Мать тоже во время войны голодала, но она не трясется над каждым куском. Когда печет хлеб, то, готовя мне сандвичи, всегда срезает хрустящие корки. Если бы бабушка увидела это, пришла бы в ярость. Представив себе ее свирепое лицо, я улыбнулась.

— Садись, Мегуми. Что тебя так рассмешило? — спросила Миёко, охочая до шуток и розыгрышей.

— Да так. Наши семейные дела — долго рассказывать.

Кстати, я еще не говорила подругам, что собираюсь уехать на лето к матери. Разумеется, они будут очень рады за меня, но это слишком важное событие, чтобы обсуждать его заранее. Как бы не сглазить. Пусть лучше перемывают косточки Рейко. У нее наконец-то состоялось первое свидание с таинственным незнакомцем.

— Рейко совсем потеряла голову, — щебечет Миёко. — Они ходили в парк развлечений в Наре и целый день катались на русских горках.

— Рейко — на русских горках? — с удивлением спрашивает Норико. — Да она же панически боится высоты. В прошлом семестре даже не смогла взобраться на гимнастическое бревно. Расхныкалась, будто ее режут. Редкая трусиха.

— Трусиха, но этот парень сказал, что он обожает скорость. Когда ему будет восемнадцать, он станет автогонщиком.

— Ну что же, Рейко надо готовиться заранее. Ты представляешь ее в гоночном автомобиле? Она и на велосипеде ездит только по ровной дороге. Вниз по холму ни за что не съедет, заключила Норико, и обе мои подруги расхохотались.

Я ничего смешного в этой ситуации не вижу. Девочка, смертельно боящаяся высоты, вынуждена целый день кататься на русских горках. Вот что значит любовь! Мне даже стало жаль Рейко. Но я не хочу спорить с подругами и вяло поддерживаю разговор.

Я их не увижу целое лето, и вполне возможно, что осенью, когда вернусь, почувствую себя здесь не в своей тарелке. Я буду жить на два дома: летом — у матери, а во время учебного года — у отца. Какой же дом будет настоящим или я вообще буду ощущать себя бездомной? Давным-давно, когда я впервые прочла подробные статьи о космонавтах, мне стали сниться кошмары, будто я сижу в космическом корабле, который совершает бесконечные витки вокруг Земли, но никогда на Землю на вернется. Нечто подобное мнится мне и сейчас.

Подружки продолжают трепаться. Норико, размахивая вилкой перед носом Миёко, пытается ее в чем-то убедить. На сей раз они расхохотались чересчур громко, и на нас обернулись девочки из двенадцатого класса. Кроме нас троих, десятиклассниц в кафетерии нет. В основном сюда заходят выпускницы, считающие себя слишком взрослыми, чтобы таскать из дому завтраки. Так, во всяком случае, говорят мои одноклассницы, у которых есть старшие сестры. В их семьях тоже бывают свары. Двенадцатиклассницы препираются с родителями по поводу одежды и косметики.

Любой заглянувший в кафетерий сразу бы сказал, что мы с Миёко и Норико учимся еще в десятом. Только мы ходим в школу в джинсах и майках с короткими рукавами. Девушки из двенадцатого класса носят платья или юбки с шелковыми блузками. Хотя в школу не принято приходить накрашенными, они все же позволяют себе еле заметно подмазать губы и ресницы и слегка подрумянить щеки.

В нашем классе тоже есть девочки, которые хотят выглядеть взрослыми. Они сменили джинсы на юбки, а когда я прохожу мимо них по коридору, улавливаю легкий аромат духов. Они носят более длинные пальто и плащи, чем остальные девочки. Модницы предпочитают фиолетовый, темно-синий и бледно-розовый оттенки. Мы же, кто попроще — красный, желтый и ярко-голубой. Но в принципе все мы меняемся. Наверное, через два года Миёко, Норико и я будем выглядеть как девочки, сидящие сейчас в кафетерии.

Мне, впрочем, этого не хочется. Не нравится, как эти девушки глупо хихикают тоненькими голосками и по-мещански прикрывают рот ладошкой. Они подолгу ковыряются в тарелках, время от времени тяжело вздыхая. Не понимаю такого. Если мне не нравится еда, я просто не стану есть. А зачем без конца возить вилкой по тарелке и при этом так вздыхать, будто тебя насильно заставляют доесть все до конца?

— Что-то случилось, Мегуми? — сочувственно спрашивает Миёко.

— Нет, а что могло случиться?

Я крошу в руках рожок. Поскольку с виду они все одинаковые, я вместо рожка из кислого теста по ошибке взяла тот, что из непросеянной муки. Придется его выкинуть.

Неожиданно включается школьное радио. Слышно, как кто-то дышит в микрофон, наверное, один из наших педагогов. Некоторые девушки преувеличенно пугаются, точно слабый треск в динамике — это ящерный взрыв. Наконец звучит голос госпожи Фукусима:

— Передаем важное сообщение.

В кафетерии полная тишина. Все замерли, положив ложки и вилки.

— Профессор Гото из Университета Кобе только что сообщил по телефону о результатах предварительного этапа конкурса на лучшее сочинение. Как вы знаете, мы отправили профессору работы наших десяти финалисток.

Пока госпожа Фукусима зачитывает имена финалисток, тишина в кафетерии становится все напряженней. Норико побледнела — явно волнуется за меня, Миёко заметно посерьезнела — сидит не шелохнувшись, сузив глаза. «Да не волнуйтесь вы, — хочется мне сказать подругам. — Я с самого начала ни на что не рассчитывала. Мое сочинение — о сугубо личных проблемах, которые касаются только меня». И все же неплохо было бы получить хотя бы почетный диплом.

— Рассмотрев десять представленных работ, господин Гото награждает почетными дипломами Эйко Сакамото и Сумире Курода, — объявляет госпожа Фукусима.

Надо радоваться тому, что я среди финалисток, уговариваю я себя.

— Второе место, — продолжает госпожа Фукусима, — заняла Хидеко Шибата.

Все головы повернулись в одну сторону, и я тут же разглядела Хидеко. Она сидит у противоположной стены. Сначала лицо у нее побледнело, потом на нем появилось выражение растерянности. Наверное, не может понять, то ли радоваться то ли печалиться. Я бы, заняв второе место, тоже растерялась. Уж лучше не знать, что ты находилась всего лишь в одном шаге от победы. По-моему, педагогам следовало раздать нам короткие анкеты с одним-единственным вопросом: «Если вам присудят второе место, а не первое, хотели бы вы узнать свой результат или нет? Поставьте галочку в нужном квадрате».

— Как вы знаете, сочинение, удостоенное первого приза, будет помещено в памятную капсулу вместе с лучшими работами, отобранными в других средних школах Асии, а также в Кобе, Осаки, Амагасаки и Нисиномии. Эти эссе — наши послания людям будущего. Капсулу торжественно вскроют в двухтысячном году. — Госпож Фукусима делает эффектную паузу.

Я перевожу взгляд с Хидеко на Миёко и Норико Мои подруги от волнения сжали кулаки.

— Рада сообщить вам, — продолжает госпожа Фукусима, — что чести быть признанной автором лучшего сочинения удостоилась единственная десятиклассница, попавшая в число финалисток.

Мое сердце остановилось. Через пару секунд госпожа Фукусима называет мое имя, и Норико, вскочив со стула, издает радостный вопль.

— Примите мои поздравления, — заканчивает свое обращение госпожа Фукусима. — Все вы написали достойные работы.

Радио выключили. Короткая тишина, и снова гул голосов. Норико и Миёко, наклонившись через стол, душат меня в объятиях. Я сижу как окаменевшая. Встаю, обнимаю подруг и снова плюхаюсь на стул.

— Я так счастлива! — говорит Миёко. Ее глаза блестят от слез.

— Молодец, — добавляет Норико. — Я знала, что ты выиграешь.

Подошли две сидевшие неподалеку девушки из двенадцатого класса. Пожали мне руку и сказали:

— Здорово! Поздравляем тебя.

Обеденный перерыв подходит к концу. Кафетерий пустеет. Девочки, проходящие мимо нашей троицы, на пару секунд останавливаются.

«Поздравляем, Мегуми!»

Они напоминают мне старших сестер Кейко, которые относились ко мне и моей бывшей подружке с некоторым снисхождением, но все же, если мы бывало ушибемся или разревемся, всегда приходили на помощь. На какой-то момент мне стало неловко, что я столь критически оцениваю двенадцатиклассниц, однако я понимаю, что вскоре забуду об их поздравлениях и останусь при своем, не слишком лестном для них, мнении.