Страна, не знающая снега.

Нехристианская страна.

Сияющей суровой неги

Не все достойны племена.

Стихающий злобно сменяет того, что неистов

Так правит династия вселеденящих Ветров…

Но нет ей ни грома, душе моей бедной, ни свиста

Ей слышится эхо замерзшее пламенных слов…

Оглядываемся назад…

Зачем, зачем мы поглядели…

Двойной и гармоничный гад

Иль ангельские параллели…

Как дико, страшно… Вновь по первопутку

Такому… Что за древность он отверз…

Как ежели б… Отрепьев… в стыдь… малюткой…

Под звездами… во пеленах… замерз…

Червь солнечный подтачивает лед, –

Есть подземелья червь, есть – поднебесья.

И в диком холоде созревший плод

Гниет под пение Христос Воскресе…

Что снежных тел, легчайших тел есть мера –

Сад занесенный, крыша иль сугроб?..

Не ведаю… В ком не угасла вера,

Тот Воскресенья измеряет гроб…

В снегу стоит повозка золотая…

О, почему она в снегу стоит,

Таинственно и сладостно блистая,

О, почему в снегу она блестит…

Сперва — пейзаж… Затем в твоих руках

Он превратился в снежную фигуру…

Потом ее ты обращаешь в прах…

И вновь пейзаж… И вновь творишь Лауру…

Природы клавиши — как молчаливо —

Как глубоко — лежат у наших ног, —

Их можно сжать в гармонии комок

И бросить в грудь гармонии счастливой…

Помнишь то серебро, столь бесценное, столь без отдачи,

Что его уступал за пустырь занесенный овраг,

Для себя оставляя лишь тьму заколоченной дачи,

И летевший навстречу очами сверкающий мрак…

Лететь стрелой мимо Иглы –

Души смертельная веселость.

С грядущим через холод мглы

Уже делить медвежью полость…

На бедный полутемный петербургский двор

Нисходит медленно блистательный Снег I…

Вершина власти не вершина гордых гор.

А нищета, а эта банка от консервов…

О, анданте

Белых нот

Музыканту

На енот…

Идущий снег всегда восточней сердца…

Внемирен он как наземь упадет…

Пред взором мысленным единоверца

Сошествие ненарушимых нот…

Какой покой. Классическая нега…

Сверкает эхо… Тишина

Ничем ненарушаемого снега…

И лира звуков лишена…

Гуляю… Двадцать градусов мороза…

О, пламенность понять я не могу

Шипов холодных леденящей розы…

О нет, я понимаю, нет, я лгу…

Сложив в колчан Его скалы

Тугозамерзшие болота.

Зовет Диана к чаще мглы

Собачий холод нм охоту…

Здесь слышно – «в ухо дербалызни».

Там мочится в сиянье шкет…

О, скованной морозной жизни

Свободный страшный этикет…

Вотще леонтьевский мороз,

Что жандармерия нагрянет, —

Свобода отморозить нос –

Тереть — не может — снегом станет…

Смешалось все — и птица, и скотина,

Вот с перьями павлиньими ямщик,

Вот сани с шеей гордо-лебединой,

Вот птица важная — злой временщик.

Из санкт-трубы восходит санкт-дымок,

Санкт-голуби гуляют по санкт-крыше…

Снег выпал, как молчанья эпилог,

Но я уже пролог сверканья слышу…

Прибавился сияющий этажик

На всех лачугах и на всех домах,

А жизнь в них продолжается все та же:

Светло в природе, но темно в умах…

Перебирая вожжи, словно струны,

Чаруя лошадей,

В волшебной тишине, в сияньи лунном

Поет ямщик — Орфей…

Ночь лунная… Я вышел на крыльцо…

Мороз… Собачий лай, далекий, слабый…

Волшебный час… О дивное лицо

Сверкающей и юной снежной бабы…