Таким путем мне и моим помощникам-эфиопам удавалось в течение дня поймать двух-четырех мартышек. Только один раз мы поймали за день восемь штук, и среди пойманных была одна самка с грудным детенышем. Но были и неудачные дни, когда мы, проходив целый день по лесу, возвращались к машине с пустыми руками. Хотя мои помощники получали поденную плату, независимо от количества пойманных обезьян, они переживали неудачи острее, чем я.
Всего мне удалось поймать около шестидесяти экземпляров, и среди них трех самок с грудными детенышами. Мартышки, как и все обезьяны других видов, рожают одного детеныша и, повидимому, очень редко двух. Мне пришлось видеть сотни самок, и каждая из них была только с одним детенышем.
Однажды, когда я вынул самку мартышку из ловушки, она была с малышом. Мангиша заволновался и пытался оторвать его от матери, чтобы он не убежал. Но мартышка-мать стала сильно рваться, и тогда мы не стали брать маленькой обезьянки. Она не пыталась бежать, а еще больше прижималась к матери, обхватив ее всеми четырьмя конечностями. Судорожно зажав в своих миниатюрных пальчиках шерсть матери, не выпуская изо рта соска, «тениш тото» (маленькая мартышка) смотрела на меня испуганными глазами.
Самки с детенышами наиболее осторожны, а мне хотелось наловить побольше молодых обезьянок, так как они лучше приспосабливаются к неволе и легче приручаются. Иногда, скрепя сердце, я просил Мангиша — отличного стрелка — застрелить детную самку, в надежде, что малыш не уйдет от матери и его удастся захватить. Мангиша несколько раз удачно стрелял из мелкокалиберной винтовки, попадая в голову обезьяне. Мертвая мать всегда оставалась висеть на густых ветвях дерева. Детеныш по нескольку часов сидел на трупе матери, но потом уходил и скрывался в листве. Только раз одному из моих помощников удалось забраться на дерево и поймать осиротевшего детеныша. Обезьяны очень хорошо знают действие огнестрельного оружия, поэтому, завидя человека с ружьем за несколько сот метров, они поспешно уходят, в то время как без ружья к ним можно подойти на 50—100 метров, а иногда и ближе.
Однажды я приехал для очередной ловли мартышек рано утром, но, пройдя вдоль реки около километра, к своему удивлению, не увидел ни одной обезьяны. В этом месте тракторами пахали большое поле площадью 300 гектаров. Часть поля, прилегающая к зарослям, расположенным вдоль реки, уже была обработана, и на ней высевали зерна касторового дерева. Один из рабочих, подошедший к нам, рассказал шоферу, что вчера по распоряжению хозяина плантации была устроена облава с ружьями на мартышек, так как они вытаскивали из почвы посеянные зерна. Тридцать четыре мартышки были убиты, а остальные ушли за много километров вдоль реки и, наверное, скоро не появятся в этих опасных для них местах. Пришлось, пригласив еще двух рабочих, отправиться в том направлении, куда ушли мартышки. Машина осталась на плантации под присмотром сторожа. Мы захватили с собой клетки, ловушку, оружие и провизию, Ильма захватил также две итальянские гранаты, без которых он никогда не ходил в лес. По его словам, гранаты нужны в лесу на случай встречи с леопардом. Он с ними так вольно обращался, что его гранаты меня больше беспокоили, чем леопарды. Кстати сказать, мы их не встречали, несмотря на то, что, по свидетельству местных жителей, эти хищники водятся в здешних лесах.
Нам пришлось пройти около шести километров, пока были замечены мартышки. Это маленькое расстояние мы преодолевали почти три часа; было очень трудно под палящими лучами солнца тащить на себе все наше снаряжение. Приводилось часто делать остановки. Кроме того, нас задерживали и босоногие носильщики; то один, то другой, не пройдя и сотни метров, опускал ношу на землю и начинал вынимать занозы из ступней. Для этой операции у всех эфиопов, живущих в лесистой местности, возле пояса в ремешок вставлены самодельные иголки и пинцетики.
В этот день обезьяны плохо шли в ловушку. Все же к вечеру нам удалось поймать двух взрослых мартышек и двух подростков. Всякий раз как одна обезьяна попадалась в ловушку, остальные совсем уходили прочь или держались на почтительном расстоянии. Приходилось, водворив пленника в клетку, переносить ловушку еще за 200—300 метров. Иногда новое место бывало выбрано неудачно. Подождав с полчаса и видя, что обезьяны не подходят, мы снова переносили ловушку. Так за день мы прошли незаметно около десяти километров.
Обычно носильщики с клетками оставались где-нибудь в кустах метров за 200—300; я, замаскировавшись, сидел в таком месте, откуда хорошо видна ловушка, а один из помощников уходил вперед выбрать следующее удобное место. Как только обезьяна попадалась, по моему сигналу ко мне бежал кто-нибудь из помощников, и мы вместе извлекали пленника и пересаживали его в клетку.
Однажды, расположившись за тенистым кустарником, я наблюдал за мартышками, резвящимися на большой сикоморе. Ловушка стояла под деревом на берегу реки, у самой воды, возле которой росла густая трава. Я сидел на бугорке в сотне метров и хорошо мог видеть все, что делается под деревом. Но странно, прошло уже минут двадцать, а ни одна мартышка не слезла с сикоморы. Обычно же, если обезьяны и не идут в западню, то находятся возле нее, обследуют ее, стараются, не входя под купол, достать передней конечностью приманку. Наконец, я заметил, что десятка два мартышек спустилось на нижние ветви. Раскачивая их, они кому-то угрожали, глядя в сторону ловушки. Присмотрелся внимательно: ловушка стоит в прежнем положении и ничего возле нее незаметно. Зарядив свою двухстволку патроном с крупной картечью, я стал осторожно пробираться к дереву. Сухая ветка треснула под моими ногами, и мартышки мгновенно скрылись в листве. Не доходя метров пяти до западни, я увидел у самого края воды, за травой, какое-то странное бревно. Не успел я его рассмотреть, как оно мгновенно взметнулось, и тут же раздался сильный всплеск воды. Теперь ясно был виден уплывающий трехметровый крокодил. Я так растерялся, что не сразу позвал Ильму и не выстрелил. Опомнившись, я крикнул: — Ильма! Через несколько секунд шофер выбежал из кустов. Он сразу же увидел плывущего вниз по реке крокодила и, закричав: «Стреляйте, мистер», — побежал вдоль берега, но, схватившись за карман, где у него лежали гранаты, остановился. Оказывается, гранаты остались в фуражке под деревом, где Ильма отдыхал, поджидая моего зова. Как он был расстроен! Такой хороший крокодил ушел, а его можно было убить гранатой.
Крокодилы в этой местности встречаются не так часто, но зато здесь очень много крупных ящериц-варанов, которых называют также мониторами. Они достигают двух метров длины и по внешнему виду несколько напоминают крокодилов. Вараны — земноводное животное, поэтому их много встречается вблизи рек. Питаются они мелкими животными, весьма прожорливы и свирепы, иногда могут напасть на крупное животное, а порою и на человека и могут нанести серьезные ранения своими острыми зубами или сильные ушибы хвостом. Мне приходилось десятки раз видеть этих непривлекательных ящериц, которые очень часто, раньше чем я их замечал, с шумом убегали, ломая ветки кустарников, а, если река была близко, прыгали в нее с крутых берегов. Наряду с варанами-мониторами часто встречались огромные черепахи, принадлежащие к семейству пелемедуз. Длина тела такой черепахи 60—80 сантиметров, вес ее — 15—20 килограммов. Голову и ноги эта черепаха, как и наша водная и сухопутная, прячет в панцырь. Сильнейшим врагом ее являются крупные черные муравьи (по-эфиопски «гунданы») — они забираются внутрь панцыря и съедают его владелицу. Во многих местах мне приходилось видеть пустые панцыри черепах, побелевшие и выветрившиеся, напоминавшие черепа каких-то странных животных.
Места, по которым я бродил в поисках мартышек, изобиловали мелкими и крупными рептилиями. Здесь встречались миниатюрные наземные и древесные ящерицы, окрашенные под цвет растительности или почвы, здесь же можно было встретить крупных питонов и удавов, достигавших четырех-пяти метров длины, и очень ядовитых змей. Самая опасная из них — кобра. Ее укус смертелен, обычно смерть наступает через несколько часов, а если яд попадает в крупный кровеносный сосуд, то человек умирает почти мгновенно. Мне рассказали, что за год до моего приезда в этих местах охотился французский врач. Он ловил кобр и добывал у них яд. Это делалось следующим образом. Туловище змеи прижималось к земле палкой с рогулькой на конце, затем человек брал рукой змею вблизи головы так, чтобы она не могла его укусить. Затем край часового стекла вставлялся в раскрытую пасть змеи: она кусала стекло, оставляя на его поверхности капли яда. При высушивании на месте ядовитой жидкости образовывались маленькие кристаллы. Яд был нужен врачу для приготовления сыворотки против укуса змеи. Полученные кристаллы легко растворяются в воде и вводятся в определенных количествах под кожу лошади. У нее в крови образуются иммунные тела, разрушающие яд. Если взять сыворотку крови такой лошади и ввести человеку, укушенному ядовитой змеей, то больной выздоравливает. Однажды, добывая яд от кобры, врач допустил неосторожность, и она укусила его за палец. Присутствовавшие эфиопы рекомендовали немедленно отрубить палец (что они обычно и делают в таких случаях). Врач не согласился и применил обычные средства: перетянул руку жгутом, сделал надрез на месте укуса, обколол место укуса раствором марганцовки и т. п. Однако все это оказалось недостаточным, и через несколько часов он умер.