Ей захотелось размяться, и она села на весла, а Кен, вытянувшись во весь рост на носу лодки, наблюдал за девушкой из-под полуопущенных век.

— Директор уже сказал тебе что-нибудь по поводу статьи, любимая? — спросил он.

— Пока нет, но, думаю, буря разразится в понедельник.

— Не переживай — если это не случилось сразу, значит, все обойдется.

— Надеюсь, ты прав, — вздохнула Линн.

В понедельник утром на своем столе в учительской она обнаружила официальное письмо с пометкой «Лично и конфиденциально». Вскрывая конверт, она со страхом подумала: «Началось». Письмо было напечатано на машинке, видимо, под диктовку. В верху листа дорогой бумаги стояли исходящий номер и штамп министерства образования.

«Уважаемая мисс Хьюлетт!

Я с некоторым удивлением и большим беспокойством прочел статью о Вас в «Милденхед газетт». Автор этого материала в несколько непрофессиональных терминах излагает аргументы, которые, насколько мне известно, Вы используете в защиту своих методов обучения. Очевидно, что, с одной стороны, кто-то усмотрел в сложившейся ситуации сенсационный аспект и стремится использовать это в своих интересах («Он имеет в виду Тони», — сердито подумала Линн), а с другой стороны, кто-то хочет таким способом продвинуть свои идеи («Теперь он имеет в виду меня»). В любом случае статья настолько безвкусна и неэтична, что не делает чести ни ее автору, ни ее героине.

Имея некоторое отношение к сфере образования и будучи беспристрастным наблюдателем, могу сказать, что, по моему мнению, простого энтузиазма двух неопытных, но радикально настроенных молодых людей, к сожалению, недостаточно, чтобы искоренить глубокие предубеждения, всплывающие в умах большой группы населения, и особенно в умах родителей, когда дело касается обучения детей.

Акцент на скандальном аспекте этой проблемы лишь укрепит сомнения читательской аудитории. Боюсь, Вы выбрали себе неудачного союзника в прессе. Признаю, что именно я убеждал Вас в том, что, для того чтобы получить поддержку других, надо убедить их в своей правоте, однако не такие средства я имел в виду.

Я решился изложить свои соображения в этом письме, поскольку лично знаком с Вами и желаю оградить Вас от возможных неприятных последствий столь опрометчивого поступка. Я информировал директора школы, мистера Пенстоуна, что сам переговорю с Вами по поводу статьи, и просил его не вмешиваться.

И последнее. На Вашем месте я бы при первом удобном случае связался с автором статьи и попросил, чтобы он серьезно пересмотрел свой подход к этому материалу. Больше того, советую Вам убедить его отказаться (для Вашей же пользы) от написания новых статей на эту тему. Вы, конечно, не обязаны прислушиваться к моему совету, но, если Вы этого не сделаете, я снимаю с себя ответственность за последствия.

Искренне Ваш,

К. М. О. Йорк, инспектор Ее Величества».

К тому времени, когда Линн дочитывала последнее предложение, она была в состоянии тихого бешенства. Подойдя к Мэри, девушка бросила перед ней письмо и, тяжело дыша, проговорила:

— Прочти это.

Мэри первым делом с любопытством взглянула на подпись.

— Гм-м. «К. М. О. Йорк». Интересно, что означают эти «М.О.» в середине? — Прочитав письмо, она пожала плечами: — Ну и что тут особенного? Он абсолютно прав. Неудивительно, что гнев богов не обрушился на тебя в пятницу — его вмешательство это предотвратило. По-моему, Линн, ты должна быть ему благодарна.

— Я его отблагодарю, можешь не сомневаться. Сегодня же сочиню достойный ответ в его стиле.

— Не понимаю, чем он тебя разозлил? Статья гнусная, ты сама это признала, а теперь отказываешься от своих слов только потому, что Крис отправил тебе письмо, в котором тактично сказал то же самое! Между прочим, он мог бы этого и не делать, а просто бросить тебя на произвол судьбы.

В душе Линн понимала, что Мэри права, но продолжала упорствовать — ей хотелось отомстить человеку, чей образ словно заноза засел в ее сознании с первого дня их знакомства.

В тот же вечер она написала ответ на его послание:

«Уважаемый мистер Йорк!

Спасибо за Ваше письмо. Сожалею, что Вам не понравилась статья обо мне, напечатанная в «Милденхед газетт», и что Вы не одобрили ее стиль и содержание. Однако должна Вам заметить, что статья предназначена массовому читателю, а не такому эстету и блестящему интеллектуалу, как Вы. Она написана опытным журналистом (я считаю, что его возраст не имеет значения), который использовал самые эффективные средства, чтобы заинтересовать читателя важной проблемой и заставить его задуматься.

Меня не пугают последствия, которые может повлечь за собой публикация этой статьи, и я не вижу необходимости в Вашем содействии (я намеренно не говорю «вмешательстве», хотя именно это слово приходит мне на ум). Не скрою, я ожидала неприятностей еще в прошлую пятницу, но вполне справилась бы с ситуацией и без чьей-либо помощи.

Что касается вашего предложения связаться с автором с целью убедить его отказаться от продолжения серии запланированных статей на ту же тему, напоминаю Вам, что в этой стране еще не отменена свобода слова и мы с Вами не имеем права диктовать свою волю независимому журналисту. Однако в виду замеченной мной скрытой угрозы в конце Вашего письма (насколько я поняла, Вы подразумеваете под «последствиями» конец моей профессиональной карьеры, а мне не хотелось бы отказываться от преподавания) я вынуждена буду принять Ваш «совет». Вы не оставляете мне выбора, и я в ближайшее время переговорю с журналистом.

Искренне Ваша,

Л.Н. Хьюлетт».

Линн вложила письмо в конверт, запечатала и надписала адрес, указанный на штампе послания Криса, из вредности добавив пометку «Лично и конфиденциально», и, боясь передумать, помчалась к ближайшему почтовому ящику.

Спустя два дня она получила ответ. Он был краток, холоден и написан от руки. В нем говорилось:

«Уважаемая мисс Хьюлетт, я получил Ваше письмо. Вопрос закрыт.

К. М. О. Йорк».

Девушка почувствовала себя выжатой как лимон, маленькой и совсем несчастной. Она долго сидела, глядя на письмо, и ее наполненные слезами глаза не видели слов.

Поскольку до школьного фестиваля в Прибрежном павильоне осталась всего неделя, Линн проводила почти все свободное время в школе, репетируя с учениками в кабинете музыки. Однажды она забыла там классный журнал (школьное начальство требовало хранить этот священный документ как зеницу ока), и ей пришлось за ним возвращаться. Ребята уже разошлись, и Линн взбежала по лестнице, прошла по пустынным коридорам и вдруг остановилась, затаив дыхание.

Она стояла у закрытой двери кабинета музыки, не решаясь прервать божественную игру пианиста. Созвучия теплыми волнами накатывали на нее, заставляя позабыть обо всем на свете. Наконец она очнулась и решила потихоньку войти и забрать журнал, не потревожив музыканта.

Бесшумно открыв дверь, она притворила ее за собой и... застыла, ошеломленная. Эта широкая спина, аккуратно подстриженный темно-каштановый затылок и узкие кисти рук с длинными пальцами могли принадлежать только одному человеку в мире. Неужели это он уже несколько недель заставлял всех проходивших мимо кабинета музыки останавливаться и зачарованно слушать? Линн не шевелилась. Восхитительные аккорды, которые он извлекал из старенького школьного фортепиано, наполняли ее невообразимым восторгом. Тысяча вопросов закружилась в ее голове: что он здесь делает, почему играет так часто, почему ничего не сказал ей о своих музыкальных способностях?

Линн почувствовала, что не может прервать эту чудесную мелодию, тихо отступила к двери и уже собиралась повернуть ручку, когда музыка стихла и знакомый голос произнес:

— Вы что-то забыли, Линн?

Он не поворачивался и ни разу не взглянул на нее. Как он узнал, что это именно она?