Прерванное движение и обеспокоенность на лице императорского вассала не укрылись от пристального внимания Фуёко, сразу же ощутившую смятение Ли. Мягко спрыгнув с подоконника, оборотень шагнула к нему и замерла совсем рядом, чуть наклонив голову влево. Тайпэн поднял на кумицо растерянный взгляд.

— Что это? — недоумение в голосе Ханя было столь искренним, что насмешливая улыбка исчезла с губ лисы–перевертыша за долю мгновения.

— Это — недолговечность человеческого бытия, — немного иронично ответила Фуёко. — Толстяк был слишком оптимистичен в своей оценке. Десять лет будет пределом. Но ты ведь не думал, что кормить трех демонов будет так просто? Или в тот момент ты вообще ни о чем не думал?

Пальцы, покрытые изящным рисунком из светлой хны, скользнули вверх, легко касаясь щеки тайпэна. Острые ногти погрузились в короткие черные волосы Ли, быстро выловив среди них тот, что отливал серебром.

— Нет, даже не десять…

— И что же будет с вами после… этого?

— О таких вещах путь болит голова у наших клыкастых охотников, — Фуёко лишь дернула плечом, выражая все свое безразличие к вопросу Ли. — Я предпочитаю жить сегодня, а завтра… Завтра наступит завтра.

— Твои поступки всегда импульсивны, — не смог не улыбнуться Хань.

— Отчасти, — согласилась кумицо, не спеша убирать руку, все также перебиравшую волосы собеседника.

— Но такая боль. Раньше это не проявлялось так сильно, — словно и не замечая действий Фуёко, продолжил рассуждения Ли. — Почему именно сейчас?

— Может быть, просто пришло твое время ощутить первую перемену. А может быть, расстояние, разделяющее тебя с Такатой и Ёми, выпивает слишком много, — тема так и не вызвала у оборотня живого интереса. — С другой стороны, впервые с той нашей встречи у проклятого разлома между мирами, мы наконец–то можем пообщаться без их постоянного присутствия. А раз уж кто–то упоминал о моих поступках, продиктованных не разумом, а чувством, то глупо бы было бы не воспользоваться таким стечением обстоятельств.

Свободная рука Фуёко мягко толкнула Ханя в грудь, заставляя опуститься обратно на стул. В следующую секунду кумицо уже оказалось сверху, и Ли накрыло водопадом огненных волос, чей терпкий запах заставлял забыть обо всем. А в следующее мгновение тайпэну уже стало все равно — демонические ли это были чары или просто желание, давно скрываемое им в собственном сознании даже от самого себя. Никогда прежде Ханю еще не приходилось испытывать тех ощущений, что обрушились на него этой ночью. Как именно они добрались из кабинета до его спальни, Ли совершенно не помнил. Все его внимание в это время оказалось поглощено куда более интересными подробностями.

И только, когда ночное небо над Таури расцветили мириады звезд, лежа на разметанной постели и чувствуя на своей шее жаркое дыхание демона, Хань вспомнил о том, что и сам ждал подобного момента очень долго, но совсем с другой целью.

— Мне нужно сказать тебе что–то. Но ни Ёми, ни Таката, не должны узнать об этом. Я боюсь, что их желание все исправить или изменить заведет их слишком далеко. Мне не хочется, чтобы это случилось, не хочется терять их по собственной глупости. А потому я прошу сохранить наш разговор в тайне.

— Просить кумицо сохранить секрет? Что может быть наивнее?

— Только желание обмануть высшего демона, с которым ты заключил сделку. Мне нужен твой совет относительного того, что случилось в замке Камадо…

Рассказ занял совсем немного времени, да и Фуёко так ни разу и не попыталась перебить Ли или расспросить его о деталях. Привычная игривость и задор оставили кумицо, и лишь широко распахнутые зеленые глаза подсказали Ханю, насколько сильно он сумел поразить свою слушательницу. Легенды гласили, что лишь считанным единицам удалось обмануть или удивить лисицу–оборотня, однако Ли ничуть не гордился своим «успехом».

— Порою, как это не бесит, я не могу не соглашаться с Такатой, — сказала, наконец, Фуёко, после долгого молчания. — Ты ненормальный. И эгоист, к тому же. Но сейчас ты хотя бы ищешь выход из ситуации, в которую сам же себя и загнал. Это радует, но лишь немного.

— Да, — кивнул Ли. — Еще недавно я, молча, согласился бы принести себя в жертву, не пытаясь юлить и искать лазейки. Тем более что тот, с кем был заключен договор, вне всякого сомнения, исполнит свою часть, и в этом я не сомневаюсь.

— Значит, поищем выход вместе. Кому как не мне решать подобную головоломку? — устало улыбнулась кумицо.

— А вот в этом у меня как раз весьма серьезные сомнения, — как–то странно бросил Хань, уставившись в одну точку. — Не в том, что выход стоит искать с твоей помощью. А в том, что выход следует искать вообще.

— И куда это тебя заносит теперь?

— Ты сама сказала, что я изменился. Я и сам чувствую, вижу и понимаю это. Но чем вызваны эти изменения? Куда они приведут меня? И кем я стану, если больше не буду собой? А главное, нужно ли это?

— Боишься, что ритуал къёкецуки изменил твою сущность, и теперь ты черпаешь от нас не только способности и силы, но и нашу манеру жизни? Наше отношение к окружающему? — Фуёко всерьез задумалась над сказанным, но тут же отмела эти рассуждения. — Вряд ли, хотя и не хотелось бы заразиться твоими чувствами бессмысленного следования долгу или этой пафосной ответственностью за всех и вся. Боюсь, все намного проще. Как и всякое живое существо, меняющееся в ходе своего жизненного цикла, ты просто перерастаешь то, что сделали из тебя в дзи–додзё. Новый взгляд на вещи, новый опыт, новые жизненные ситуации, принятые решения и их последствия — они лепят из тебя новое существо. Более прагматичное, более уравновешенное и в меру циничное, как мне кажется, но для полного изменения понадобятся годы и годы, которых у тебя нет.

— Кое–кто считает, что изменения уже слишком сильно проявили себя, и у меня нет повода не доверять этому человеку, — раз уж он решился делиться тайнами этой ночью, Хань решил идти до конца.

— Гадать не буду, — хмыкнула Фуёко. — Только одному человеку ты доверяешь больше чем себе. Так позволь, открою тебе страшную тайну, Удей тоже человек, и тоже может ошибаться или действовать из личных побуждений. Что именно он тебе сказал, и из–за чего у вас произошла та беседа, ведь это после нее вы разговариваете в этом официальном стиле «большой начальник и его верный раб»?

— Значит, так это выглядит со стороны? — печально вздохнул Ли. — Это случилось после того, как я согласился отправить Ка»исс на задание по устранению Окцу.

— После чего велел клыкастеньким вытащить ее оттуда, с чем они удачно и справились?

— Да, хотя они и не смогли уберечь ее до конца. А Удей… тогда он сказал, что присягал другому человеку, который не посылает детей на смерть.

— А теперь вернемся к тому, о чем я упомянула ранее. Удей — человек. А если точнее, мужчина. И как, по–твоему, ведет себя мужчина, если он не может допустить, чтобы девушка, к которой он неравнодушен, отправилась на самоубийственное задание, когда ее назначает на это его собственный командир, да еще и к тому же лучший друг нашего несчастного влюбленного.

— Подожди, ты думаешь…

— Я знаю, — звонко рассмеялась Фуёко. — Не забывай, на этих чувствах у людей мы умеем играть лучше всего, и не всегда можно направить их лишь на себя любимых. Поговори с Удеем, и выбрось из головы те сомнения, которые он посеял. Уверена, твои искренность и прямота с лихвой компенсируют недостаток дипломатических талантов.

Морской госпиталь, здание таможенного карантина и все пустующие пакгаузы военного порта были заняты ранеными матросами и солдатами Южной эскадры. Жизни некоторых из них монахам и лекарям удавалось поддерживать лишь чудом. К счастью, знания врачевателей Империи о природе и строении человеческого тела позволяли им вести незримые схватки даже там, где отступились бы заклинатели иных стран и народов.

В порту нашлось место и для пострадавших из числа тех воинов, что входили в состав объединенной речной эскадры, прибывшей в Таури под командованием Ли. Плавучий госпиталь, двухпалубная куай–сё «Нефритовый молот», замер на приколе у каменной набережной, обрамлявшей восточный казарменный комплекс. На крутобоком корабле сейчас оставались лишь армейские лекари и их свита, проделавшие весь долгий путь последних недель вместе с остальными бойцами своего маленького флота. Кто–то отправился в этот поход из небольшой гавани Пан–Ги–Ша, кто–то от самой столицы, а некоторые первыми встретили юнь на берегах Чаанцзянь еще в самом начале войны.