— Попробуй, сам поймешь.
Дэн попробовал, ему понравилось.
Папа вытащил из кармана пакет и стал запихивать туда языки.
— Никуда не годится, верно, дорогая?
Мама в ответ только растянула губы в улыбке.
Ясно, они не об этих языках говорили. Бабушка чем-то громыхнула на кухне.
Я приподнял листок салата, чтобы посмотреть, нет ли внизу улиток.
— Ты не обязан это есть, Гарри. Я тебя выручу, — сказал папа.
Он был такой грустный, что я откусил кусочек. Оказалось, не так уж и плохо. Бабушка свернула листья салата в такие маленькие конвертики, с сахарным песком внутри.
— Дэн-Дэн, отдай это папе.
Дэн сжал язык обеими руками, подумал немного, протянул отцу, но только тот хотел забрать, Дэн отдернул руку. Папа треснулся рукой об стол.
— Черт! Дэниэл, прошу тебя, отдай.
Дэн рассмеялся и разжал пальцы. Папа выхватил язык, выронил его, и он оставил на его рубашке масляный след. Папа выругался. Дэн заколотил по столу кулаками и завыл:
— Дай, дай.
Папа успел засунуть пакет с языками маме в сумку как раз в тот момент, когда из кухни появилась гордая бабушка с эмалированным подносом в руках. На подносе была целая гора… о нет… фу-у-у.
— Твое любимое, Доминик!
После этого ее отправили в дом для престарелых.
— Ты помнишь бабушку, Гарри?
Я сидел на кровати рядом с разложенным черным костюмом папы, специальным костюмом для похорон, и пытался придумать что-нибудь утешительное. Даже папина одежда и та выглядела усталой и издерганной.
Помолчав немного, я наконец сказал:
— Она была совсем старенькая и сгорбленная.
Папа взъерошил рукой свои волосы. Они сильно поредели за последнее время и поседели на висках. Теперь даже можно было разглядеть, какой формы у него череп.
— Видел бы ты ее в молодости. Это ужасно, что дедушка умер первым. Он был ее опорой всегда и во всем.
Папа пересчитал носки. Он выглядел больным и похудевшим. Казалось, он на свои похороны собирается. Он насчитал пять пар носков и добавил еще одну.
— Ты ведь вернешься домой к Рождеству? Да, пап?
Он отложил три темных галстука, потом опять взял один, обмотал вокруг руки и затянул так, что вены надулись. Вроде проверял, есть ли в его венах кровь или нет.
— Гарри, я должен был раньше сказать. Видишь ли… Возможно, я там задержусь.
— У нее что, так много вещей, которые надо продать?
— Нет, дело не в этом. — Он затянул галстук еще туже. Больно ведь! — Понимаешь ли, я думаю, нам с твоей мамой нужно немного отдохнуть друг от друга.
— Можно я тогда поживу у Отиса и Джоан?
— Нам надо пожить отдельно, подумать.
— А-а-а…
Знаю я, что такое это их «пожить отдельно». Со Свинкой случилось то же самое. Сначала они решают отдохнуть немного друг от друга, пожить отдельно, подумать, потом подают заявление о разводе. Ты и опомниться не успеешь, а твой отец живет в Белгаме, а какой-нибудь чужой дядька, с бородой и очками, тискает твою мать и заставляет тебя давиться манной кашей по утрам.
Папа сложил трусы, носки, галстуки, три костюма и много рубашек в огромный чемодан на колесах, Дэниэл однажды катался на нем в аэропорте. Ехал, как король, всем махал и гордо улыбался.
— Но как же Рождество, пап? Ты ж его не пропустишь? Вернешься?
Отец пихнул в чемодан пару джинсов, заглянул мне в глаза и сказал:
— Что бы ни случилось, Гарри, помни одно: я тебя никогда не брошу.
Ясно. Значит, решил бросить.
19
Я вытащил рождественскую открытку с заснеженными горами. Одни горы — ни людей тебе, ни животных. На обороте что-то такое про опухоли.
А внутри надпись:
«Мысленно мы с вами в это трудное время. Семья Дадли».
Ни слова о Панси, Стиве или малыше Грэге. Неужели так положено — держать в секрете, что в других семьях все дети живы-здоровы и каждую ночь спят в своих кроватях?
— Мам, а где конфеты?
Дуглас Дадли был какой-то шишкой на кондитерской фабрике, мог таскать домой сколько захочет. Поэтому от Дадли мы всегда получали гору конфет.
Мама перегнулась через стол, почти дотянулась до моей руки.
В дверь позвонили, мама побежала открывать, и я услышал, как она рассмеялась. В последнее время она опять стала смеяться. Потом она вихрем умчалась наверх, так что я даже не успел толком разглядеть коробку у нее в руках. Интересно, могут в такой коробке поместиться ролики, о которых я так старательно намекал маме?
Я подарю ей кельтский крест — мозаику из яичных скорлупок. Сам сделал. Из сорока шести кусочков. Каждый кусочек я трижды покрывал лаком. Серебряные, золотые и бронзовые кусочки я приклеил на лист картона, а сзади приделал булавочку. Конечно, крестик вышел немаленький, но все же мама сможет носить его как брошь, если захочет.
Я ничего не купил, потому что в этом году мы договорились не украшать дом и вообще особенно не праздновать. Но потом она буквально завалила комнату Дэна кучей всяких непонятных коробочек. Так что, может, и стоило что-нибудь ей купить, раз уж она ради меня так беспокоится.
Она вернулась запыхавшаяся и счастливая и снова занялась конвертами.
— Мам, а как же конфеты, где они?
— Ты уже слишком большой для конфет, Гарри.
Ничего себе. Надо отослать им открытку обратно и снизу приписать: «Гарри все еще жив, знаете ли. И все еще любит шоколадные конфеты и шоколадки».
— На, поиграй с этим, если хочешь, — сказала мама, пододвигая ко мне черную коробочку, здорово смахивающую на маленький гроб.
Я открыл ее. Внутри лежали два серебряных шарика. Такие не съешь.
— Это от кого?
— От Бренды Бизли. Мы с ней в роддоме познакомились. Родили в один день. Давно ее уже не видела. — Она бросила мне открытку. — Ты только посмотри. Игрушки и щенок. Наверное, специально выбирала для столь трагичного случая.
Я развернул открытку Бренды. Внутри было лишь два слова: «Как вы?» Слово «как» было подчеркнуто. С тех пор как пропал Дэниэл, люди всегда так спрашивали, нажимая на слово «как».
— А что это за шарики?
— Для медитации. — Мама глубоко вздохнула и передернула плечами. — Считается, что это успокаивает.
Я покрутил их в руке. Они были холодными и позванивали. Придумала тоже подарок, эта Бренда Бизли. Старик Джефри и тот умнее. Бита у него, конечно, паршивая, зато он без конца сует ириски в почтовый ящик.
Мама заглянула в следующую открытку.
— Какие люди. Гордон из «Гардиан». «Когда будешь готова, свяжись со мной. Гордон». Готова к чему, Гордон? Вот что мне очень хотелось бы знать.
Я заметил конверт, на котором почерком Джоан было написано: «Для Гарри Пиклза». Я схватил конверт и спрятал под столом, у себя на коленях.
— Нет, вообрази, Гарри! Они приглашают меня на новогоднюю вечеринку. Бокал шипучки — это как раз то, что мне сейчас нужно. Что за странные люди!
Она послала кому-то невидимому воздушный поцелуй, забрызгав меня кофе из своей чашки.
Я незаметно открыл конверт. Внутри была записка от Джоан и Отиса: «С праздником. Мы тебя очень любим. Целуем». И еще открытка, которую они сами сделали. Внизу надпись: «Отис. Невыполнимых миссий не бывает». А сверху — фотография Отиса в пожарной форме. Чуть выше они сделали в открытке дырочку и продели в нее шнурок, будто решили, что я буду носить ее на шее. С обратной стороны были написаны домашний и рабочий телефоны Отиса и Джоан.
— Представляю себе этот прелестный вечерок, — не унималась мама. — Как поживаете? Слышали, у меня сын пропал. Ясное дело, слышали. Сами ведь читателей развлекали статейками на эту тему. — Еще пара воздушных поцелуев. — Надо бы как-нибудь встретиться, поболтать за чашечкой чая.
Она хлопнула свою чашку об стол.
— Силы небесные! Нет, ты слышишь, Гарри? Силы небесные!
Сейчас она скажет, что ей тридцать девять.
— А из «Мейл» ни строчки, — сказала она. — Скоты бездушные.
Я решил не рассказывать об открытке Джоан и Отиса.