Оливер кивал, зачарованный модуляциями звонкого девичьего голоса, восхищенный способностью Эмилии уверенно артикулировать такие необычные для речевого обихода жительницы Ист–Энда слова, как «циклоническая деятельность» или «температурная кривая».

А уж как была рада девушка, что ее в кои–то веки кто–то слушает с внимательным и даже участливым видом и не улыбается снисходительно (это молодые специалисты в КБ позволяли себе такое), и не ухмыляется двусмысленно, как ухмылялись рабочие парни на танцплощадке, когда просили у нее разрешения проводить до дому.

«Неужели это лю… – вдруг вихрем пронеслось в голове, и голова закружилась. – Ну что же, ничего не скажешь, статный, и ведет себя прилично. Только грустный почему–то. Или просто выпимши? Ладно, на первый раз прощается. Но только на первый…»

Все еще алея, но уже и начиная наглеть, она продолжала:

– Несмотря на мягкую зиму, выпадение снега происходит во всех районах Великобритании. Возможны даже заносы на шоссейных и железных дорогах восточных и юго–восточных районов, но, как правило, холодная погода с температурой в среднем около девяти градусов по Цельсию держится здесь от силы две недели. Правда, раз в десять лет случаются и у нас действительно суровые зимы, но и тогда им далеко до русских зим.

– Да причем здесь русские зимы? – смеясь, спросил Оливер.

Мисс Эмилия и сама этого не знала. Она посмотрела в окно и попыталась представить себе загадочных русских бородачей с балалайками и самоварами под мышкой, и как они там бегают во время своих морозов по деревянным тротуарам под сенью заиндевелых красных знамен.

– Но что же дальше? Простите, что перебил вас, – сказал Оливер.

– Весной юго–западные теплые ветры ослабевают и уступают место западным, несущим относительно холодный морской воздух. Поэтому весна у нас гораздо холоднее, чем на материке. В силу этого влияние идущих с юго–запада циклонов ощущается летом значительно меньше, чем зимой, и азорский тропический воздух редко доходит до Британских островов.

Эмилия вдруг запнулась, подумав, что собеседник может быть не хуже, чем она, осведомлен о климатических особенностях родного края. Она смешалась, побледнела. «Дура я, дура, это же все элементарные сведения. К тому же я, как пить дать, что–нибудь перепутала от волнения. Уж лучше бы молчала в тряпочку, не позорилась бы…»

– У вас такой голос, – сказал Оливер. – Потрясающе. Продолжайте, ради бога.

Девушка была польщена комплиментом, и голос ее вновь зазвучал мерно и мелодично:

– Летом температура повсеместно не превышает двадцати пять – двадцати семи градусов, а количество осадков колеблется от пятидесяти сантиметров на юго–востоке до ста семидесяти сантиметров же на юго–западе, как, например, в графстве Кент, где такая влажность и теплынь, что удается выращивать даже виноград. А в некоторых точках юго–западной Шотландии количество осадков достигает и двухсот сантиметров, и эти влажные места фактически не знают, что такое зимние морозы. А осенью вновь усиливается перемещение теплого влажного воздуха, охлаждение которого над Атлантико–Европейской областью создает пасмурную дождливую погоду. В Англии для сентября и октября характерны не только дожди, но и сильные бури…

* * *

Из дневника переводчика

Недавно, сам не знаю зачем, снова съездил в Купчино. Ну выпил, выпил, что греха таить, выпил и, значитца, взгрустнулось.

За окном приснопамятного трамвая, в котором я некогда колесил по ледяной пустыне, теснились белокаменные небоскребы. Как же здесь все изменилось…

Все–то я помнил: парадную, этаж, количество звонков. И сердце билось – как в юности!

Открыл мужик в тельняшке и трениках.

– Чего тебе?

– Ничего, – пробормотал я и стал спускаться по лестнице.

– Они уже год как уехали! – крикнул мужик мне вслед.

– Куда? – Я замедлил шаг.

– Туда! – засмеялся мужик. – К своим!

* * *

Короче, моя будущая мама полюбила моего будущего папу и стала так о нем заботиться, так его опекать, что он иной раз жалел, что женился на ней.

Ну, в самом деле, лишь по пятницам разрешала ему оттянуться с друзьями в пабе, неохотно пускала их в дом, а подружки его прежние, когда нагрянули однажды всем скопом с целью раскрутить на выпивку (и заодно поглазеть на супругу), одна за другой покатились кувырком с шестого этажа, только чудом не свернув себе шеи, Эмилией намыленные.

Зато каждое утро она за шиворот тащила Оливера к письменному столу, тыкала носом в бумагу, таким беспримерным в истории английской литературы способом приучая работать систематически.

Она отнюдь не была без ума от его сочинений, поэзию вообще не понимала (тем более, верлибры без точек, запятых и прочих знаков препинания), а открытку со стихотворением Киплинга купила когда–то лишь потому, что понравились ей красивые золотые виньетки, но, привыкнув с малых лет чертить не за страх, а за совесть, требовала и от других подобного же отношения к любому делу, включая художественное творчество. Понятно, что и гены Уотерсов давали о себе знать.

Молодожены решили поселиться отдельно от Уорика. Сняли двухкомнатную квартиру на Перси–стрит, влетала она им в копеечку, уголь стоил особенно дорого, и Оливер, помимо писания заметок для спортивной и криминальной хроники, был вынужден изыскивать источники дополнительного заработка, например, позировал студентам Академии художеств. В Ноттингэме, на привокзальной площади, до сих пор стоит чья–то дипломная работа – гипсовый мой папа с веслом.

Теперь о том, какой хозяйкой была моя мама. Очень хорошей была хозяйкой, а иначе как объяснить, что ей удавалось кормить моего отца в полном соответствии с традициями английской кухни – сытно и плотно, хотя деньги она зарабатывала, в общем–то, скромные, да и он тоже не бог весть сколько приносил в дом.

Опишу для примера, как питался Оливер по воскресным дням, когда Эмилия могла непосредственно контролировать процесс (в будние–то дни он самостоятельно разогревал оставленное ему в кастрюльках и на сковородках).

Мама была простая женщина и кормила папу как на убой, разделяя широко распространенное, но, пожалуй, ошибочное убеждение, что, дескать, кто хорошо ест, тот хорошо и работает. Она подавала ему на завтрак овсяную кашу, щедро политую сливками, которую Оливер в зависимости от утреннего настроения либо сахарил по–английски, либо солил по–шотландски, затем предлагала на выбор либо копченую селедку, маслянистую, серебристо–золотистую, он обожал такие в голодном нортумберлендском детстве, либо яишенку с беконом, либо помидоры печеные, либо колбаску кровяную, а то и жареные почки бараньи или печенку говяжью, или жареную камбалу, или вареную в молоке пикшу, – случалось, что был настроен попробовать и всего понемногу. Завершался завтрак чашкой крепчайшего индийского чая с треугольными румяными тостиками, которые намазывал новозеландским сливочным маслом, а поверх масла – лимонным или апельсиновым повидлом.

Затем мама худощавой, но решительной рукой брала его за шкирку и вела от обеденного стола к письменному. Оливер садился за «ремингтон» и стучал, как заяц–барабанщик, до полудня, когда она ставила перед ним поднос с двумя–тремя сэндвичами, чашкой бульона или стаканом черного эля, а иногда усиливала ленч и мясным каким–нибудь блюдом (порцию, правда, отмеривала скупо, чтобы не вспугнуть, вернее, не ужаснуть вдохновение).

Подкрепившись, Оливер продолжал стучать на машинке, а Эмилия готовила обед: отбивала мясо, потрошила птицу, чистила рыбу, резала овощи, замешивала тесто.

Наконец она объявляла Оливеру, что на сегодня работу можно закончить, – он вставал из–за письменного стола и усаживался за обеденный: хлебал горячий куриный супчик, расправлялся с ростбифом, уписывал за обе щеки жареную рыбу с картофелем и пирог со свининой, и пудинг шотландский из овсяной муки с луком и салом, и выпивал кувшинчик черного эля.

После обеда отправлялся на прогулку. Возвращался затемно, усталый, но счастливый от сознания, что ждет его полноценный английский ужин: мясо, тушеное в пиве «Гиннес», что–нибудь из даров моря (креветки или мидии, или устрицы, или огромный омар), а вдобавок – плумпудинг и яблочный пирог, и стилтонский сыр, кремово–белый, с голубыми прожилками, завернутый в салфетку, и некоторое количество джина или бренди.