— Нет, не впущу, — отрезала Джоанна. — Ни за что. Никогда.

— А никогда — это когда? — усмехнулся он.

«Господи, Ричард, Ричард, ну почему я не поехала с тобой? Вернись, вернись, Ричард!» — то и дело проносилось в голове у Джоанны.

А Конрад Оуэн тем временем думал о том, что его ждет, когда он все-таки войдет в хижину и овладеет девчонкой — этой пигалицей, которая имеет наглость столько времени держать его на мушке и заставлять пялиться в дуло ружья.

Неспроста он приехал сюда один — без Джеймса Спенса. Дело в том, что Джеймса Спенса уже не существовало на этой грешной земле. Он скончался от лихорадки — с непривычки не вынес слишком сильного переохлаждения. Для его слабых легких хватило одной недели. Но прежде чем он умер, Конрад Оуэн выбил из него все документы, касающиеся наследства Джоанны.

Теперь бумаги были в руках у Конрада. Ему оставалось лишь жениться на Джоанне — сделаться ее законным супругом, — и вот тогда он достанет эти бумаги. Они поедут вместе в Англию, где Конрад преспокойно присвоит ее денежки. Но сейчас, пока она ему не принадлежит, он ни за что не раскроет ей тайну.

Мрачное противостояние тянулось уже два часа. Под конец Конрад начал материться. Ноги его подкашивались от усталости, все тело затекло и онемело от холода. Но сдаваться он не собирался. Несколько раз глумливым тоном предлагал пристрелить его. Джоанна пыталась последовать его совету, но всякий раз пасовала. Палец отказывался нажимать на крючок. Ей еще никогда не приходилось убивать человека. И сейчас у нее не хватало на это духу, хотя она сама страшно устала и замерзла. Огонь в печи давно погас. В доме было почти так же холодно, как на улице. Рука, в которой она держала ружье, совершенно занемела. Она не представляла, сколько еще сможет вот так простоять, если… если Конрад не уйдет сам.

«Ричард… Ричард…» — повторяла она про себя дорогое имя, как будто это было заклинание, способное изгнать зло. Но когда она думала о том, что Ричард сейчас спокойно едет Форт-Юкон к своей жене и даже не знает, что тут с ней происходит, ей становилось плохо.

День клонился к закату. Незаметно наползала ночь. Фигура Конрада уже тонула в сером сумраке, а он все стоял, покачиваясь, словно пьяный, но сдаваться не желал.

Собаки в упряжке проголодались. Распластавшись на снегу, они задрали к небу покрытые инеем острые морды и принялись душераздирающе выть.

— Ты все еще тычешь в меня это проклятое ружье? — спросил Конрад.

Она что-то простонала.

— Уходи… пожалуйста, уходи.

Она едва различала его в темноте. Он тоже плохо видел ее и направленное на него дуло. Противоборство продолжалось. Напряжение все нарастало. Для Джоанны это состязание двух самолюбий было настоящей пыткой. Тогда как Конрад испытывал даже нечто вроде азарта — несмотря на голод и утомление. Он знал, что в конце концов победит. Он был уверен… а тогда уж…

Неожиданно до его ушей донесся протяжный стон. Глаза его вспыхнули хищным огнем. Конрад увидел, как худенькая фигурка за окном покачнулась. Он резко пригнулся, и в ту же секунду над головой у него просвистела пуля. Джоанна почувствовала, что теряет сознание и в последний момент выстрелила, отчаянно пытаясь спастись. Конрад Оуэн выпрямился и плотоядно захохотал. В один прыжок он очутился у окна. Так и есть! Эта дуреха свалилась в обморок. Даже ружье выронила. Наконец-то! Он непрерывно похохатывал и потирал затекшие руки.

Затем пнул распростертое тело незадачливого индейца, перешагнул через него и закрыл за собой дверь хижины.

11

Очнувшись от обморока, Джоанна обнаружила, что лежит на кушетке в гостиной. Она задыхалась. Кто-то вливал ей между стиснутыми зубами виски. Джоанна застонала, сделала глубокий вздох и села. Все ее тело пробрала дрожь.

— Ричард… — сказала она.

И тут услышала издевательский смех и увидела, что над кушеткой склонился Конрад Оуэн.

— А вот и не Ричард, моя красотка. Это же я, твой милый — тот самый, что под дождем… как там поют — «Стоит милый под дождем — ничего, не сахарный…» Ахха-ха-ха-ха! — снова закатился он.

Его хохот звучал в маленькой комнате, подобно раскатам грома, и Джоанне хотелось заткнуть уши. Казалось, его смех, да и он сам, заполняет здесь все пространство, не оставляя места для воздуха. Ее сковал ужас. Тяжело дыша, она лежала и не сводила с него взгляда, в лице ее не осталось ни кровинки.

Он зажег лампу и задернул занавески. Затем снял шапку и рукавицы, расстегнул шубу, под которой оказалась серая фланелевая рубашка.

Собаки за окном затихли — им дали еду. Но зато все время слышался слабый стон — индеец Киши так и остался лежать на снегу, связанный по рукам и ногам. Он же может замерзнуть насмерть!

— Там Киши! — выкрикнула Джоанна. — Сейчас же внеси его в дом, дай ему поесть… Ты! Грязная скотина! Впусти его!

Конрад засунул большие пальцы за ремень.

— Да брось ты, детка. Зачем так шуметь? Этот чертов метис вполне заслужил такую смерть. Да он бы сам, первый, пристрелил бы меня, как собаку, будь его воля.

— Он просто хотел заступиться за меня. Он здесь не виноват. Впусти его, — сказала Джоанна.

Конрад вдруг остановился, подхватил ее на руки и высоко поднял над головой. Он держал ее, как тряпичную куклу — ноги ее болтались в воздухе. Восторгу его не было предела, когда он заметил, что щеки ее и нежную шею залил стыдливый румянец. Вот она, Джоанна Грей, в голубом клетчатом фартучке, нежненькая, как персик, глазищи испуганные, — такой он ее еще ни разу не видел. Джоанна всегда была этаким вихрастым мальчишкой-сорванцом. А теперь, посмотрите-ка, настоящая маленькая женщина.

— Пусти меня… Поставь меня на пол… — хрипло выкрикнула Джоанна.

Вместо ответа, он поцеловал ее в шею. Мысли ее заметались — знал бы Ричард, что тут с ней происходит… Дверь на замке, она одна в хижине с этой белобрысой свиньей, а Киши медленно умирает на морозе…

— Пусти же меня. Именем моего покойного отца прошу тебя — пусти, — сказала она, но он продолжал покрывать поцелуями ее смертельно бледное лицо. — Конрад, ты же дружил с моим отцом… Ты же не станешь…

— А с этим англичанином ты была поприветливее, — перебил ее он и снова оглушительно загоготал. Его громадные лапищи дрожали от нетерпения. Он страшно, до умопомрачения хотел ее. Долгое стояние на морозе не убило в нем желания, а, напротив, еще больше распалило его. Он пожирал глазами ее худенькое бледное личико, бархатные карие глаза и вздрагивающий бутончик рта. — И много раз ты ложилась с ним — заметь, с женатым мужчиной — а? — гнусным шепотком поинтересовался он. — Ну не красней… я понимаю. Могу себе представить, что тут творилось, в этой самой комнате, пока не видела его жена…

— Скотина, — прошипела Джоанна, лицо ее сморщилось от унижения. — Грязная скотина… как ты смеешь такое говорить… Это все неправда — ты знаешь это не хуже меня. Не стоит равнять всех по себе. Ричард Стрэндж не такой. Не такой! Он вел себя со мной порядочно. А ты даже не знаешь, что это такое — порядочность!

В ответ Конрад только посмеивался. Что были для него ее слова — жалкие крошечные стрелы, которые лишь слегка задевали его. Слишком толстая у него шкура, чтобы обращать внимание на девичий лепет. И вообще, какая ему разница, что у нее тут было с этим англичанином? Главное, что теперь она достанется ему. Она и ее деньги.

Конрад опустил ее на пол, но по-прежнему не отпускал. Он попробовал провести рукой по ее волосам, но она тут же брезгливо увернулась, что вызвало у него очередной приступ смеха.

— Вот ведь красотка! — прохохотал он. — Ну, хватит, хватит меня бояться. Как доберемся до Нома — сразу и поженимся.

— Нет! — процедила сквозь зубы Джоанна. — Нет! Я не хочу!

— Спорим, что после этой ночи ты захочешь, — сказал он.

У нее упало сердце. Он сказал — после этойночи. О Боже, Боже, как же ей от него убежать? Она должна, должна!

Наконец ему надоело возиться с ней, и он ее отпустил. Ее качало, слезы бесшумно капали из глаз, искусанные до крови губы она прикрыла рукой. Никогда в жизни ей не доводилось испытывать такого ужаса. Как же ей вырваться отсюда, из этой хижины, которая уже давно перестала быть ее родным домом?