– Добры дзень! – поздоровался он на Беларускай мове. – Мяне инак Микалай завуць, давай з табой крыху пагаворым.

– Андрей, очень приятно.

Он присел на соседнюю койку и внимательно посмотрел на меня. И я ощутил себя обнажённым. Но не физически, а духовно. Будто он проник ко мне в душу. Нет, это не было вторжением варвара. А походило на некий духовный «фейс-контроль». Он меня реально просканировал. А у меня реально захватило дух. Мне стало стыдно, возможно я даже покраснел. А спрятаться некуда. Душу-то одеялом не накроешь. Всё мое литературное красноречие куда-то подевалось. А он сидит, смотрит на меня, ласково так, пронзительно. Энергетика сильная от дедушки исходила. «Вот так дедушка! – думал я. – Везёт мне на провидцев… Надеюсь, он мои хорошие стороны тоже разглядел!?»

Я собрался с мыслями и начал свой рассказ.

– Окончил Университет культуры, пишу прозу, песни, занимаюсь организацией гастролей, концертов. Верю в Бога. Посещал ранее протестантскую церковь. Но после определённых разногласий с пастором разочаровался и покинул сей приход. К традиционной Церкви относился предвзято. Я считал: что толку от этих зданий, будь то католический костёл или православный храм, если вошедший туда без искренней веры в сердце, по инерции, на Пасху, подхваченный общим потоком притворно покорной толпы, машинально поставит свечку, помолчит, потому что все молчат и выйдя оттуда, не получив облегчения, продолжит бить лица, пить горькую, пустившись во все тяжкие. Что толку от этих зданий из камня и стекла, от этих икон, которые всего-навсего, по сути, рисунки. Ведь Господь живёт вокруг нас, внутри нас, он везде, а значит, верующий должен везде вести себя благопристойно. И без искренней веры в сердце все эти взмахи кадилом, нудная бормотня сонного священника, под рясой которого вполне могут плясать копыта, – всего лишь спектакль. Так считал я и в церковь заходил крайне редко из уважения к сложившейся традиции. В жизни происходило много неординарных событий. Из безобидной шалости, увлечения переросли в маленькую слабость. Далее по сценарию меня ожидало большое бессилие, но я вовремя остановился и с Божией помощью переборол это хитрое, маскирующееся под веселье и радость, чистое зло. Оно постепенно делает сердце жестоким, оскверняет рассудок, незаметно делает человека циником, превращая его в своего раба. Я однажды сказал себе «нет». И наступил мучительный психологически период борьбы с самим собой. Я боролся с депрессией, с одиночеством. Необходимо было заполнить пустоту, и я начал выпивать. Мой приятель говаривал словами Довлатова: «Андрей трезвый и Андрей пьяный настолько разные люди, что даже не знакомы друг с другом». После очередного запоя я медленно вставал на ноги и возвращался к нормальной жизни. И вот однажды моя бабушка предложила мне навестить некоего целителя. Я, будучи в отчаянии, согласился, хотя не верил во все эти заговоры воды и пр. В обычной деревенской хате, в прихожей за столом сидел странный мужчина. Странность его заключалась в том, что он сходу начал мне рассказывать о пчёлах, мёде и прочих глупостях, к делу отношения не имеющих. Я присел за стол, и молча слушал его, полагая, что зря трачу время. Кого-то он мне напоминал, но я не мог понять кого именно. Он был ни худой, ни полный, ни молодой, ни старый, вот только лицо – будто из воска. Дружелюбный, простой, но странный. Я-то представлял себе тёмную таинственную обстановку, бурление в котлах и колбах, ароматы целебных трав, огромного чёрного кота на печи и колдуна в колпаке звездочёта с вороном на плече. А тут мёд, пчёлы, ерунда какая-то.

– Ну что, Андрей, не каждому дано на руководящей должности служить? – резко перескочил он со своей пасеки да ко мне в голову.

Ведь я действительно совсем недавно покинул директорский пост, полностью разочаровавшись в этой должности.

– Ничего, твоё место не там, ты себя ещё проявишь. Не спеши жить. Водочку любишь?

– Не люблю, но пью, потому что страдаю без любви. А потом страдаю от того, что пью. И тогда пью, чтобы не страдать от того, что пью. А потом я перестаю пить. Ставлю точку. Проходит время, точка превращается в запятую, и я опять начинаю страдать без любви.

– Помочь тебе? – спросил он без тени иронии.

– Помогите мне, пожалуйста, больше не страдать...

Он усадил меня на стул посередине комнаты и встал позади. Приложил свои ладони к вискам моим и принялся что-то шептать. Я не мог разобрать, что именно он говорил, но мои уши горели огнём. Когда он окончил сеанс, то предложил обождать в сенях. Через некоторое время он передал мне бутылку с водой и порекомендовал выпить. Я поблагодарил его, сел в машину и уехал.

Мне действительно не хотелось больше выпить. Желания не возникало. Но любовь не приходила. Одна еврейка мне сказала однажды: «Слово «любовь» русские придумали, чтобы деньги не платить». Я ответил ей тогда: «Нет, Сара, любовь улетела в тёплые страны, оттаять ото льда наших холодных сердец».

Тут я прервал свою историю. В келью вошёл незнакомый мужчина, в гражданской одежде. Наверное, тот самый художник, о котором говорил Отец Георгий. Он поздоровался, переоделся и вышел.

– Працягвай кали ласка далей, – попросил Микалай.

– В общем, я снова застрадал. Пуще прежнего. Однажды утром я уже не мог употреблять спиртное. Я ничего не мог употреблять, кроме воздуха. Ни есть, ни спать. Я понял, что не могу жить. И взмолился, в который раз, бессовестный, немощный, мерзкий.

– Господи, Боженька мой! Спаси меня, пожалуйста, в последний раз! – повторял и повторял я непрестанно. И я накрылся одеялом, понимая, что в лучшем случае меня ожидают четырнадцать дней страшных мучений. И они начались. Чудовищные угрызения совести, липкий, холодный и реально токсичный пот. Сумасшедшие перепады давления, рези и колики в печени, боль в почках. Сердце сдавливало так, что, казалось, не выжить. Чудовищные, страшные сны, невнятно граничащие с явью. А сон – не более часа в сутки. Закрываешь глаза, и несутся картинки. Голова раскалывается от них и от боли в висках. Белки глаз красного цвета, так как от давления лопаются кровеносные сосуды. Колотит и знобит всё тело с такой силой, что почти сваливаешься с кровати. Организм стонет. Душа осквернена, в храме её свирепствуют и радуются кровожадные бесы. Ты отключаешься из-за изнеможения. В ужасе очнёшься и посмотришь на часы, а там три часа ночи. Или дня. Разницы особой нет. Просто ночью страшнее. Закроешь глаза и пролежишь, кажется долго, долго, потому что больно, снова посмотришь на часы, а прошло всего три с половиной минуты. Ты замечаешь эти полминуты, ведь они приблизили тебя к тому недосягаемому теперь состоянию, когда ты трезв, спокоен и ты просто идёшь по улице. Ты чист и приветлив. Ты не блюешь желчью в ведро под кроватью. Ты человек. Творение Божие. Ты смотришь на свои пальцы и восхищаешься гениальностью задумки. Тонкости, многофункциональности телесного дизайна, красоте души и способности любить. И солёные горькие слёзы раскаяния зальют опухшее лицо.

– Господи, прости! Господи, прости! Прости за то, что я снова пал так низко перед лицом Твоим!

Когда я смог ходить, я пришёл в храм. В ту самую церковь, которую считал театром. Я вошёл внутрь, и мне стало дурно. Что-то зашевелилось в груди. И какая-то невидимая сила вытолкнула меня из храма. Я со слезами на глазах не сумел даже перекреститься. Я кричал в небо: «Господи, почему Ты не пускаешь меня? Что мне делать?» Я почувствовал себя отлучённым от Церкви за моё отношение к ней, за сознательное предательство в сердце, за грязь, которой я осквернил храм души, за мою неблагодарность, за неуважение к святому месту, которое действительно оказалось святым. Мне показалось, что я отлучён навсегда, что до смерти буду ходить неприкаянным. Это ощущение было одним из самых тяжёлых из ранее мною испытанных. Будто я умер уже, не утратив при этом возможности ходить и думать, но потерял защиту и опеку Господа. Всему бывает предел, нет лишь предела любви Божией. Ответ на мои вопли пришёл позже. Голос этой мысли был твёрд и спокоен, но он вселил в меня раскаявшегося надежду, натолкнув на мысль, что за спасение моё уплачена Великая цена. Мысль прозвучала так: «Ты сначала из свиньи в человека превратись, а потом в церковь приходи!» Прошло время, я всё вытерпел и перенёс. Но что-то продолжало шевелиться в груди, червём. И как только я захожу в храм, оно начинает биться в конвульсиях. Как я понимаю, это последствие контакта с целителем, да и вообще последствие грехов моих. Я не хочу, чтобы это жило во мне. Я люблю Бога, людей, песни пишу, читаю много, много путешествую и смотрю на мир широко открытыми глазами. Я не хочу быть рабом диавола. Я Божий и душой и телом. Так помогите мне изгнать это мерзкое членистоногое. Я хочу исповедаться, причаститься...