И если Тарутин задумал как-то перестроить систему отношений в парке, обернется ли это существенным успехом? И вообще… зачем это все ему?

Тарутин вздохнул. Бывают же люди точных, решительных поступков. Все им ясно в этой жизни. Никаких самокопаний, никаких эмоции. А что он?!. А? Уехать в Ленинград, заняться наукой в каком-нибудь автодорожном НИИ. Спокойно, солидно. В полном соответствии с его наклонностями…

Сухо щелкнул динамик селектора, и секретарь напомнила, что его ждут посетители, настало время приема по личным вопросам. Каждый вторник — с трех до пяти.

Первой на очереди была Глафира-мойщица, молодая, пышущая здоровьем женщина. Войдя в кабинет, она сняла косынку, освобождая копну завитых льняных волос. Ей давно была обещана квартира, а на последнем заседании месткома вновь обошли. Одна теперь надежда на директора, все говорят, что он человек справедливый, заступчивый…

— Кто же это говорит?

Та промолчала.

Тарутин перечитал заявление. Двое детей, муж, свекровь. И все в одной комнате… Но что директор мог поделать? Комиссия тщательно разбирала каждое дело. Оказались люди более нуждающиеся.

— Вот в кооператив я бы вам помог вступить. А комнату эту оставили бы свекрови, — произнес Тарутин.

Глафира всплеснула руками.

— В кооператив? С каких таких денег? У меня девяносто, и муж слесарит за сто двадцать.

Тарутин повертел бумагу.

— А что, Глафира Степановна, у вас девять классов образования. И вроде техникум.

— Лесотехнический, — с непонятной интонацией добавила Глафира.

— Не перевести ли вас в диспетчерскую? На сто десять рублей?

— Да нет уж, не надо, — испуганно воскликнула она. — Мне и так хорошо.

— Так ведь зарплата больше.

— Я к вам, Андрей Александрович, не жаловаться пришла на работу, а по другому вопросу.

Тарутин встал, разминаясь, сделал несколько шагов по кабинету.

— А если мы установим автоматическую мойку салона автомобиля, будете вы тогда держаться за свое место?

Глафира накинула косынку, пальцем заправила упругие завитушки волос.

— Давно грозятся… А эта автоматика и окурки будет выковыривать из щелей?

— И окурки. Высасывать. Пневматикой, — усмехнулся Тарутин.

— Ну, это мы еще посмотрим… А пока на мой век хватит. — Она направилась к двери.

— Послушайте, Глафира Степановна… Сколько вам остается за смену? Честно.

Женщина обернулась, дерзко вскинув выпуклые глаза на Тарутина.

— Все мои. А кооператив строить мне не хочется. Подожду. Улучшение жилищных условий рабочего класса — забота государства! — И вышла, аккуратно прикрыв дверь.

Тарутин в досаде хлопнул кулаком о ладонь. Рабочий класс! Выковыривает окурки из щелей в салоне да проводит мокрой тряпкой по резиновому коврику. А с такой легкостью бросается словами «рабочий класс». Чему-чему, а этому выучились. Ну, кто там еще на очереди из таких «рабочих»?

В кабинет вошла женщина с баулом в руках. Широкое курносое лицо. Ярко-красные губы. Челка.

— Таня Петухова. — Она уверенно протянула Тарутину ладонь. — Извините, что я вас тревожу, товарищ директор. Но по-пустому я бы не пришла, честное слово.

Тарутин без энтузиазма пожал пухлую ладонь, мучительно пытаясь припомнить, где он видел эту гражданку.

— Ларечница я. На углу мой киоск..

Тарутин вернулся к своему столу.

— Что же вы хотите?

Женщина села на край кресла и поставила на пол баул.

— Ну что вы в меня вцепились, Андрей Алексаныч? В торге предупредили, что киоск убирать будут с площади. Что вы вроде настаиваете.

— Видите ли…

— Таня… — кротко подсказала ларечница.

— Видите ли, Татьяна, лично против вас я ничего не имею. Но винная точка рядом с таксомоторным предприятием…

— Значит, у завода можно, а у парка нельзя?

— Не знаю, не знаю, — мучительно морщился Тарутин — Я отвечаю за свой участок.

— А за мой план кто ответит?

Тарутин молчал, всем своим видом выказывая неудовольствие этим визитом.

— Неужели два взрослых человека не могут договориться между собой? — осторожно произнесла женщина, — Ну подождите до весны, а, Андрей Алексаныч? Куда мне перебираться на зиму глядя?

Тарутин потянулся к кнопке селектора, чтобы вызвать следующего посетителя. Женщина вскинула руку, предупреждая его движение.

— А я вам подарок за это сделаю. — И, очевидно, по-своему истолковав удивление, мелькнувшее в широко расставленных темных глазах директора, торопливо добавила: — Дубленка есть у меня. Точно на вас. Серая, с пушистым воротником.

— Серая? — растерянно произнес Тарутин.

— Ага! С пушистым воротником. — Женщина тряхнула круглой головой с аккуратной, только что из парикмахерской, прической.

— Взятка?

— Уважение! — Женщина подняла короткий палец с ярко-красным, словно стоп-сигнал, ногтем.

— А если я милицию вызову?

— А свидетели? — в тон ответила женщина.

Она подобрала обвисшие ручки баула.

— Жаль, Андрей Алексаныч, — мягко произнесла женщина. — Такая дубленка себе хозяина найдет. Какого-нибудь кривоногого охламона из управления вашего. Напрасно вы себя шубы лишили. Другой ларек, поверьте, труднее взять, чем Берлин, я-то знаю… Просто вы мне приглянулись. Проходите, бывало, мимо, а у меня сердце замирает, честное слово. И не остановитесь…

Руки ее, белые, крепкие, падали вдоль туго натянутого голубого платья с металлическими пуговицами.

— Вот я и думаю: пойду сама к нему. А что касается ларька, гори огнем! Хотите — сама его руками этими порублю на щепки, если скажете.

Тарутин молчал. И никак не мог согнать с лица улыбку, гипсовой маской стянувшую кожу.

Женщина повернулась и пошла к двери. Баул тяжело тыкался в ее ноги…

Когда в кабинете появился заместитель директора по коммерческой части Цибульский, с лица Тарутина все не сходила странная гримаса.

— Чему вы улыбаетесь? — хмуро проговорил Цибульский.

— Так, Федор Лукич, забавно все…

Цибульский плюхнулся в кресло, положил на колени прозрачную тоненькую папку, вспорол серебристую змейку замка и вытащил несколько листов бумаги.

— Честно говоря, я уже смирился с вашим странным отказом от новых автомобилей. Я подумал: если человека поставили директором такой большой конторы, как наша, то этот человек должен крепко взвесить каждое свое решение. К тому же, как полагают специалисты, нервные клетки не восстанавливаются… Так вот, наконец прислали наряды на некоторые запасные части. Если вы и от них откажетесь, я подам заявление об уходе — так работать нельзя.

— Заранее предъявляете ультиматум, Федор Лукич? — Тарутин перенял из рук Цибульского наряды и положил перед собой на стол. — Вы не совсем четко представляете смысл моего отказа от новой техники. А смысл прост: обратить внимание министерства на наше положение. Не для того, чтобы провалить очередной месячный план. Мне кажется, я выбрал верное направление… Что касается запасных частей, то это другой вопрос, Федор Лукич! Не путайте божий дар с яичницей. Остается лишь сожалеть, что нам их мало выделили.

Цибульский свел у подбородка широко растопыренные пальцы рук. Смуглое его лицо было сосредоточенно.

— Да, мало. Но может быть гораздо больше. Нужны фонды.

Тарутин пытливо посмотрел на энергичный профиль своего заместителя.

— Фонды на выделенные запчасти предусмотрены.

— Нужны дополнительные фонды для непредусмотренных запчастей.

— Не понимаю вас, Федор Лукич.

— Скажите, что должно отличать меня, вашего заместителя по коммерческой части, от вас?

— Для начала внешность. Чтобы сотрудники нас не путали.

— И не только внешность, — серьезно ответил Цибульский. — Предприимчивость! Вот что меня должно отличать. Вы разрабатываете направление, я его осуществляю. И в наших с вами условиях предприимчивость — фактор немаловажный.

— Так-так, — улыбнулся Тарутин. — Что же вы хотите предпринять?

— Для начала — заручиться дополнительным фондом.

— А дальше?