— Но я не хочу, Рауль. Может, мы просто поговорим? Твои слова просто ужасны.

— Мы можем поговорить потом, — сказал я и вошел в нее.

Сзади было совершенно не видно, что она — не Миранда. Она ощущалась, как Миранда. Она стонала точно так же, как Миранда, когда я углублялся в нее. Это было удивительно — одновременно с тем, что все внешние признаки указывали, что я

ее ноги задрожали от напряжения, я поднялся и поцеловал ее в губы долгим смачным поцелуем. Дал ей насытиться своим собственным вкусом, а потом потянул по направлению к дивану. Я уже знал, как возьму ее. Ее шорты остались на полу в коридоре. А потом я снял свои.

Рауль, — прошептала Хуана. — Я не хочу трахаться. Думаю, лучше всего будет, если я сейчас оденусь и пойду домой. Не говори ерунды. Думаешь, я не чувствую, что ты хочешь меня? Я хочу… да, — сказала она. — Но еще больше я не хочу.Я думаю о Миранде. Миранда? — удивился я. — Сегодня вечером она трахается в другом месте. Что ты говоришь? Я тебе не верю. Верь чему хочешь. Но так мы здесь живем.

Не могу сказать, помогло ли это Хуане преодолеть последние сомнения, но пока мы разговаривали, я приволок ее туда, куда хотел, поставил на колени на диван, лицом к стене, а оттопыренным задом к себе. Помню, как когда-то она не хотела, чтобы я на него смотрел. Тем утром все и началось. Она считала свой зад слишком большим. Нет. И сейчас нет. Мне показалось даже, что он чуть-чуть уменьшился.

Но я не хочу, Рауль. Может, мы просто поговорим? Твои слова просто ужасны. Мы можем поговорить потом, — сказал я и вошел в нее.

Сзади было совершенно не видно, что она — не Миранда. Она ощущалась, как Миранда. Она стонала точно так же, как Миранда, когда я углублялся в нее. Это было удивительно — одновременно с тем, что все внешние признаки указывали, что я трахал Миранду, я понимал, что мщу ей, что я отплатил ей за сотни испорченных дней и полных отчаяния ночей. Я впился в задницу Хуаны, не Миранды, прямо под бедрами десятью негнущимися пальцами, большие пальцы сзади, и вошел так глубоко, как только мог.

— Ой! — закричала Хуана.

Вот так вот.

Сначала жестко, так, что все ее тело тряслось при каждом толчке, а потом все жестче и быстрее. Еще жестче. Я хотел кончить как можно скорее.

— Рауль, мне больно. Это неприятно, — протестовала она.

— Расскажи, какой член у Пабло, — сказал я прямо перед тем, как излиться в нее.

После этого разговора не получилось. Хуана стояла в той же позе, опираясь на спинку дивана, и плакала. Моя сперма была разбрызгана по ее спине и блузке, которую я не удосужился с нее снять. Эта поза, такая возбуждающая всего минуту назад, внезапно показалась такой жалкой, почти отвратительной. Она что, не могла прикрыться?

Я пошел пописать в надежде, что она уйдет, воспользовавшись ситуацией.

Но она не ушла. Когда я вернулся, она сидела на диване, обхватив руками колени, и выглядела очень печальной. Она по-прежнему была голая ниже пояса. Хуана никогда не отличалась застенчивостью, присущей ее сестре.

— Ты изменился, Рауль, — проговорила она.

— Все мы меняемся.

— Нет, не все, — сказала она. — Это Миранда сделала тебя таким.

— Ты не могла бы уйти?

Хуана не отреагировала, чем вызвала у меня приступ ярости. Я вышел в прихожую, поднял ее зеленые шорты и выкинул их на улицу в открытое окно.

— Зачем ты это сделал? — спросила она.

Да, наверное, получилось слишком драматично. Я тут же раскаялся в содеянном.

— Э-э-э, ты можешь одолжить что-нибудь из одежды у Миранды, — сказал я.

— Можешь быть уверен, что я ничего не одолжу у Миранды.

Хуана повесила на плечо сумку.

А потом она ушла, злющая, обнаженная ниже пояса. Если бы мне по-настоящему повезло, она бы встретилась на лестнице с госпожой Тибурон. Или с Мирандой? Я прислушивался к звуку ее шагов, и мне казалось, что она намеренно шла очень медленно и не на цыпочках.

21

Кровь, слезы и дождь

Однажды январским вечером я пришел домой и увидел Миранду с Луисом Риберо. Они сидели тихо как мышки, и на мгновение мне даже показалось, что я помешал им, но тут был другой случай. Луис принес плохие известия.

Наступил 1981 год. По истечении трех недель нового года Рональд Рейган принял присягу и стал сороковым президентом США. Через несколько минут после завершения церемонии иранцы отпустили пятьдесят двух заложников, которые более четырехсот дней просидели в американском посольстве в Тегеране. Нельзя сказать, чтобы мы на Кубе отнеслись к этому без определенной доли восхищения. Более эффектно унизить Джимми Картера в последний раз — он уже давным-давно проиграл предвыборную гонку — не смог бы даже Фидель Кастро.

Фидель должен был быть счастлив, получив в соперники Рейгана. Рейган был хладнокровным воином и суровым человеком старой закалки. Все снова стало четким и ясным. Отношения между Кубой и враждебным соседом сделались настолько символическими, что если бы появилась тенденция к сближению, то все наши завоевания оказались бы в опасности. К чему привела картеровская оттепель? Только к смятению и исходу из Мариэля. Рейган же был одним из нас, он говорил на языке, понятном людям: черное против белого, Советский Союз — «империя зла», а Куба — западный форпост империи.

Кубинцы снова начали готовиться к вторжению. Охрана побережья и воздушного пространства была усилена. Вся страна пребывала в полной боевой готовности. Самой важной задачей более чем ста тысяч человек было выслеживание вражеских самолетов или десантных лодок и собирание слухов. Дорогостоящим вражеским агентурным сетям, спутникам-шпионам и электронным пеленгаторам мы могли противопоставить миллионы глаз и ушей кубинских братьев и сестер. Во внутренней политике ужесточился контроль. Нам прежде всего требовалось единение. Политические диссиденты подвергались преследованию. У правительства имелись свои аргументы для объяснения необходимых ограничений: когда надо было уменьшить, к примеру, количество стирального порошка, выдаваемого по карточкам, правительство сваливало вину на сурового человека в Белом доме, его жестокую блокаду и предстоящее в скором времени вторжение. В судьбоносный для нации час мы все должны были принести личные жертвы. Родина или смерть!

Империалисты так и не осмелились напасть на остров Свободы. Отчасти потому, что межконтинентальные ракеты Леонида Брежнева СС-18 прикрывали нас: страх перед ядерным апокалипсисом служил ангелом-хранителем Кубы, как несущий смерть взгляд Ошун. К тому же у США были дела в других частях света. Сандинистская революция в Никарагуа, прошедшая при серьезной активной поддержке Кубы, казалось, могла распространиться на другие страны Центральной Америки, прежде всего на Сальвадор. На этой арене идеологический поединок можно было вести чужими руками и без риска военных потерь или крупных военных действий. Рейган бесился, потому что считал, что Картер «сдал» Никарагуа коммунизму, а для того чтобы этого не происходило впредь, США втайне вооружали контрреволюционные силы, контрас, безжалостно орудовавшие в регионе. С кубинской стороны в конфликте участвовали только «советники», всего около двух с половиной тысяч человек. Вести войны с помощью советников и подставных лиц мы научились у Советского Союза. Это метод не Че Гевары, а, скорее, империалистов. Кроме всего прочего, это было дешевле, чем посылать семьдесят тысяч чернокожих солдат блуждать по ангольским джунглям.

Все это коснулось Энрике.

— Это просто кошмар, — сказал Луис. — Вивиана переехала от него, но вернулась в квартиру забрать какие-то книги. Она обнаружила его в кровати в луже крови. Кровь была по всей квартире.

— Кико убили?

Луис медленно покачал головой:

— Самоубийство. Иначе быть не может. Нож, которым он все это проделал, лежал на полу недалеко от кровати. Судя по всему, Кико вскрыл себе вены на обеих руках, а потом метался по квартире, пока не устал от потери крови и не лег.