недостойны править миром?

Карл Густав Ромберг, лейтенант и командир роты связи при семьдесят шестом полке загасил подкованным каблуком цигарку. Он выделялся своей статью среди не самых мелких приятелей. Ростом под два метра и обладатель знаменитой косой сажени был гуманистом. На пламенную речь лейтенанта Зеемана он только хмыкнул:

— Счастье ли в том, чтобы править миром? Или в том, чтобы сеять несчастия?

— Наш Карл Густав оказался в армии случайно, не так ли? — засмеялся Мольтке, — случайно завалил молодую жену старого соседа и вынужден был свалить из Пруссии!

Третий, пока не представленный участник пиршества, мгновенно подскочил и на всякий случай встал между Ромбергом и Мольтке. Однако Карл Густав остался на своем месте, лишь криво улыбнулся. И тогда третий лейтенант повернулся к потомку знаменитых предков.

— Вам, херр Мольтке, не следует опускаться до уровня базарных торгашей. Как будто вы не знаете, как могут быть коварны женщины? Или не знаете, признайтесь?

Фриц слегка покраснел, но быстро сказал:

— Да знаю, знаю! Даже анекдот на эту тему есть. «Господин судья, изнасилование осуществлялось в такой позе: я — сверху, он — снизу». Господин Швебер, не волнуйтесь, наш громила не собирается на меня нападать!

Лейтенант Фридрих Швебер, с которым мы познакомились тремя минутами раньше, вынул из галифе серебряный портсигар, бывший его единственной ценной вещью. Достав папироску, он долго разминал ее своими музыкальными пальцами и подносил к носу, вдыхая терпкий аромат табака. Затем вынул зажигалку и прикурил.

— Нашему Карлу Ромбергу следовало бы служить в элитных частях. Но господь Бог любит равновесие и редко награждает подобных верзил агрессивностью. В то время, как петушки типа Мольтке — явление довольно частое.

— Ты назвал меня петушком! — подскочил со своего пенька Фриц.

— Ну, вот — пожалуйста вам! — заключил Швебер.

Все рассмеялись.

— Хотел бы я также оперировать словами, как и вы, Фридрих! — сказал Карл Густав, — а то иногда сидишь вот так, и не знаешь, как реагировать. Кулаком? Так ведь он вроде пока не заслужил…

— Пока! — произнес со смехом Альбрехт, — господа, а не выпить ли нам? Боюсь, как бы шнапс не прокис. Кстати, Карл, вам грешно говорить об отсутствии красноречия.

Карл Густав Ромберг, наследник баронского титула и замка в восточной Пруссии, с отвращением произнес:

— Или краснобайства? У меня есть другое предложение. Вот оно.

С этими словами он достал из внутреннего кармана очень плоскую длинную фляжку, засверкавшую на декабрьском солнце миллионами солнечных зайчиков. Один из них попал в глаз лейтенанту Швеберу, отчего тот пробормотал вполголоса:

— Пижонство!

— А вот и нет! — услышал его недовольный голос Ромберг, — это — вполне приличный коньяк. Пижонство — это пить его в одиночку.

Происходивший из малообеспеченной семьи, Фридрих Швебер скрипнул зубами, но стаканчик с коньяком принял и долго нюхал темную, янтарную жидкость.

— Шнапсом пахнет, — наконец выдал он, — а дядя меня уверял, что от хорошего коньяка должно нести клопами. Значит, это — плохой коньяк.

Радостное ржание было ему ответом. Больше всех радовался и катался по земле студент-недоучка Фриц Мольтке.

— Ой, не могу! — стонал он, — клопами! Да ты хоть знаешь, как пахнут клопы? Я, кстати, не знаю.

— Клоп в разных местах пахнет по разному, — серьезно сказал Карл Густав, — от подмышек клопа запах совсем иной, нежели от ног. А носоглотка клопа воняет так…

— Карл!!! — умоляюще прошипел уже начинающий зеленеть Альбрехт, — при чем тут коньяк и клопы! Все удовольствие от хорошей выпивки испортили!

— Это удовольствие немудрено и повторить! — заявил Ромберг, наливая всем еще по пятьдесят грамм.

На этот раз Швебер уже не нюхал, а сделал три раза по маленькому глотку. После того, как порции коньяка были уничтожены, лейтенант Зееман вплотную занялся жаровней. Обязанности по приготовлению мяса были возложены на него, так как он один со всего дружного квартета имел отношение к пищевой промышленности.

— Я, конечно, могу встать к мангалу, — рассудительно заметил Ромберг, — но тогда вам всем придется есть горелое мясо. Повар из меня, господа, никудышный.

— Я не хочу есть горелое мясо! — заявил Мольтке, — херр Зееман, пожалуйста, не дайте нам умереть с голодухи!

— Эксплуататоры! — проворчал Альбрехт, — когда мы будем править миром, у меня будет личный повар и три садовника. А своему отцу я куплю несколько кондитерских…

— Браво, херр Зееман, браво! — произнес раздобревший от коньяка Ромберг, — и четыре мускулистых еврея будут носить его портшез от одной кондитерской к другой. Не так ли?

— Скорее, четверка негров, — поправил приятеля Мольтке, — думаю, что к тому времени еврейский вопрос будет окончательно решен.

— Простите, обмолвился. Но сперва нам надо крепко отомстить тем, кто заставил нашу нацию терпеть голод и унижения последние два десятка лет. И кто заставлял? Эти кретины даже не вякнули, когда наши войска занимали рейнскую область! Орлы Даладье отошли за свою «линию Мажино» и оттуда наблюдают за нами, точно посетители зоопарка за обезьянами.

Произнеся этот краткий спич, Карл Густав расстелил на замерзшей земле плащ-палатку и уселся, вытянув ноги к костру. В идеально надраенных сапогах отразилось беспокойство пламени, небо пронзительной синевы и даже тень от легких облаков. Он глянул по сторонам и пробормотал: