Пустырь, сугробы… Дом… И снова пусто…

С заборами проломов длинный ряд…

Как выспренно, как дивно в захолустьи

Миры красот божественных блестят!..

Двудымного лебедя порозовевшая Леда

Свиваясь в лобзаниях стелится в полукольце…

Светлеющим сердцем вникая в запрет Архимеда,

Над снегом нетронутым варвар стоит на крыльце…

Религиозная зима

В трех лошадях, как Бог — в трех лицах…

Не дело нашего ума —

Благовествуя, тройка мчится…

Ничем незаметно оно, и птицы минуют напевом,

Листву некрасивую осень с небрежностью золотит,

Но грянет мороз — и, небес генеалогическим древом

Величественно сверкая, оно горделиво стоит…

…Уж вырублена прорубь для наяд…

Чем больше лед, чем шире вырубаешь,

Тем все мрачней леса вокруг стоят,

Вокруг того, что к жизни призываешь…

Христос родился. Мы срубили маленькую елку.

И сразу нужен стал – чтобы ее поставить – крест…

Темно… В твоей руке – топор, в моей руке – двухстволка…

Скорей, мой друг, скорей уйдем от этих страшных мест…

Кентавр в Россию забежал,

Гонимый злобными богами,

И разрыдался над снегами —

Он путь на родину держал…

Сиянье звездное заносит млечностью…

Все утолщается покров бесплотности…

Суров брюхатости пейзаж отеческий,

Растущий медленно из мимолетности…

«Христос Воскрес. Христос Воскрес», –

В церквах народ поет…

Все ожило — поля и лес,

Но умирает лед…

Чудо — над моим стихотвореньем

Три снежинки начали блестеть…

Не растают до конца творенья,

К людям не успеют долететь.

Лоб Клеопатры был твоим бесчестьем, —

Не Индия, где снег в цветах мечты, —

А дивный лоб — мерцающая вместе

Со смуглостью вся бледность красоты…

Снег шепчет – «нежность, нежность, нежность, нежность»…

Но нежность шепчет – «снег, быть может, снег»…

Она похолодеет неизбежно…

А он, увы, дождется вешних нег…

Когда замерзнут клавиши твои,

Наденет эхо теплые перчатки,

И будет вновь его мизинец сладкий

Нам повторять беспесенность любви…

Снежков златистых тайную прохладу

До сердца охладевшего добрось –

Друг в друга с чудною отрадой

Бросаем листьев полумертвых горсть.

Был ручеек и грязен, и невзрачен.

И неглубок, и узок, и речист,

А стал непроницаемо-прозрачен,

Зеркально-молчалив, хрустально-чист…

Ты, как Атлантида, провалишься ночью морозной

В подснежную бездну над хаосом крепким корней,

По пояс ушедший в Природу связующей розни

Меж телом и духом, и царством бесплотных теней…

«Смертию смерть поправ

И сущим»…

Лед загремел, прервав

Поющих…

В паденьи снега видит человек –

Век XVIII-ый пейзажа переходит

В XVII-ый, и далее идет в Природу –

В XVI-ый глубокоснежный век…

Шапки горят, в снегу,

И шубы…

Ворами нареку

Гекубы…

Уж мечут копыта последнюю дикую сдачу,

Крошится и прахом взвивается страшный мелок…

И синяя сетка становится сетью рыбачьей,

На запад летит не летевший на запад восток…

Зачарованье лунатичных троек

У края ночи, лунности концов…

Со звездами прощанье бубенцов…

Небесного начало неземное…

Как бы океан сказал – «Христос»,

То в тот же век он стал бы льдом и снегом…

Но с пеною венериной хаос

Молчит, увенчанный терновым брегом…

Среди моей коллекции полотен

Ни на одном нет снега Твоего…

А полотно само! А дух из плоти!

Основа белоснежная всего!..

Нет, — ветки нет первой, есть первая только игрушка –

Ведь первая нитка не знает последней иглы,

И целой не хватит ни черной, ни белой катушки,

Чтоб ветку украсить последней игрушкою мглы…