Теперь я смог рассмотреть все вокруг. Грабли, лопаты, мотыги разных форм и размеров. Мешок, на который я наскочил, с надписью «Дерн для лужаек». Еще три таких же мешка. Моток проволоки с колючками. Свернутый коврик, пластмассовая труба. Очень чисто. Подозрительно чисто. Еще я увидел громадное топорище странной формы, смахивающее на пропеллер.

Что это? Губная гармошка. Одна-единственная нотка.

Я затаил дыхание. Вот. Сейчас он зайдет, схватит меня, разнесет мне голову топорищем, сделает со мной все, что он сделал с Дэниэлом. Если это был действительно он.

Ничего не слышно. Только ветер.

Я попытался вспомнить основные правила коммандос.

Первое… как же там?

Не паникуй.

Второе — не отвлекайся.

Третье… Третье… Ах да, дыши.

А-а-ах-у-уфф.

Так-то лучше.

Так, посмотрим, что тут у нас. Бечевка, огромный моток. Мне его не поднять. Под ним коробка, что в ней — неизвестно, не смогу открыть. Связка палок с торчащими ржавыми гвоздями. Поливалка для клумб. Раз, два, три, четыре… четыре пластмассовых ведра. Целая связка садовых перчаток. Два стеклянных кофейника. На одном бумажка с надписью «дихлорид», на другом — «дихромид».

Бах!Дверь распахнулась. Ба-бах!Сердце у меня не в пятки ушло, как другие говорят, когда пугаются. Оно подпрыгнуло и застряло прямо в горле.

Я тихонько прокрался к двери, убедился, что все чисто. И тут я это увидел.

У меня волосы встали дыбом, а по спине побежали мурашки.

На полочке… прямо за дверью… в коробке. Розовое, пушистое, детское. Точно не садовая принадлежность.

Страшная улика.

Детская кофточка, маленькая детская кофточка с пуговичками, похожими на крошечные шоколадные яйца, которые нам дедушка присылал на Пасху.

Я обвел взглядом все эти ряды грабель, лопат, удобрений. Да тут всем чем угодно можно причинить боль ребенку.

Я положил кофточку обратно. На коробке аккуратными черными буквами были выведены инициалы, которые мне никогда не забыть.

По железной дороге промчался поезд.

Пуф-пуф-пуф-пуф-пуф-пуф-пуф-пуф.

Меня слишком мало, но и этого хватит.

Опять гармошка! На этот раз наша секретная мелодия на полную мощь!

Я вылетел за дверь и нырнул в кусты, не обращая внимания на колючие ветки, которые исцарапали мне лицо. Пусть. Мне плевать.

Убийца. Лопаты и мотыги убийцы! И детская кофточка.

Подонок. Мерзавец. Убийца.

Сувенир ему захотелось оставить. На память.

Черные буквы плясали перед глазами. Б. Н. Бедняжка Б. Н.

Брайан Нельсон?

Бекки Нортон?

Бобби Ньюз?

Я не замечал, что идет дождь, пока не вымок до нитки и не продрог.

Оглянувшись, я увидел, как садовник очень подозрительной походкой вышел из дома Терри и пошел собирать свои инструменты. Под дождем трава запахла сильнее. Садовник явно торопился, как будто знал, что ему осталось недолго.

15

Каждый год на дедушкин день рождения мы пили старое вино. Дедушка так всегда делал, до самой смерти. И когда он умер, мы решили не забывать этот обряд. Это был единственный обряд, который мы попытались сохранить и в этом году.

— А день-рожденьский торт будет? — спросил как-то дурачок Дэниэл.

— Нет, милый, — ответила мама.

— Это не праздник, — объяснил папа. — Мы так чтим дедушкину память… Это обычай в честь…

— …его глаза! — радостно встрял Дэн.

— Нет, Дэн-Дэн, — сказала мама. — Не совсем так.

— В честь его каталонской доблести?

— Именно. Хорошо сказано, Гарри! — обрадовался отец.

Я ехидно улыбнулся Дэниэлу.

— Понимаешь, Дэн, чтобы сражаться на войне, нужно быть храбрым, — продолжал папа. — А дедушка был тогда совсем мальчиком. И он был далеко-далеко от родного дома. Никто не заставлял его идти на войну. Он сделал так, потому что считал это правильным. До этого он никогда не был за границей. Он был очень смелым, раз поехал туда, и остался, и воевал, и даже был ранен.

— Как настоящий герой? — спросил я.

— Да, Гарри, именно так. Как настоящий герой, — ответил папа.

Я улыбнулся Дэниэлу. А он улыбнулся мне. «Вот дурак», — подумал я.

И на этот раз папа принес с чердака пыльную бутылку. В ней плескалась мутная красная жидкость. Эти бутылки у нашего дедули испокон веков хранились. Папа говорит, что если бы такое вино продавали в магазинах, а его не продают, то всех наших денег не хватило бы даже на глоточек.

Джоан закрывала окно, надеясь, что это приглушит грохот музыки с улицы.

— Не надо, любимая. — Отис подошел сзади и обнял ее нежно и крепко. — Дай я сам все сделаю.

Вошел папа, грустный, с бутылкой в руках.

— Последняя.

Джоан села на свое любимое место у окна, намазала хлеб маслом. Одним залпом выпила стакан воды, налила себе еще из графина.

— Миссия выполнена, Гарри?

У меня даже уши загорелись. Я буркнул что-то невразумительное, передал ей сыр и подвинулся поближе к Отису. Он сидел рядом с Джоан, прямо напротив папы.

— Только капельку, Доминик, спасибо, — сказала Джоан папе, когда тот взял ее бокал.

Что-то на нее не похоже. Папа добавил немного вина и мне в воду.

Я, конечно, сказал папе спасибо, как воспитанный человек, хотя еще с прошлого года помнил, что ничего противнее этого вина и не придумаешь.

Я прямо-таки вгрызся в мой любимый черный хлеб, который Джоан принесла специально для меня. Впервые за все это время я вновь почувствовал прежний вкус еды.

Мама сидела на другом конце стола, куда не попадало солнце, прямо под мрачной картиной Пикассо, и водила вилкой по тарелке. Наверное, Джоан помогла ей одеться, но даже в этом красивом платье она была больше похожа на манекен из витрины или куклу какую-нибудь.

— Тебе сегодня лучше, малыш? — спросил Отис, как будто Джоан чем-то болела.

— Да, спасибо, малыш.

Она подцепила ножом огромный кусок «бри» и размазала его по хлебу. Отис многозначительно вскинул брови.

— Ну немножко-то можно, — прошептала Джоан.

Ничего себе немножко.

— Пап, а правда, что наш дедуля… — начал я.

— Что — дедуля?

Он наклонился к маме с бутылкой, она накрыла стакан рукой.

— Правда, что дедуля убивал людей?

— Гарри, перестань. Знаешь, Отис, никак не могу освоить этот прием.

— Так все-таки убивал он или нет?

— Надо бить не помешку, а как бы сквозьмешок, — объяснил Отис. — Все дело в технике, Доминик. В технике и практике.

Папа взял копченую скумбрию, всю рыбину целиком, и соорудил сандвич величиной со ступеньку. Вы не думайте, он не пожадничал. Просто тот огромный червяк, который сидит у него в животе, все жрет и жрет.

— Пап, так да или нет?

— Что — да, Гарри? — спросил папа с набитым ртом.

— Дедушка убивал людей?

— Гарри, прекрати.

Отис снова посмотрел на Джоан. Они всегда разговаривают взглядами. Мама перехватила этот взгляд, уставилась в тарелку, казалось, она в ней сейчас дырку прожжет.

— Но, пап, мне нужно знать. — Мне и правда нужно. Может, это тоже знак.

— Гарри, я не спрашивал. Он воевал на войне, а на войне, случается, убивают.

Джоан улыбнулась и протянула Отису свой сандвич.

— Значит, убивать людей не всегда плохо, да, пап?

— Гарри, прекрати, потом поговорим.

Джоан все пила и пила воду. Почти весь кувшин уже выпила.

— Но ведь если дедушка убивал плохих людей, чтобы спасти хороших, он правильно поступал?

Папа с силой провел по лицу ладонью.

— Иногда это наименьшее зло. Дедушка был смелым и очень хорошим человеком. Он никогда в жизни не делал ничего плохого или жестокого.

Я посмотрел на картину Пикассо. Спереди там был нарисован мертвый мужчина — глаза вылезли из орбит, руки раскинуты в стороны, меч сломан.

Джоан отрыгнула и засмеялась, прикрыв рот рукой.

— Ой, извините.

Мама швырнула вилку на стол.