— Спускайся по лестнице в конце коридора. Выйдешь возле туалета.

Порша делает несколько быстрых шагов по направлению к нам, вид у нее враждебный.

— Джесси, возможно, ты оказываешь помощь и содействуешь преступнице. Это серьезное правонарушение.

Моя лучшая подруга поворачивается ко мне, а в это время дверь выбивается каким-то тяжелым предметом, который рикошетом отлетает к лестнице.

— Никаких компромиссов, — жестко шепчет она, и я бегу, бросив последний взгляд на удивленное лицо Порши.

Я перепрыгиваю через пять ступенек, а потом хватаю велосипед и выскакиваю в захламленный мусором переулок. Шлем Джесси подпрыгивает, как разбитая пластиковая корзина, когда я несусь по неровной каменной мостовой.

Глава 39

Я еду так быстро, что через десять минут приходится остановиться под железнодорожным мостом, — мое сердце едва не выпрыгивает из груди. Пот стекает по спине, даже колени мокрые. Товарный поезд начинает громыхать надо мной, а я громко кричу оттого, что невольно узнала, оттого, что Порша невзначай упомянула при мне и что так важно для меня. Ищейка! Лекс оставил свой знак. Для меня. Я так и вижу его прикованным к кровати, кровь сочится на свежевыстиранную простыню, но в свои последние секунды он думает, как бы расставить капкан, и использует весь свой творческий потенциал, чтобы обвести убийцу вокруг пальца и не оставить все так, как есть. Лекс приберег свой самый оригинальный план напоследок, использовал свой последний вздох, чтобы передать это сообщение, в надежде, что оно будет донесено до меня и я пойму его смысл. Я пойму, Лекс, пойму! Я не подведу тебя! Я снова вою от боли и тоски — за Лекса, за Мелоди и за себя. Он постарался передать это последнее слово для меня, потому что знал, что я этого так не оставлю. Ищейка… Я знаю «как», но не знаю «почему», и я кричу и уже хочу действовать, чтобы выяснить это «почему», пройти по обнаруженной Лексом тропинке и посмотреть, куда она приведет.

Я снова сажусь на древний велосипед Джесси и кручу педали до одиннадцати часов. Почему, Раиф? Зачем? О’Шиа подошла к ответу не ближе, чем я, хотя у нее есть компьютеры и доступ к базе данных, к тому же судебные власти и закон на ее стороне. Но никакие системы, процессы и протоколы здесь не помогут.

Многие в работе бывают напыщенными и заносчивыми. Раиф заставил Лекса замолчать, но ведь шарф каким-то образом попал в мой дом, а нож оказался в канале. Я направляюсь домой, и пусть Пол расскажет мне, что ему известно, даже если это последнее, что он для меня сделает. Я ехала тридцать пять минут, но так и не разложила в голове все по полочкам. Миновав еще пять улиц, я останавливаюсь возле гаражей. Я не могу просто зайти в дом, полиция наверняка будет ждать меня там. Я убеждаюсь, что мой телефон выключен, а SIM-карта в заднем кармане. У меня нет доступа к электронной почте. На смену несерьезным мыслям о мести пришли более практичные: из-за того, что я скрываюсь, мне негде провести холодную ночь. Может, и глупо так рисковать, но меня тянет к дому: пустота в моей груди должна быть заполнена. Я дую на замерзшие руки и направляюсь к мосту через канал в полумиле от своего дома, так мне удастся избежать контакта с водой. Потом волочу велосипед вниз по ступенькам к стоящему неподалеку дому, подальше от взгляда прохожих, ставлю его под дерево и, услышав приближающуюся машину, прячусь за забором. В этом районе дома низкие, и я спускаюсь мимо электрической подстанции к высокому металлическому забору. Я оглядываюсь по сторонам в поисках чего-нибудь, что помогло бы мне перелезть через него, и нахожу возле сарая сломанный стул. Теперь я на несколько сантиметров выше, но преодолеть эту преграду сложнее, чем кажется на первый взгляд. Я делаю огромные усилия, но перелезть не могу. В конце концов меня охватывает ярость, и я переваливаюсь через него, оцарапав живот. Проделав долгий и трудный путь, я добираюсь до берега канала и крадусь мимо сада соседей. Я не осмелилась переправиться через канал, поскольку меня могли бы заметить. Я расцарапываю руки, продираясь сквозь густые заросли. И через какое-то время в полумраке возникают очертания «Марии-Розы». Здесь темно и тихо, как для Лондона; укромное, заброшенное место, такое прекрасное при свете солнца и такое зловещее ночью.

Канал превратился в грязное месиво. Притаившись, я сижу неподвижно, пока мои ноги не затекают. Удивляюсь, увидев пробегающую мимо соседского улья лису. Вода лениво ударяется о деревянный борт нашей баржи, в иллюминаторах темно, значит, здесь никого нет. Макс и Маркус не вернутся до следующей недели, но они бы не возражали, чтобы я здесь пожила. В моей сумочке лежит ключ от массивного навесного замка, и я воспользуюсь им на правах хозяйки.

Убедившись, что вокруг никого нет, я медленно продвигаюсь вперед и наконец вижу свой дом. Шторы в комнате Джоша задернуты, свет выключен. Он, должно быть, спит, одеяло сбилось у его ног, волосы упали на лоб. Сквозь тонкую полоску света в окне мне видны картины на стене нашей спальни и груда одежды Пола на стуле. В кухне темно. Интересно, наблюдает ли полиция за садом.

Стараясь оставаться не замеченной из дома, я пробираюсь за сараем и попадаю на борт баржи. Я отпираю дверь и проскальзываю внутрь, прикрывая ладонью свет фонарика, который ношу в сумочке еще с тех пор, как вломилась в офис Пола. Хотя иллюминаторы и небольшие, я не осмеливаюсь зажигать свет. Во мраке я вхожу через крошечную дверь в кухню с двухконфорочной плитой и маленьким холодильником. Поодаль стоит складной столик со скамейками, а штора разделяет комнату на две спальни, выполняя роль стены между ними. Еще дальше душевая со стиральной машинкой, здесь же находится еще одна дверь на заднюю палубу. Все здесь свидетельствует об «организованности» M&Ms: на кроватях свалена одежда, которая не поместилась в рюкзаки, пивные бутылки валяются на полу, совершенно новые лыжные перчатки забыты на столике рядом с ноутбуком.

Я включаю электрический обогреватель и вдруг понимаю, что ужасно голодна. Я открываю холодильник, достаю засохший кусок чеддера и начатый йогурт. В шкафу нахожу два крекера и убеждаю себя, что наелась. Согревая руки чашкой черного чая, сажусь за стол и нерешительно включаю ноутбук. К моему удивлению, он вздрагивает, голубой свет экрана отбрасывает тени по темной комнате. Макс и Маркус никогда не выключают его и не ставят пароль. Теперь мне есть чем заняться. Я достаю диск Мелоди, на котором написано «Четкий след!», и вставляю его в ноутбук. Он начинает проигрываться, и мне хочется смеяться от увиденного абсурда. Фильм снят крошечной камерой, прикрепленной к передней части ступни. Кто-то идет по темному ковровому покрытию, и острые ворсинки цепляются на объектив. Затем камера поворачивается, и видно, как мимо проходит пара туфель на высокой платформе. Я вижу лежащую заколку для волос и то, как колпачок ручки ударяется о ножку стола. Микрофон работает очень четко, улавливая каждый звук и скрип кожаной подошвы туфель, но голоса в комнате приглушенные и расплывчатые. Кто-то смеется, женская фигура раскачивается перед объективом. Вдруг камера перемещается на сорок пять градусов вверх. Тот, кто снимает все это, садится и кладет ступню на колено. Астрид показывает язык в крошечную камеру. Позади ее белокурых волос видны цветы в офисе Форвуда.

— Ах ты, бесстыдник, Лекс! Ты направляешь эту штуку на мою юбку? — смеется она в камеру.

Слышатся грохот и скрип, потом стало темно. Лекс отвернул камеру. Съемка с уровня ноги — одна из многочисленных его идей, которые были протестированы, но впоследствии забракованы.

Через несколько секунд начинается другое видео, на этот раз его туфли находятся под столом. Он уже не в офисе, на полу прекрасный белый кафель. Здесь отличная акустика, так что слова эхом разлетаются вокруг. Камера ужасно раскачивается, как будто Лекс прыгает на одной ноге, затем она останавливается. Напротив него пара фиолетовых туфель.

У их обладательницы длинные ноги и тонкие лодыжки. Лекс раскачивается на стуле, а может, это кресло-качалка. Возле стола видны дорогие кожаные туфли на каблуках и ножки в чулках телесного цвета. Невозможно разобрать, о чем идет разговор, но фильм захватывающий; язык тела очень выразительный.