– Вчера поймал, – без всяких предисловий начал Воробьев, – вот такого сазана. – И насколько мог, развел в сторону руки, а рост у него был не маленький, около 190 сантиметров.

– Ну, – выдохнула ошеломленная публика и даже привстала из кресел в волнении, – кусок принес?

– Нет, – спокойно ответил Слава и гамлетовским жестом простер к ним руку со сжатым кулаком. – Я принес вам это, – и медленно разжал пальцы. На ладони лежала влажная от его рук чешуйка от рыбы. – Видите, какая огромная была. А рыбу вчера гости съели, грамма не осталось.

Женщины со стоном повалились назад в кресла.

Естественно, что на Иссык-Куле Воробьев горел неугасаемым огнем рыболовной страсти. Когда он отдыхал летом на озере, то часами просиживал под водой под пирсом в маске с трубкой. Наблюдал, как клюет рыба. На пирсе-то с утра полно рыбаков, вот Славик и наблюдает, кто из них лучше ловит, и анализирует: почему? У кого какой крючок, какая леска, на какую глубину грузило настроено с поплавком, что за наживка используется. Потом, подготовившись как следует, идет со снастями на пирс. Там конкурентов много, а у Славика самолюбия еще больше. Не может он допустить, чтобы кто-то лучше него рыбу из озера тягал.

Однажды весной, когда мы в очередной раз занимались благоустройством пансионата, Славик предложил мне пойти с ним на пирс. Я отказался, сказав, что абсолютно равнодушен к рыбалке. Воробьев начал возбужденно мне объяснять, что он научит меня ловить рыбу, что мне это должно понравиться. Ведь это же азарт. Противостояние человека и рыбы. Рыбак должен обмануть «хитрую» рыбу, показать свое превосходство и ум. Славик тут же нашел мне удилище и смастерил удочку. Несколько девушек из нашей компании принялись уговаривать меня принять участие в рыбалке. Зная, что из этого занятия ничего не выйдет, я все же потащился за Славиком на пирс.

Там уже сидели заядлые рыбаки. Окинув нас оценивающим взглядом, они вновь уставились на свои поплавки. Мы тоже закинули удочки и устроились рядом.

Время от времени то один, то другой рыбак вытаскивал удочку, осматривал крючок, плевал на червяка и вновь бросал его в озеро. Рыба почему-то не ловилась. Но вот на пирсе появился мальчик лет двенадцати, из «местных». Это определялось по замусоленной одежде и черной просмоленной коже тела. Пацан пристроился сбоку от рыбаков, размотал свои снасти и тоже воззрился на свой поплавок.

Минут через пять у него «клюнуло», а еще через минуту пацан уже снимал с крючка трепещущуюся добычу. Рыбаки послали в его сторону испепеляющий взгляд.

Закинув удочку, мальчик почти сразу же дернул ее назад. На крючке снова билась серебристая рыбка. Изумлению рыбаков на пирсе не было предела.

Когда пацан вытащил пятую рыбу из озера, почти все рыбаки непроизвольно пересели поближе к «рыбному» месту. Поплавок пацана теперь плавал в окружении целой флотилии поплавков. Я боялся, что снасти переплетутся, но рыбаки искусно владели ими.

Однако, странное дело, мальчик продолжал тягать из озера одну рыбу за другой, а у остальных рыбаков… ну хоть бы один поплавок дрогнул. Все зашушукались.

– Глубину посмотри, какое грузило, толщину лески, где поплавок закреплен.

Слава тоже пришел в волнение. Он три раза менял глубину, ничего не помогало. Увидев, что мальчик ловит на простой хлеб, Славик отшвырнул в сердцах жестяную банку с червями, которых мы с ним утром накопали, и понесся в столовую. Вскоре он вернулся с буханкой хлеба. Все рыбаки, умоляюще взирая на него, протянули руки.

Поделившись с собратьями по несчастью хлебом, Воробьев с новым азартом забросил снасть.

Хлеб не помог. Наглый пацан, искоса поглядывая на несчастных рыбаков и тихонько ухмыляясь, продолжал тянуть рыбу. Наконец Воробьев не выдержал и подступил к пацану:

– Ты на что ловишь?

– Хлеб, – мальчик с трудом говорил по-русски.

– Вижу, что на хлеб. В хлеб-то что добавил?

Пацан непонимающе пожал плечами.

– Ну, масло, валерьянку… – попытался объяснить Славик. – Что-нибудь ароматическое? Мы ведь все на хлеб ловим, но у тебя рыба берет наживку, а у нас нет. Может, траву какую-нибудь или листья? – обреченно закончил допрос Воробьев.

Пацан радостно закивал головой:

– Листья, листья! Пальцем потер, хлеб покрутил – рыба ловится.

– Какое дерево? – вскричал Славик.

– Да вон растет, – мальчик указал рукой на растущее вблизи пирса дерево. Несколько рыбаков, включая Славика, бросили удочки и понеслись к дереву.

Натертый листвой хлеб не принес ожидаемого результата.

Сконфуженный пацан, виновато глядя на разъяренных мужиков, продолжал тягать рыбок.

Потом, не выдержав психологического давления, собрал свой довольно приличный улов в авоську, сел на велосипед и уехал, бросив на прощанье незадачливым рыбакам:

– Я еще поплевал туда.

Все принялись старательно плевать на наживку. Я, с удовольствием наблюдавший за происходящим, понял, что все интересное кончилось. Бросив удочку, я с шумом плюхнулся с пирса в воду под негодующие вопли рыбаков: «Всю рыбу распугал!» и с наслаждением поплыл подальше от берега. Утомленные, застоявшиеся мышцы радостно воспринимали нагрузку. Прохладная вода вернула бодрость телу. Нет, рыбалка не для меня!

Мария и Айгуль

Мария оторвалась от чтения книги и взяла трубку зазвонившего телефона.

– Алло, мама, – это была ее дочка, живущая в другом городе, – к тебе сегодня приедет моя свекровь. Ты уж прими ее, хорошо?

– Чего уж хорошего? – недовольно отозвалась Мария и тут же поправилась: – Разве мы с отцом когда-нибудь отказывали ей в приеме? Мы ко всем нормально относимся, и твоя свекровь не исключение.

– Ну, мама! – взмолилась дочка. – Ты же прекрасно знаешь, о чем я говорю. Будь с ней поласковей, пожалуйста! Каждый раз у вас с ней скандал получается.

– А кто виноват, что твоя свекровь со всякими выкрутасами? То ей посуда моя, видите ли, недостаточно чистая и она бежит содой ее намывает, то еда моя ей не нравится. От пищи моей еще никто не помер – трех дочерей вырастила! Айгуль патологически боится заразиться – это же ненормально. Я хотела у нее со шляпки нитку убрать, так она так завопила, что я решила ее удар хватил, оказалось, она испугалась, что я ей микробов на шляпу посадила! Ну, не умора ли? А сама при беседе так и лезет в лицо, платок надо при себе иметь, чтобы ее брызжущие слюни утирать! Спроси у отца, если мне не веришь. Он от Айгули, как черт от ладана, бежит! А она обижается, когда мы от нее отодвигаемся, кричит, что мы с ней разговаривать не желаем.

– Мама, – умоляюще проговорила дочка, – я же с ней живу…

– Это она с вами живет, – отрезала Мария. – Ни как не может своего сыночка в самостоятельную жизнь отпустить. Привыкла им управлять. Недаром ее бывший муж сбежал от нее…

– Мама! – почти закричала дочка за сотни километров от матери. – Не говори ей об этом. Ведь она сидит с моей дочерью.

– Боже мой, дочка, за кого ты меня принимаешь? Только тебе я могу это сказать… Понимаю, что свекровь помогает тебе воспитывать ребенка, что она хорошо готовит. Но вы же сами пожелали жить так далеко от нас с папой. Разве мы бы не помогали тебе?

– Мама, я вас люблю. Пожалуйста, не ругайся с Айгуль.

На другом конце провода положили трубку. Мария в сердцах опустила свою.

Каждый раз она давала себе слово не вступать в пререкания со своей сватьей. Пыталась молча переносить ее нападки. Но Айгуль постоянно учила ее жить, хотя обоим было уже за шестьдесят. Можно сказать, что жизнь прожита. У каждой свои привычки и взгляды. Так зачем вторгаться в чужой мир и устанавливать свои порядки? Айгуль и брата Марии пытается учить. В прошлый приезд сватьи, во время застолья, у брата на руках внук поперхнулся. Ну, брат легонько постучал ладонью внуку по спинке. Пустяк, сразу прошло. Так эта вздорная женщина подскочила к брату, вырвала у него из рук годовалого ребенка, схватила его за ножки и давай трясти вниз головой, говорит: «Вот как надо! Я – педиатр! Я знаю, как обращаться с детьми».