— Если это повторится, вам придется отказаться от моих посещений.

— Нет-нет, — сказал он, — приходите! Прошу вас, приходите!

Он попрощался с Элен кивком головы. Теперь глаза его потускнели, и это придавало ему униженный вид. Те же электрические светильники озаряли холодную парадную лестницу из светлого камня. Элен не сердилась на этого олененка, а скорее жалела его. Ну, что будет дальше — посмотрим.

Внизу, как обычно, ее ждал великан-привратник со своим псом. Собака впервые тихонько зарычала при виде Элен. Привратник проводил молодую женщину до дверей и загремел засовом и замком.

На следующий день она почти забыла об этом происшествии. Элен была еще в халате и заваривала чай, когда Адальджиза принесла ей письмо, только что доставленное почтальоном. Перед отлетом Ласснер написал ей и опустил письмо в аэропорту.

— Ну что, ты довольна?

Адальджиза сияла от восторга: она была свидетельницей прекрасной и грустной истории — разлуки влюбленных.

— Вечером поужинай с нами. Придут Пальеро и Анна-Мария. Чего тебе сидеть одной?

Это письмо на целый день избавило Элен от щемящего чувства одиночества и мучений, которые ей причиняли мысли об Андре. Перед обедом она позвонила мадам Поли.

— А, это вы? Мадам не принимает, — ответил резкий, недовольный голос старой служанки.

— Тогда я позвоню завтра.

— Как угодно.

И старуха бросила трубку.

Вечером Элен спустилась к Адальджизе, чтобы позаниматься с Марио. Пока женщины ждали, когда мальчик вернется из школы, Элен принесли телеграмму. Ласснер послал ее сразу после прилета в Бейрут. Он писал, что добрался благополучно, что все время думает о ней, и в конце добавил два слова: sempre tuo — всегда твой. Старательно складывая листок, Элен почувствовала себя легко и свободно.

Тут вернулся Марио с котенком в корзинке. Он задержался у Пальеро. Оказывается, он котел приучить Кассиуса к запаху крыс и настроить на воинственный лад перед охотой. Однако же, к огорчению Марио, будущий чемпион вместо того, чтобы отныне без устали вынюхивать неприятеля, предпочел лениво греться у камина.

После урока Элен осталась на ужин. Адальджиза пригласила и Пальеро с Анной-Марией, которая прошла очередное медицинское обследование, ее все-таки отправляли в санаторий. Анна-Мария была очень расстроена, потому и решено было организовать этот вечер, чтобы отвлечь ее немного от мрачных мыслей. Леарко, муж Адальджизы, мускулистый, как штангист, вернулся из Маргеры. Он рассказал, что одновременно с Анной-Марией в санаторий поедут еще трое рабочих из филиала «Инсаккатори», где расфасовывали хлористый поливинил. У них такие же серьезные отравления, как у Анны-Марии. Он слышал, что по меньшей мере треть пациентов этого санатория неизлечимы.

— Попридержи язык, — сказала Адальджиза. — И не вздумай говорить об этом при Анне-Марии. У бедняжки и без того тяжело на душе.

— Понятное дело, — согласился Леарко.

Он спросил у Элен, есть ли новости от Ласснера. Благополучно ли он добрался до Ливана? Прекрасно! И везет же ему! Где он только не бывал! И поскольку Адальджиза с упреком посмотрела на него, сказал:

— Ну, чего ты? Уже и поговорить нельзя?

Потом продолжал:

— Четыре месяца назад Ласснер приезжал в Местре на ткацкую фабрику. Делал репортаж скрытой камерой. Устроили так, чтобы он мог работать незаметно. Он фотографировал в цехе с повышенной влажностью, где температура достигала сорока четырех градусом, но охрана его засекла и, прежде чем выставить, отобрала пленку.

Элен развеселило то, что Адальджиза препиралась с мужем из-за Ласснера, стремясь сохранить в тайне отношения фоторепортера с Элен. Ей хотелось, чтобы Леарко рассказывал и рассказывал о Ласснере, но тут пришли Пальеро с Анной-Марией, дверь распахнулась, и в комнату ворвалась струя холодного воздуха. Бледная Анна-Мария, страдальчески улыбаясь, сняла плащ и осталась в шерстяной юбке и свитере, обтягивавшем ее плоскую, странным образом опавшую грудь. Она зашла в комнату к Марио, поцеловала мальчика, пока он не уснул, и Адальджиза, воспользовавшись этим, шепотом велела мужчинам следить за тем, что они говорят.

— Невероятно! — грустно прошептал Пальеро.

Элен поняла, что он имел в виду.

Над этой молодой женщиной, ласково болтавшей сейчас с Марио, нависла страшная опасность, и это казалось вопиющей несправедливостью.

4

На следующий день Марта рассказала ей о приеме в мэрии. Там был роскошный буфет; тете очень понравилось одно прекрасное легкое вино. В остальном — ничего особенного.

Как было условлено, Элен позвонила мадам Поли до обеда.

— Да, можно прийти, — зычным голосом объявила старая Маддалена. — Мадам лучше, она вас примет.

Спустившись по лестнице, Элен столкнулась с Амалией, вернувшейся с кладбища. Лицо служанки горело, глаза покраснели — непонятно, от слез или от ледяного ветра.

— А, мадемуазель Элен — сказала она, — только что какой-то мужчина спрашивал вас. Я не знала, что вы были наверху. Иначе непременно бы вас позвала.

— Чего он хотел?

— Ваш адрес. Я подумала, что это насчет урока.

— Он ничего не сказал? Не оставил записку?

— Нет, нет. Ничего. Только спросил ваш адрес. Я правильно сделала, что дала?

— Конечно. А как он выглядел?

— Лет сорока. Густые брови. Да, у него сильный французский акцент. Знаете, он всего минуты три как ушел. Если бы я знала, что вы дома! Но я только вернулась с кладбища Сан-Микеле.

— Ничего, ничего! Не беспокойтесь! Еще раз спасибо.

На улице ветер ударил в лицо, Элен и без объяснений Амалии поняла, что служанка говорит об Андре. Моросил мелкий дождь. Надвинув на глаза капюшон плаща, Элен вышла на набережную Большого канала и направилась к мосту. Она, конечно, волновалась, но гораздо меньше, чем ожидала, долгие часы со страхом думая об этой встрече. Во всяком случае, она отнюдь не была так подавлена, как тогда, когда получила письмо Андре. Элен все шла по набережной. К Пьяцца Сан-Марко двигался катер, рассекая метущиеся волны. Небо было неспокойно. Низкие облака неслись в сторону моря. Элен смотрела на противоположный берег как на таинственную страну, где она сейчас скроется, надеясь, что там ее никто не найдет. Миновав рынок, в зыбкой тишине, сменившей порывы ветра, она услышала у себя за спиной шаги.

— Вот так встреча! — сказал Андре, беря ее под руку.

Оскорбленная этим властным жестом, Элен попятилась назад, но он сильно, до боли сжал ее руку.

— Нам нужно поговорить, не так ли?

На нем были темное пальто и шляпа. Он улыбался самодовольно, как человек, чувствующий себя хозяином положения.

— Почему бы нам не зайти в это кафе?

Она молча, с каменным лицом, повиновалась.

Он по-прежнему крепко держал ее под руку, и прохожие, наверное, принимали их за обычную парочку влюбленных.

Элен вдруг почувствовала себя совсем одинокой, в его власти, помощи ждать было неоткуда.

Внутри кафе оказалось очень скромным — старые афиши, а над полками с бутылками две связки флажков. По радио негромко звучала музыка. Увидев, что в кафе есть посетители, Элен приободрилась. Официант помог ей снять плащ. Андре был уже без пальто и, по-видимому, чувствовал себя очень уверенно. Он одернул манжеты рубашки — в запонках поблескивали дорогие камни. Такой же камень блестел в булавке галстука. Элен спокойно и твердо предупредила Андре, что ровно в два у нее назначено свидание довольно далеко отсюда.

— У тебя еще есть время… Впрочем, по такому случаю могла бы и освободиться.

— Это исключено. Я обещала, что обязательно приду. — Она отвечала спокойно и уверенно, и это, казалось, раздражало Андре.

— Всегда ведь можно найти удобный предлог, не так ли?

— Нет…

Тогда он перешел на слегка иронический тон:

— Мне сказали, что ты зарабатываешь на жизнь уроками? («Сказали» — это, конечно, Амалия.)