– Простите, товарищ Чадов, – вежливо спросил гостя Никита Иванович Кондратов. – А беспартийные имеют право сражаться с врагом?

– Конечно, товарищ, – Чадов не понял подвоха, потому и ответил искренне. – Конечно, какие могут быть вопросы? Это наше общее дело. Враг напал на нашу общую родину. Так что… И центральный комитет партии, и лично товарищ Сталин…

– А какая разница, поясни, товарищ? – снова перебил Никита Иванович, встал из – за стола в землянке, где проходило совещание. – Неужто я, беспартийный, меньше люблю Родину, меньше ненавижу врага, хуже воюю против фашистов? Ты мне скажи, мил человек. Что во мне изменится, если, к примеру, мне вступить в партию? Я стану ещё больше любить свои Вишенки?

Ещё сильнее стану ненавидеть врага? Я тебя помню ещё ого-го с какого времени. И всё ты нам палки в колёса вставлял, вот и теперь вставляешь. Ты чего пристал к нам со своей партией? Что, запишемся в её ряды, и от страха немцы побегут? Как узнают, что, к примеру, Никита Кондратов в Вишенках вступил в партию большевиков и коммунистов, тут же нагадят в штаны? Ручки кверху задерут? Гитлер капут сделает? Шалишь, товарищ. Пока немчуру на штык не нанизаешь, так он и будет продолжать гадить на нашей земле. А ты попробуй ему под нос сунуть свой партийный билет.

Как думаешь, испугается? А вот штык или пу-у – улю… Любо-дорого смотреть. Так что, мы приноровились то штыком, то гранаткой изживать супостата с нашей земельки. И без ВКП (б) неплохо бьём фашистов.

Одобрительный гул голосов были поддержкой позиции Кондратова.

– Правильно говорит Никита Иванович.

– Не надо нам партийный начальник на нашу голову. Мы и сами справимся. Был уже один, хватит.

– Что он здесь делать будет? Штаны просиживать?

– Собрания проводить? Так мы и без ваших собраний знаем, что делать надо.

– Достаточно парторга в колхозе.

– Ага. Сидел в канторе, трудодни капали, а мы за него вкалывали за милую душу.

– Не надо лодырей и нахлебников нам. Мы и без них лиха хватаем каждый день по самые ноздри.

– И от кнута партийного у нас сыпь по телу… аппетит… это… пропадает…

– Ага. Мушка на прицеле сбивается без твоей партии…

– Ты ба лучше патронов да гранатак нам партию-другую заместо своей партии…

Долго объяснял партизанам партийную политику товарищ Чадов, даже грозился всеми смертными грехами на головы таких, как Никита Иванович и ему подобных несознательных граждан.

– Закончится война и партия, советская власть спросят каждого из вас: что ты сделал для победы?

– А ты, уважаемый, сейчас с нас спроси, – не выдержал начальник штаба. – Спроси, и каждый из сидящих здесь партизан скажет тебе, что у него на счету не один убитый враг, не одна успешная операция. Наша совесть чиста перед Родиной, ты нас не стращай. Мы не один раз смотрели смерти в лицо, и ничего, не дрогнули без партийного билета. Эти люди, – Корней Гаврилович повёл рукой вокруг себя, – эти люди… Да чем ещё можно испугать их после всего, что они пережили за время оккупации? Партией коммунистов хочешь испугать после войны? Неужели партия большевиков страшнее фашистов?

– Анархию развели, коммунист Лосев! – набросился на командира представитель подпольного райкома партии. – Не партизанский отряд, а банда! Махновцы, а не Лосевцы!

– Ты слова-то подбирай, – Ефим Егорович Гринь давно пытался сказать своё слово, да всё не было случая вставить. А тут Чадов напал на Лосева, на командира, а его в отряде о – очень даже уважали. И Ефим не был исключением. – Мы без партии организовались, без тебя и дальше воевать будем. Ты лучше скажи: ты лично хотя бы одного врага отправил на тот свет? На каторгу да в ссылку в давние времена ты не одного человека отправил, а сотни, если не тысячи. Но там были наши, православные. А вот теперь ты как с врагом? Так же, как и с нашим братом? Не трусишь? Коленки не трясутся?

– Это не моя работа, – вспылил Чадов. – Я занимаюсь мобилизацией. А прошлое не тронь. Без тебя есть кому с меня спросить. А сейчас я занимаюсь мобилизацией советского народа на борьбу с немецко-фашистскими захватчиками. Понятно вам?

– Ну – у, тогда считайте, что мобилизовали нас, – подвёл итоги командир партизанского отряда. – Я всё понимаю, но силком тащить в партию людей не буду. Они устраивают меня, как командира партизанского отряда, и беспартийными. Вот так вот, товарищ Чадов. Нам некогда заседать, проводить партийные собрания. Воевать надо. И партийным билетом любовь к Родине и ненависть к врагу сильнее не сделаешь, вот оно как. Правильно сказал Никита Иванович. Этих людей воспитывать и вдохновлять не надо: они по велению души здесь, не силком загоняли в партизанский отряд. Так что…

По настоянию товарища Чадова всё же провели общее собрание партизанского отряда. Вот там-то и заявили партизаны из Руни и Пустошки, что не уйдут из своего леса. Их поддержали вишенские, слободские.

– Помирать, так дома, – было их единодушным решениям. – А там раскидают нас по белу свету не знамо куда. И кого ещё поставят над нами, не понятно. Мы уж со своими командирами в своём лесу останемся. Партия большевиков не запрещает громить фашистов там, где мы того желаем.

– Воевать легше, когда рядом плечо знакомца…

– И леса наши хорошо знаем…

– Семье кто поможет, если не мы сами…

Не приняли тогда предложение партийного товарища партизаны, не объединились с другими отрядами.

Спусти несколько дней после этого совещания, командир взвода партизанских разведчиков узнал через своего человека в полиции, что немцы поймали на обратной дороге товарища Чадова со связником из соседнего района, повесили на площади в райцентре.

Потом летом ближе к осени ещё раз приходил представитель подпольного райкома партии, но так и ушёл, не договорившись с местными партизанами. Тоже пытался командовать, ставил под сомнение боевые возможности и способности отряда, не верил в успехи местных партизан.

– О Родине думать надо, а не о своих деревеньках, – упрекал в местничестве представитель райкома. – Вместе, сообща мы быстрее освободим Отечество, – пылко и убедительно пытался доказывать партизанам.

Но не убедил, остались партизаны при своём мнении.

– А тут разве не Родина, дорогой товарищ? – спрашивал в тот момент Роман Прохоров, сын расстрелянного предводителя крестьянского восстания в Пустошке во времена продразвёрстки Семёна Прохорова. – Иль ты уже нас за советских людей не считаешь? Мы свою Родину и защищаем. Она у нас вот здесь, в округе, в лесах вот этих. Ты разве не знал?

Почти два года немцы не могли носа казать в Пустошку. Всё это время там пахались поля, снимались урожаи. Именно благодаря Пустошке обеспечивались продовольствием партизаны и помогали жителям Вишенок и Руни выжить в это непростое время. Только когда на помощь комендатуре пришли регулярные войска, фашистам удалось взять Пустошку, стереть её с лица земли, сжечь больше половины мирных жителей.

Куда же могли уйти партизаны от своих родных мест? Как бросить? Вот и остались в своих лесах.

Больше никто к партизанам Лосева не приходил, связи с другими отрядами не было.

Сейчас, возможно, и приняли бы приглашение, так уже никто не идёт, не приглашает. Поздно. А тут ещё пленный немецкий лейтенант показал на допросе, что фашисты пытаются блокировать почти все партизанские отряды в лесном массиве. Для этих целей сняли воинские части с фронта, перебросили на борьбу с партизанами. Сам лейтенант как раз оказался одним из тех, кто после лечения в Германии должен быть направлен под Брянск, а оказался здесь.

Так что партизанский отряд Лосева Леонида Михайловича оказался в незавидном положении, впрочем, как и все остальные отряды народных мстителей. Ладно, те отряды объединились, действуют одним мощным кулаком, они способны на что-то и более мощное, как прорыв блокады. А вот отряду Лосева приходится надеяться только на самих себя да уповать на Господа Бога.

Со стороны болот, что тянутся от Руни и почти до Вишенок, нет сплошной линии блокады. Засады и подвижные группы немцев охраняют этот участок. Здесь сами болота, по мнению фашистов, играют роль непроходимой преграды. Однако партизанские разведчики потихоньку пользуются этими болотами, знают несколько трудных, но всё же проходимых тропок. Каждую из этих тропинок показал разведчикам лично начальник штаба партизанского отряда товарищ Кулешов Корней Гаврилович, в прошлом – старший лесничий лесхоза. Он один только и знает все эти болота, леса, чувствует себя в них как рыба в воде.