Фаустина пробежала пальцами по волосам, потом поднялась и посмотрелась в зеркало.

— О!Спасибо тебе, Тесса.

Короткие, легкие как перышко волосы обрамляли ее лицо, смягчая заостренные черты.

— Ты выглядишь ужасно модно — похожа на мальчишку, — заметила Тесса.

Фаустина повернулась. Улыбка сползла у нее с лица.

— Во Флоренции говорили, что Бадольо выжидал слишком долго — надо было заключить договор с союзниками уже месяц назад. Они гадали, что правительство станет делать, когда союзники высадятся на побережье, будет ли объявлено перемирие, и если да, то как поступят немцы. В госпитале я переговорила с одним из хирургов: он сказал, что германские войска подходят к северным границам Италии. Ты же понимаешь, что это значит. Они будут сражаться за каждый дюйм итальянской земли.

У них не было газет, не было почты. Телефонные провода давно перерезали. Поезда не ходили, потому что на железнодорожных путях стояли баррикады.

После падения Сицилии в конце августа союзнические войска высадились в Реджио, на побережье Калабрии. Через пять дней, восьмого сентября, Италия капитулировала. В тот вечер в поместье устроили праздник с кострами, песнями и танцами.

Запасы бензина давно были закопаны под деревьями во фруктовом саду, а колеса со старой «альфа-ромео», на которой когда-то ездил еще отец Оливии, сняли и спрятали отдельно. Бесполезно — через несколько дней после капитуляции германские солдаты явились в поместье и реквизировали машину. Капитан был вежлив, но непреклонен — неважно, что автомобиль без колес, они их где-нибудь раздобудут. На следующий день на вилле появились двое рядовых с колесами и канистрой бензина; они увезли машину.

Надежды их постепенно таяли: новости, которые передавали по Би-би-си и швейцарскому радио, были неутешительными. В погожие дни ранней осени колонны немецких танков и бронированных грузовиков двинулись по проселочным дорогам на юг, к месту высадки союзнических войск близ Неаполя. Зачем посылать войска на юг, если вы не собираетесь сражаться?

Десятого сентября нацистская армия заняла Рим. Это означало оккупацию. Были захвачены другие города в Северной и Центральной Италии, а двенадцатого сентября германские десантники совершили дерзкую вылазку, освободив из плена Муссолини. Через три дня он объявил о своем возвращении к власти и созвал фашистское правительство в Сало на озере Гарда.

По глухим тропам поместья Бельканто потянулись многочисленные чужаки. Они стучали в двери виллы и фермерских домов, моля о пище и ночлеге. Среди них были итальянские солдаты, которых после капитуляции принуждали присоединиться к германским войскам — в ответ они снимали форму и пешком отправлялись домой. Были военнопленные, которые, опасаясь депортации в Германию, бежали из лагерей и шли на юг, торопясь добраться к союзническим войскам. Беглецы наводнили леса вокруг Бельканто. То и дело чей-нибудь муж или сын, несколько лет назад ушедший на войну во Франции или Югославии, объявлялся на одной из ферм поместья. Время от времени англичанин-военнопленный, в крестьянской поношенной одежде, вспахивал поле или убирал камни с огорода в обмен на стол и ночлег. До них доходили слухи о том, как британских военнопленных расстреляли при попытке побега, а итальянских солдат, не успевших покинуть казармы, затолкали в грузовики и вагоны и увезли в неизвестном направлении, якобы куда-то на север.

На вилле ничего не было известно о судьбе Гвидо или Сандро.

Однажды утром в дверь больницы постучался австрийский военнопленный. Его звали Сэм Роббинс; у него была высокая температура и открытая рана на боку — след от колючей проволоки, которой он поранился, когда бежал из лагеря. Фаустина промыла рану и наложила ему повязку; они устроили Сэма на верхнем этаже виллы.

Каждый итальянец, в доме которого оказался военнопленный, должен был в двадцать четыре часа уведомить об этом германскую комендатуру, иначе ему грозил военно-полевой суд. Однажды, когда Сэму было особенно плохо, Тесса помогала Оливии перестелить ему постель.

— Почему вы заботитесь обо мне? — внезапно спросил Оливию Сэм. — Вас же могут за это расстрелять!

Оливия разгладила вышитую оборку на наволочке.

— Потому что ты тоже чей-то сын, — ответила она. — Я делаю это потому, что где-то другая мать, возможно, так же заботится о моем.

Мужчина шел по тропинке, пересекавшей дорогу, которая вела к вилле. Он был высокий, поджарый, с волосами цвета соломы и красным от солнца лицом, нос у него шелушился. На мужчине было поношенное, заплатанное пальто, тяжелые башмаки и рваные брюки. Кто он — дезертир, а может, сбежавший военнопленный? Или фашистский шпион?

Внезапно он остановился и сказал:

— Здравствуйте, Тесса.

Тесса замерла. Светловолосый незнакомец шел ей навстречу, широко улыбаясь, протягивая руки.

— Десмонд Фицджеральд, — сказал он. — Друг Падди. Помните меня?

«Десмонд Фицджеральд… Друг Падди».Тесса воскликнула: «Мирабель!» — и тут же зажала ладонями рот.

— Это было сто лет назад — Джулиан тогда чуть не подрался с Максом. А я проиграл целое состояние на скачках, — со вздохом добавил Десмонд. — Потом поехал на вечеринку в честь дня рождения одного парня, с которым встречалась моя сестра — там была пирамида из бокалов с шампанским, и кто-то ее уронил, а я здорово поранил ногу осколком. Хромал потом целую неделю. Потрясающийвечер.

Она обняла его.

— Я так рада вас видеть! Но что, ради всего святого, вы здесь делаете, Десмонд?

— Я в бегах. — Похоже, он ужасно гордился собой. — А вы?

— Я здесь живу, — ответила она.

Тесса спросила, не хочет ли он позавтракать, и он ответил, что смертельно проголодался, не ел уже больше суток, так что они направились к вилле. По пути Десмонд рассказал ей свою историю: как он служил в кавалерии, а больше года назад попал в плен при Тобруке. Его перевезли в Италию и поместили в лагерь между Флоренцией и Болоньей.

— Неплохое местечко, — философски заметил он. — Некоторые охранники были вполне сносными ребятами, но кормили отвратительно. Впрочем, не хуже, чем в школе.

После капитуляции охранники предупредили заключенных, что лагерь будет передан под контроль германских войск.

— Так что мы проделали дыру в колючей проволоке и сбежали, — рассказывал Десмонд. — Никому не хотелось провести остаток войны в Фатерлянде.

Часть пленников поймали на следующий день, однако Десмонд с приятелем отправились на юг, планируя присоединиться к союзническим войскам. Его спутник вывихнул лодыжку, поскользнувшись в овраге, и, хотя пытался идти, опираясь на импровизированный костыль, в конце концов они решили расстаться — друга Десмонда укрыли крестьяне на ферме.

Десмонд продолжил путь один. Иногда ему везло, и он мог подремать в телеге с сеном, трясущейся по ухабистым сельским проселкам, но в основном он шел пешком, предпочитая уединенные тропинки широким дорогам и стучась в двери фермерских домов и сараев, где ему давали поесть и предоставляли ночлег. На некоторых фермах он задерживался по нескольку дней, помогая хозяевам в поле; когда пора было уходить, ему указывали безопасную дорогу и советовали, у кого остановиться на следующую ночь. «Конечно, старый сукин сын до ужаса прижимист и попробует подсунуть вам свое самое кислое вино, зато его жена отлично готовит. Держитесь подальше от этого места, у владельца связи с фашистами». Несколько раз ему удавалось чудом избежать опасности: днем раньше он нырнул в реку как раз вовремя, чтобы спрятаться от колонны немецких солдат.

— Они тут повсюду, — сказал Десмонд. — Целые толпы.

Идя рядом с Десмондом, Тесса время от времени посматривала на него, не в силах поверить, что он действительно здесь. Десмонд Фицджеральд был частицей ее старой жизни, которая за годы, проведенные в Италии, стала казаться ей ужасно далекой, почти нереальной.

Видимо, у него возникло схожее чувство. Ухмыльнувшись, Десмонд покачал головой.