Он даже не уловил тот момент, когда перешел границу, хлипкую грань между реальностью и фикцией, между сном и бодрствованием, а теперь, конечно, ему любопытно, потому что все непредсказуемое любопытно.

Человек с плешью проехал бульвар Адмирала Брюи, потом бульвар Ланна, въехал в гущу шикарных улиц 16-го округа и направился к Сене. В ту секунду, когда перед ними встало круглое здание с торчащей из него высоченной башней архитектуры 70-х годов, более сведущийсбавил ход и с удовлетворением объявил:

— Видите? Вот оно.

Однако он, Франсуа, ничего не увидел. А лучше сказать, ничего, кроме здания Дома радио, построенного лет тридцать с лишним назад по приказу президента Помпиду, который хотел свести под одну крышу все радиостанции Парижа. Из этого Дома радио, расположенного на правом берегу Сены, рядом с мостом Гренель и в непосредственной близости от статуи Свободы в миниатюре, так вот, из этого Дома радио день и ночь вещали в эфир почти все главные радиостанции страны: «Франс-Инфо», «Франс-Интер», «Франс-Культур», «Радио Франс-Интернациональ»… Франсуа никак не мог взять в толк, как это почтенное учреждение, распространяющее информацию, может быть фабрикой фикции.

Человек с претензией на всезнайство еще больше сбросил скорость, чтобы сидящий справа от него пассажир смог как следует рассмотреть Дом радио. Франсуа восхищало, как он водит машину, с какой точностью вписывается в улицы с односторонним движением вокруг здания. Машина сделала первый полный его объезд, и у Франсуа было ощущение, что он участвует в фильме про гангстеров, которые примеряются к входам в банк.

— Какое оно спокойное на вид, правда? То тут, то там освещенное окошко, и входы тоже, разумеется… Никогда не скажешь, что в тайных кабинетах центральной башни несколько сотен человек, не меньше, набивают сейчас на машинке завтрашний день.

— Что вы хотите этим сказать, мсье Камбреленг? — спросил человек с бородой. — Зачем им сидеть в тайных кабинетах?

Заданный человеком с бородой вопрос просился и на язык Франсуа. Как удачно, что ему не пришлось раскрыть рта и вопрос был сформулирован без него.

— Я хочу этим сказать, — начал объяснять человек с претензией на всезнайство, — что наши представления о мире, так примерно на сорок процентов, проистекают из этого здания. Все, что мы слышимо мире, пишется здесь… В тайных ячейках этого здания сочиняются истории, которые потом станут главными новостями дня…

Франсуа был доволен донельзя. С одной стороны, объяснением, которое дал человек за рулем, потому что объяснение показалось ему интересным,а с другой — потому что теперь он знал, как зовут его спасителя. Человек, у которого есть имя, ни в коем случае не способен причинить ему зло, такова была дедукция Франсуа.

Мсье Камбреленг еще раз прокрутился вокруг Дома радио, на сей раз осматривая с зорким вниманием вестибюль, огромный и залитый светом. Было почти два ночи, но в вестибюле еще не совсем прекратилось движение. Портье в униформе вышел ненадолго подышать воздухом. «Его, видно, в сон клонит, — подумал Франсуа, — а ночной воздух бодрит». Перед главным входом ждали два такси, вероятно, заказанные журналистами, которые кончали свои передачи в этот ночной час.

— Если бы нам удалось в один прекрасный день проникнутьв эту башню, тогда мы узнали бы все, — сказал мсье Камбреленг, прежде чем резко нажать на газ и вернуться в лабиринт улиц квартала Пасси.

Франсуа уже понял, что у мсье Камбреленга и у его спутника не было никакой точной цели. Они просто разъезжали по Парижу, слонялись на машине по улицам — два полуночника, болтающие о том о сем. На Франсуа опять накатила усталость, ему бы подремать, но он стеснялся. Как тут задремлешь — в машине с двумя незнакомыми людьми, при абсолютно неясных обстоятельствах? «Может, попросить их меня высадить?» — гадал трусоватый мозг Франсуа, но не мог пойти дальше в рассуждениях и прийти к какому-то выводу.

Мсье Камбреленг рассуждал теперь о границах.Людям следует почаще говорить друг с другом о границах, так он считал. Не только о физических границах,которые приходится переходить каждому, но и о границах ментальных.Каждый из нас берет десятки барьеров одновременно, изрекал он. Язык состоит из ряда барьеров, идущих один за другим, общество разгорожено барьерами. Социальные классы, социальные слои, касты и кланы — все разгорожено… Есть границы, встроенные в нас с рождения, и есть другой, человек рядом с нами, и он тоже — граница.

19

Магазин медицинской техники на Госпитальном бульваре придерживается того же расписания, что и многие другие французские магазины, которые соблюдают обеденный час и благословенный принцип сиесты, то есть открываются в 9, в 12.30 закрываются на два часа, снова открываются в 14.30 и остаются в распоряжении публики до 19 часов.

В сентябре 2001 года, 11-го числа, в 14 часов 30 минут мсье Камбреленг вошел в магазин медтехники, чтобы забрать кресло на колесиках, которое он заказал с утра по телефону. Кресло предназначалось для мадемуазель Фавиолы, которая, спускаясь в 9 утра по лестнице из салона второго этажа кафе «Сен-Медар», оступилась. В глубине души мсье Камбреленг был в восторге от этого инцидента и рисовал в своем воображении долгие прогулки по Саду растений с мадемуазель Фавиолой: она в кресле с загипсованной ногой, он — толкает кресло и разглагольствует об эволюции приемов эротического романа. Мадемуазель Фавиола уже сколько-то лет писала смелыеэротические романы, увлекаясь до одержимости тем, как взрывались границы между словом целомудренным и словом порочным, между тем, что слыло вульгарным, и тем, что слыло высоким.

Мсье Камбреленг вышел из магазина медтехники в 14.56 по французскому времени, то есть точно в ту минуту, когда в Нью-Йорке, где было 8.56, разворачивалась первая часть самой зрелищной террористической атаки новейшего времени. Когда самолет марки «Боинг-737», захваченный группой террористов, которой руководил Мухаммед Атта, врезался в северную башню комплекса Всемирного торгового центра, мсье Камбреленг в Париже как раз принял решение пройтись пешком до «Сен-Медар», чтобы не возиться со складыванием кресла и не связываться с автобусом или такси. Какое-то тайное сластолюбие внезапно защекотало его чувства при виде кресла на колесиках, и теперь он хотел его толкать, даже пустым, воображая физическое присутствие в нем мадемуазель Фавиолы.

Но когда он ждал у светофора на переходе через Госпитальный бульвар, его внимание привлек чей-то крик. Крик донесся из кафе, расположенного напротив и носящего довольно-таки странное (для парижского кафе) название — «Манхэттен». Мсье Камбреленг перешел через дорогу, не слишком заинтригованный этим криком, но крик повторился. К тому же в кафе происходило какое-то коллективное движение, те десять-пятнадцать клиентов, которые уже кончили обедать, но еще медлили за кофе или сигаретой, так вот, все эти клиенты вдруг поднялись и сгрудились у бара. Мсье Камбреленг услышал громкие голоса, комментарии, даже истерические вскрики — явно реакцию на то, что происходило за стойкой. Кто-то вышел из кафе, чтобы вызвать по мобильнику «скорую помощь».

Мсье Камбреленг прибавил шагу и вошел в кафе прямо с креслом на колесиках. Несколько недоуменных взглядов обратилось на него, как будто его появление было как-то связано с тем, что происходилов телевизоре: все посетители кафе столпились у бара, оказывается, для того, чтобы лучше видеть, что происходитв телевизоре.

Оставив кресло на колесиках у входа, мсье Камбреленг тоже приблизился к бару и увидел изображение, которое вызвало столько волнений: одна из башен Всемирного торгового центра дымилась.

— Эх-ма, достали-таки их, — пробормотал себе под нос хозяин кафе.

Фраза тут же рассеялась в воздухе, но не ускользнула от мсье Камбреленга. Он подошел к хозяину, вид у которого был потрясенный, и спросил:

— Что случилось?