Рассуждал я долго, и каждая крупица виденного, влекла за собой всё более и более изощрённые домыслы. Неожиданно твари, пристально  надзиравшие за мной все это время, конвульсивно зашевелили конечностями, походящими на канделябры, при этом извергая невразумительные по значению звуки, сродни треску сучьев. Несколько мгновений я пытался выждать конечного результата сего спонтанного действа. Но когда трескучие голоса существ достигли пагубного для человеческого  слуха и разума фортиссимо, я, охваченный запредельной тревогой, стремглав ринулся к краю моста и совершил один из самых необдуманных, самых опрометчивых поступков в своей жизни, -  прыгнул и  вниз, в ледяные  объятья матушки тьмы.  Невдомёк мне был смысл подобных жестов, тем паче со стороны чуждых для земных наук  созданий.

   Я летел, пересекая  мерцающие лабиринты  звезд, сквозь Магеллановы облака и бурлящие планеты; охваченный бесовским коловращением,  миновал одна за другой  смертоносные галактические воронки.  Ужас, отчаяние, безысходность – извечные попутчики заблудших душ,  - обвили меня невидимыми дланями. Крик, - яростный и почти нечеловеческий вопль предвкушения смерти, растворялся в чёрном мареве космоса.

   Спустя неведомое количество времени, я был подхвачен мощнейшим потоком воздуха  и брошен вверх, затем столь же бесцеремонно  перекинут  далеко в неизвестную сторону. Тело неистовствовало в коловратной пляске. Безродный, неподдающийся описанию шум яро вгрызся в проушины. Клянусь, забвение  ещё тогда бы  поглотило останки моего рассудка,  если бы не старые манеры. За годы, проведенные в греховных постижениях зловещих таинств, я выявил некую закономерность: даже в самом леденящем душу кошмаре, можно уловить сладкий привкус навязчивой интриги.  Засим и  ужас от головокружительного полета, был временно смещен с трона приступом интереса. Я был несколько заворожен очередной превратностью этого мира - виделось мне, мол, лечу  я на крыльях самого ветра, ловко увертываясь от попутных астероидов. Фантазия фантазии рознь. Ибо некая деталь явственно обличала иной смысл придуманной мною идиллии с ветром. Слишком уж целенаправленными были порывы галактической вьюги. И вдруг меня озарила догадка... Боже мой! Ветер этот  явно не стоял в близком родстве с тем, что игристо подгонял облака над  Окой, опьяняюще  шелестел листьями клена в моем приусадебном парке в Калуге, и волновал воды близлежащего к усадьбе пруда. Сей вихрь был живым существом, наделенным разумом и иже с ним, капризами и похотями,  и, что ещё ужаснее, -  разумный поток воздуха откровенно не питал ко мне симпатий.  Безликая тварь  швыряла меня из стороны в сторону на лету. Немыслимо, какие катаклизмы переживал в тот момент рассудок. Но существу, чьё бытие заточено в пределы муссонных колебаний, невдомёк людские муки.  То волчком завертит, то швырнет в сторону, то поймает на лету и катапультирует в черные пустоты.  Все эти отвратительные насмешки над моей натурой, и попытки  отнять  последнюю искру разума, сопровождались аккомпанементом трелевых завываний, кои превращались на нижних тонах, в будоражащий и сиплый хохот. Никакой речи о сопротивлении  и быть не могло.  Бесовское отродье, в полной мере распоряжаясь плодом  соблаговолившего ей провидения, играло мной подобно жонглеру.

   Я заметил, что звезды, кои ранее  сплошной грядой  окружали нас,  начинали редеть по мере спуска. Следовательно, сие  космическое безумие не бесконечно и где-то там, внизу, на безмерной глубине, среди едких сгустков  оцепеняющего  ужаса и лежбищ, угловатых сущностей, чья ненависть прожигает время и пространство,   есть дно.  И я достигну его, непременно -  мыслил я на лету.  Углубление в логические думы слегка укрепило дух. Мысли  о жителях дна, пришедшие из тех же безымянных глубин, наполнили чашу разума иным раздумьем. Похоти ветреной твари отошли на задний план, когда перед взором вздыбились образы моих будущих «соседей». Огромные и бесформенные массы, напрочь отвергающие все законы земных наук, неописуемым образом передвигались на скрюченных конечностях с виду  напоминавших сучья  гнилого дуба. Их диковинные тела, сплошь состоящие из остроконечных фантасмагорических зубцов, взрастающих из трупной ткани, опоясывали   странной формы пластины.    Первое, что бросалось в глаза, из виденных мною образов, - это абсолютная согласованность каждого члена  и конечности существ,  - в сопряжённой   работе  им не было равных. За счет этого, твари могли выворачиваться и перестраиваться в любую сторону, под любым углом, а чтобы воссоздавать  двигательный аппарат им требовалось всего лишь сгруппировать несколько конечностей. Многие из них не гнушались  нацепить на один из телесных зубцов свой трофей -   скелет человекоподобного существа.

      Дабы не угодить в капкан безрассудства,  я развеял геенские лики  и стал решать загадку насущного, хотя в этом космическом колодце явь и думы не имели разделительных границ.

      И так, пыл муссонной твари поутих, на что намекали повадки. Исчез былой азарт и интерес к акробатическим неистовостям. Теперь она ограничивалась  легкими  переворотами моего тела налету. Внизу расстилалось  мертво красное скопище  кипящих облаков, я не берусь даже описать это чудное  и одновременно пугающее явление. Это был шанс. Ведь, существо, так неистово глумившееся над моей натурой, при всем своем превосходстве, должно же было иметь хоть какую-нибудь слабую точку. И потом, если в этом мире существует такое понятие как целостность, то  вполне вероятно, что  злорадствующий «жонглер» имеет определенную форму, пусть даже не плотную, пусть даже не земную, главное – целостность или подобие ей.  Одурманенный такими думами, я начал суматошно выискивать  на лету брешь между смертоносными  сгустками неизвестного вещества. Задача усложнялась их неусидчивостью. Стой они неподвижно, я бы  проскользнул в одно из отверстий и продолжил свой путь, но ситуация всецело располагала к появлению второго шанса - шанса быть испепеленным и развеется в галактическом забвении.

     Все ближе и ближе я приближался к безжизненному полотну  ядовитых облаков. Я протянул руки вперед,  дабы взять полный контроль над падением. Что же касается твари, то она  всячески пыталась ухватить меня за ноги,  я ощущал её жгучие хладом  прикосновения. Теперь в прыти первенствовал я. В тот момент, прилив ликования оттеснил прочие мысли. Однако нынче, я не могу отрицать версию с  присутствием третьего,  иного существа, кое все настойчиво засасывало меня   вниз. И вот, приблизившись к облакам на  смертельно малое расстояние, я внезапно метнулся вправо и протиснулся меж двух исполинских сгустков. Момент… и  брешь  сомкнулась. Я продолжил свой  умопомрачительный полет в царство мрака. Провидение отвернулось от ветряной твари - она сгорела в облаке бурлящей смеси. Смерть её увенчалась пронзительным звуком, подобным холодной воде свеженалитой в раскалённый котел. Победа была за мной, и теперь меня ждало одиночество и ледяная тьма…. Мелькнула ослепительная вспышка, в разы  ярче  предшествующих, я ощутил глухой удар  об мягкую поверхность, но ничего не мог предпринять. Тень беспамятства восторжествовала надо мной…

2.

Явь и сон  - две грани лезвия черного клинка. Одна грань ранит и  колит наши тела, искусно вырезая морщины и дробя наши кости в могилах, а другая -  истязает наш разум и душу.  И не сыщется в мире нашем счастливца, чья непреклонность и совладение собой,  выстояли бы натиск  сего меча – чёрного постулата безысходности.  Я же был пронзен  им насквозь и пригвожден к самому дну  самого глубокого колодца отчаяния и кошмара. А где-то там, наверху, в распрекрасном мире беспечности, откуда тонкой нитью струится радужный свет, счастливые матери лобзают белокурых мужей  под сенью дубов и кормят  их чистейшей малиной. И греет их среднерусское  солнце и упаивает журчание кристальных ручьев. Я должен выбраться отсюда, - твердил себе, - даже если легионы дремучих фантомов безысхоности и страха  непроглядной грядой встанут на пути моём…