—  Хэлло? — ответили мне по-английски.

— Миранда, это я, — ответил я по-испански.

— Я кладу трубку, creep [104], — сказала она.

— Ты не узнаешь, кто это?

На другом конце замолчали. Надолго. Я бередил старые раны.

—  Рауль?!

— Рауль.

— Ты где?

— Я здесь. На Манхэттене, — ответил я.

— О боже. Что ты там делаешь?

— Я здесь живу.

— Где именно на Манхэттене?

— Высоко, — сказал я. — Нет, даже еще выше. А что, это имеет значение?

Теперь я слышал ее дыхание. Я немного подождал, а потом спросил:

— Я могу приехать повидать тебя?

— Да. О, да, — ответила Миранда. — Приезжай.

— У меня нет машины, — сказал я. — Объясни, как добраться на поезде.

— От станции пешком идти совсем недалеко…

Нью-Брансуик, Нью-Джерси. Туда надо ехать на электричке с вокзала Пенн-стейшн. Нью-Брансуик, Нью-Джерси — это то место, которое могут выбрать американской столицей пиццы. Нью-Брансуик, Нью-Джерси — это то место, где живет господин Люк Новак со своей сравнительно молодой женой, собакой, двумя машинами и без детей.

Идти от станции пешком было далеко. Но мне была нужна такая прогулка. Все дома, мимо которых я шел, были безнадежно пропорциональными, как почти все готовые дома в США. Они сконструированы для узких участков, и фасад, выходящий на улицу, очень мал. И когда такой дом стоит отдельно — как это часто можно увидеть в Нью-Брансуике, — он становится похожим на книгу, которую забыли убрать на полку. Я подолгу стоял, разглядывая самые уродливые из них. Я не видел этих домов. Я смотрел сквозь них и видел Ведадо.

Дом Миранды располагался за высоким забором. Звонок издавал звук, который напоминал джингл. Но он почти утонул в грохоте биения моего сердца.

Ворота раскрылись, и я увидел единственную женщину, которую когда-либо любил. Подумала ли она о том же в этот момент?

Мы изучали друг друга. Миранда стала старше. Но иначе, чем Хуана. Миранда стала… ну, более сухой, только так я могу это определить. Ей было тридцать пять. Выражение ее лица стало более жестким. Проще говоря, она стала взрослой. Взрослее, чем я.

— Рауль, я почти не узнаю тебя, — сказала Миранда.

— А ты все такая же, — соврал я.

Миранда больше не была похожа на кубинку. Она сделала стрижку, а у ее синего платья были толстые подплечники. Она нарядилась. Нарядилась, как жительница пригорода: много косметики и лака для волос.

— Куда подевались твои волосы? — спросила Миранда.

— Я растолстел. Здесь слишком хорошая еда.

— Не сильно. Но ты поседел.

— Я сбрил усы. Усы никому не нравились.

Кроме Хуаны, подумал я.

— Рада, что не увидела усов, — сказала Миранда.

Мы попытались поцеловать друг друга в щечку. Это был странный маневр, когда два человека целуют воздух около лиц друг друга: нос дотрагивался до уха, что-то вроде этого.

— Покажешь мне, как ты живешь? — спросил я.

— Да, конечно.

Прямо за воротами стоял ее «шевроле-каприз», рядом с ним было ровно столько места, чтобы можно было припарковать машину Новака и открыть общие ворота. Бассейн. Настоящая американская мечта.

Дом был не таким большим. И не таким ухоженным, как мне показалось на первый взгляд.

Было начало октября. На лужайке стали появляться желтые сломанные травинки. Перед бассейном стояли пластиковые стулья, посеревшие и слегка облезшие. Бассейн был заполнен наполовину, в воде плавали опавшие листья и водоросли. В него не хотелось нырнуть.

— Первое, что мы сделаем, это прочистим бассейн, выкачаем воду и заново забетонируем, — сказала Миранда. Она уже начала экскурсию. — Вот здесь, видишь, мы строим нормальную уличную кухню с грилем. Гриль можно будет готовить как на газу, так и на дровах.

— Только посмотрите! — сказал я и указал на бетономешалку, стоявшую около стены дома. Я засмеялся: — Ты помнишь бетономешалку?

— А что смешного в бетономешалке? — спросила Миранда.

— Дом в Тринидаде. Дом Лары. Бетономешалка… и свинья? Ты помнишь?

— Конечно, я помню Тринидад. Хочешь чашечку кофе?

— Да, спасибо, — сказал я.

— Посиди здесь.

Она скрылась за стеклянной дверью в кухню, а я уселся на один из пластиковых стульев и уставился на зеленоватую воду бассейна. Многое в этом доме и в ней самой, как мне показалось, взывало: «Спаси меня!»

Тривиально. Куда подевались те неистовые чувства, что я копил год за годом в ожидании этого мгновения? Конечно… они там. На полу в темном подвале, пахнущем мочой. Это ведь там осталась моя любовь?

Миранда вышла на улицу с подносом, на котором стояли крошечные чашечки кофе.

— Это ямайский кофе, — сказала она. — Лучший кофе из тех, что можно купить в этих краях. Я положила тебе немного сахара.

— Спасибо, Миранда.

Я сидел и мешал кофе. Попробовал и помешал еще. Вмешал в него слова.

— Ты нашла свою мать?

Миранда удовлетворенно улыбнулась.

— Я пыталась. Здесь, в США, я не нашла ее следов. Но это не означает, что ее нет в живых, если ты понимаешь, о чем я. Она могла переехать в Европу. В 1955 году было возможно почти все.

Ну конечно, подумал я. «Лола Перес — румба-сенсация из Гаваны». Теперь на Монмартре. Теперь в Буэнос-Айресе. Теперь забыта. Или все-таки скончалась в родах на Кубе?

— А что вы собираетесь сделать в доме? — спросил я.

— Я оборудую себе офис. Удобно, когда есть место, где можно сидеть и рисовать. Ты знаешь, что я так и не стала дипломированным архитектором? У меня нет денег для того, чтобы продолжить учебу в США. Но я работала чертежником. Тогда и познакомилась с Новаком.

Одно письмо за шесть лет.

— Новак — это то же самое, что Люк? — предположил я.

— Ты произносишь это так, словно имя рифмуется со словом «говнюк», — заметила она. — Ты не можешь представить меня рядом с другим мужчиной. Даже спустя столько лет.

— Нет, лучше не представлять. У вас и дети есть?

— Нет, Рауль. У меня только один ребенок. Как она поживает?

— Ирис очень красива, Миранда. Ирис — это то, о чем ты и я могли только мечтать. Но на Кубе сейчас непросто. Скоро они начнут голодать, а может, уже начали. Я посылаю им деньги так часто, как только могу. Тебе тоже стоит это делать.

Где-то поблизости залаяла собака. На участке.

— Мы сейчас ломаем стену между гостиной и кухней на первом этаже. Там будет открытое пространство, — сказала Миранда.

— Кстати об Ирис?

— Ты со своим двойным… да, двойным смыслом. Открытое пространство. Да, так же как и в случае с Ирис. Ты попробуешь перевезти ее сюда или мне этим заняться?

— А что говорит Новак?

Снова залаяла собака. Совсем как свинья в Тринидаде.

— Заткнись, Триш! — закричала Миранда.

Появилась Триш. Белая, мохнатая, большая, ненавидящая людей. Наверное, немного похожа на Новака, гадал я. Эта собака принадлежала не Миранде. Триш была недовольна — мной?

Где-то зазвонил телефон. Миранда чертыхнулась:

— Черт, только не сейчас…

Она ушла в глубь террасы, нашла беспроводной телефон и начала разговаривать по-английски.

Триш лаяла. Что случилось с этой сучкой?

Миранда в телефон:

— Почему я должна все делать?

Кофе был хорош. С Ямайки. Ближе не подобраться.

Миранда сказала:

— Люк, то, что ты говоришь, — это идиотство. Тебе тоже надо взять себя в руки. Он не пробудет здесь долго.

Триш лаяла.

— Миранда, думаю, мне пора. — Я поставил кофейную чашку.

— Я тебе перезвоню, — сказала она. — Что случилось, Рауль?

— В твоей жизни не хватает поэзии, — заметил я. — И убей эту суку. Это мой совет.

— Мне хватило поэзии в жизни. И поэтов тоже. Но не уходи. Я хочу поговорить об Ирис. Я думаю, мы должны попытаться вывезти ее оттуда. А как тывыбрался?

— Миранда, я не знаю. С Ирис все очень непросто. Хуана воспитала ее. По большому счету Хуана и естьее мать. Я мог сделать для нее больше, и меня мучает совесть при мысли о том, что сделала для нее Хуана, не получив даже благодарности. Ни от тебя, ни от меня.