Обо всем этом Павла думала не раз, размышляла и сейчас, лежа на кушетке в комнатке, где отдыхали ночью дежурные администраторы.

Тихо в гостинице. Только слышно, как на станции бегает, пыхтя и посвистывая, маневровый паровозик-«кукушка». Брякают буферами вагоны. Можно бы и заснуть, но не спится. В тавдинской гостинице приезжих бывает мало, в основном — проверяющие из области. Приедут, поживут дня три-четыре, шумно «погудят» вечерами с теми, кого проверяют, и уедут с туго набитыми сумками. А такие постояльцы, как Смирнов, бывают еще реже, чаще всего молодые офицеры, приехавшие служить в «зоне», пока не предоставят квартиру на Белом Яру.

«А Смирнов этот — ничего, красивый мужчина, и, видимо, начитанный, лицо у него умное, интеллигентное», — подумалось неожиданно Павле.

А «кукушка» все покрикивала-посвистывала, нагоняя дремоту, и Павла тихо погружалась в сон, но находилась пока в том состоянии, когда на грани сна еще воспринимаются посторонние звуки, а то не услышала бы осторожные шаги по коридору. Павла встрепенулась, поправила одежду, вышла в администраторский закуток и увидела, как из кубовой, где всегда был кипяток, в старой рубашке и мятых брюках вышел с чайником в руке Смирнов — грустный, поникший, еле передвигая ноги. Он растерялся, увидев Павлу, ведь когда шел в кубовую, никого за барьерчиком не было. Но это в первую секунду, а в следующую уже расправил плечи, заиграл глазами, улыбнулся:

— Это вы? Добрый вечер.

Павла тоже улыбнулась и развела руками, мол, кто же еще, и ответила:

— Доброй ночи, пожалуй.

— А мне вот не спится, чаю захотелось, — объяснил Смирнов свое появление. — Вы не составите мне компанию?

— Что? — растерялась Павла, еще не пришедшая в себя оттого, что вот сейчас думала об этом человеке, а он — тут как тут. — Да-да! С удовольствием! — Павла широким жестом пригласила Смирнова зайти за барьер. — Проходите, здесь у дежурных всегда есть и сахар, и чай для заварки.

— Ну, это есть и у меня. И даже конфеты. Сейчас принесу. А то, может быть, — он нерешительно замолчал, потом предложил, — ко мне поднимемся?

Павла отрицательно покачала головой. Смирнов настаивать не стал, поставил чайник на стол и поднялся к себе в номер. Вернулся в глаженой рубашке, аккуратно заправленной в брюки, с бумажным кульком, где были конфеты, и пачкой галет в руках. Павле почему-то понравилось его внешнее преображение, она почувствовала, что ее щеки слегка потеплели.

Они пили чай, болтали просто так, о том-сём. Обычный, ни к чему не обязывающий, разговор между мало знакомыми мужчиной и женщиной.

— А где ваша семья, — осторожно поинтересовалась Павла.

— Сейчас в Краснодаре. Там у матери жены есть дом. А вообще я сюда переведен из Хабаровска, ну а жена и сын, пока я не устроюсь здесь, уехали в Краснодар.

… Да, действительно, приехал он из Хабаровска. Но не рассказывать же этой худенькой женщине с открытым серьезным лицом и прямым взглядом серо-голубых глаз, что не по своей воле оказался в этой глухомани.

Здесь — скромная должность экономиста, квартира обещанная, еще неизвестно где и какая. Там — четыре громадных комнаты на третьем этаже дома, где жили только высокопоставленные работники, должность начальника одного из отделов Хабаровского крайкома партии; там Смирнов жил привольно, ни в чем себе не отказывая. Там — роскошные рестораны, красивые женщины, а тут — гадюшная «Чайная» и бестолковая лапотница Альбина, которая считает себя неотразимой. Здесь — зарплата, которой едва хватает на месяц экономной жизни, а там он не знал счета деньгам, просто брал их из ящика письменного стола, сколько попадало в руку. И все рухнуло в одночасье по его глупости.

Однажды приятель-сосед подзудил, подговорил его, пьяного, сделать вид, что едет в командировку, а потом вернуться и «застукать» жену с хахалем. Хоть Смирнов и сам был не без греха, но считал, что он — мужчина, ему можно, а вот жена должна быть верной мужу. Он «завелся», объявил жене о командировке, а потом явился нежданно-негаданно вечером домой, а там…

Там было все так, как и обрисовал доброжелательный сосед: интимная обстановка, бутылка вина, фрукты, а по комнате в расстегнутой рубашке расхаживал инструктор его отдела. Эх, и дал же Смирнов тогда им жару! Инструктор кувырком летел вниз по лестнице, Елена, жена, пряталась где-то в квартире, теща, старая курва, наверняка знавшая про шашни доченьки, голосила на площадке: «Помогите! Убивают!» А Смирнов никого не убивал, просто выбрасывал на мостовую из окна квартиры вещи — швейную машинку, хрустальные вазы, стулья. А потом собрал все шмотки-тряпки жены: шубы, платья, обувь — сложил на середине роскошного пушистого ковра в самой большой комнате и поджог. Костер вспыхнул ярко и весело, так, что даже пожарную команду вызвали.

Утром протрезвевший Смирнов предстал перед первым секретарем крайкома, видимо ему, о погроме, учиненном Смирновым, доложили еще ночью. Секретарь был мужик с крутым характером, бывший «энкаведешник», и Смирнов сразу по его виду понял: уже все решено, как с ним поступить. Секретарь и в самом деле без долгих проволочек и выговоров велел сделать выбор: Монголия или Тавда — про такой город Смирнов и слыхом не слыхивал.

На раздумье дали пять минут, однако секретарь без обиняков сказал:

— Ты, Николай, трепун. В Монголии много сифилисных, запросто там эту заразу подхватишь. А Тавда — глухой край, там — охота, рыбалка, грибы. Лучше туда поезжай. Впрочем, как знаешь.

И Смирнов даже без пятиминутных раздумий изъявил желание поехать в Богом забытую Тавду. А сосед, стервец, его место занял. Смирнов даже подозревал, что дружок именно все и затеял, чтобы на его место сесть…

И вот он здесь уже третий месяц. Все подъемные и первую зарплату отослал Елене, сообщив также, что недели через две получит и квартиру. Спиртного за это время в рот не брал, решив навсегда «завязать» с пьянством и заново выстраивать карьеру. Ответ от Елены пришел ошеломляющий: «Спасибо за деньги. Я не приеду. Не жди». И тогда он запил. Но ничего этого Смирнов, конечно, Павле не рассказал.

Ушел Смирнов из дежурки уже под утро. А Павла сидела на месте администратора и все думала о нем: странный он какой-то, вроде не договаривает чего. Перевелся зачем-то из большого города. Но до чего же красивый этот Смирнов, до чего интересный человек. И вообще… Чего — «вообще», Павла додумывать не стала, покраснев от неожиданно возникшей мысли.

Через два дня, когда вновь наступила ночная смена заболевшей работницы, Павла уже не стала искать ей замену, а сразу осталась дежурить сама, чем немало удивила Ефимовну:

— Смотри, девка, добегаешься опять, — погрозила она дочери пальцем. — Мало тебе одной Шурки? — мать не поверила, что Павла и в самом деле дежурит в гостинице.

— Да что ты, мама, глупости говоришь? — возмутилась Павла, но сама-то понимала, что хотелось увидеть Смирнова.

А тот словно все знал. Ровно в полночь спустился в фойе — красивый, элегантный, при галстуке, в отглаженной одежде и благоухающий одеколоном. На приглашение подняться к нему в номер Павла опять ответила отказом, и они вновь пили чай в дежурной комнате, однако, разговаривая о пустяках, приглядывались друг к другу. Смирнов ушел, а Павла опять задумчиво смотрела ему вслед, боясь признаться самой себе, что Смирнов ей понравился: он так непохож на других мужчин, которых она знала прежде, так интересно рассказывал о тех краях, где бывал, но, главное, она почувствовала к себе интерес и Смирнова.

— Однако, — подумала она, не замечая, что говорит вслух, — встречи эти становятся опасными для меня. Больше мне встречаться с ним не следует, ведь он женат, — а с женатыми мужчинами Павла не амурничала.

На следующий день ей позвонили из горкома партии и сообщили, что ее желает видеть первый секретарь Иван Григорьевич Потоков. Павла вздохнула: «Опять, наверное, перевести хотят».

Потоков жил в Тавде недавно, не более года. На последней отчетно-выборной партийной конференции его представил делегатам инструктор обкома партии. Потоков был не стар, выглядел внешне спокойным и порядочным человеком. То, что он молод, никого не смутило: если его рекомендует обком, значит, достоин того, и все, в том числе и Павла, проголосовали за него. И никому в голову даже не пришло избрать секретарем тавдинца — в обкоме, мол, лучше знают, кому возглавить их партийную организацию, уж, наверное, если люди работают в обкоме, то — умнее. Лишь много лет спустя Павла поняла, что руководитель не всегда бывает умнее подчиненного, что часто на руководящих должностях оказываются карьеристы, которые способны прийти к своей цели «по головам». Или же коллектив просто «вытеснит» из себя такого человека простым способом: девать бестолкового некуда, пускай едет на учебу, например, в политшколу, если он — коммунист. А тот, вернувшись, идет на повышение, и с «высоты» своей должности потом чванливо посматривает на своих бывших товарищей.