Он крепко обнял ее и поцеловал в затылок, поглаживая ее груди. Потом его рука медленно скользнула ей в промежность. Госпожа Такагаши тихо застонала, слегка приоткрыв рот. Ее веки были опущены. Когда отец коснулся губами низа ее живота, сжав ей груди ладонями, она закричала: „Не надо! Остановись!“ — и стиснула руками его виски. Он овладел ею.

Я больше не могла смотреть на них. Не шевелясь, я сидела в темноте, пока стоны не стихли.

С тех пор я перестала ходить в лес, я даже избегала смотреть на Юкио. Как ему сказать, что мы — брат и сестра, а наши родители спят друг с другом? Ни господин Такагаши, ни моя мама не догадывались о том, что происходит.

Я почти не выходила из своей комнаты и старалась ни с кем не разговаривать. То, что я узнала, оказалось выше моего понимания».

«Однажды вечером я шла вдоль берега реки. Я чувствовала, что ноги мои еле передвигаются. Присев на берегу, я заметила мальчика, который бросал в воду камешки: они ударялись о гладкую поверхность и отскакивали от нее. Я вспомнила игру, которой еще в детстве научил меня отец в Токио. Стоя на плотине, он показывал мне и тому мальчику, моему ровеснику, как нужно бросать плоские камешки. У мальчика получалось очень хорошо, а мои камешки всегда уходили под воду, но он надо мной не смеялся. Он собирал камни и делился со мной. Как-то раз я его спросила: „Где твой папа?“ Сейчас я уже не помню, что он ответил. Не помню ни его имени, ни лица.

Мальчик на берегу перестал бросать камешки, взял с земли сумку и зашагал прочь. Я смотрела ему вслед.

И вдруг поняла, что это Юкио играл со мной много лет назад. Это обо мне он рассказывал, и девочка, с которой он гулял в парке в Токио, — это я. Мы были вместе, не подозревая, что у нас общий отец.

И Юкио всего этого не знал».

«Мама еще оставалась у своей кузины, когда однажды ночью — небо было ясное и светила луна — меня разбудил шорох в спальне отца. Должно быть, отец, словно мышь, пытался пролезть сквозь отверстие в глубине стенного шкафа.

Я вылезла из постели и забралась на чердак, как уже делала это в прошлый раз. В свете луны я легко отыскала щель между половицами. Сначала я остановилась над комнатой Юкио. Там не было никого, даже Юкио. „Где же он?“ — подумала я.

Тогда я прошла туда, где находилась спальня его родителей. Должен же кто-то быть дома. И там сквозь щели дощатого пола я увидела их.

В окно лился лунный свет, освещая всю комнату. Они были голые. Госпожа Такагаши сидела верхом на животе моего отца, упираясь коленями в татами. Они смотрели друг на друга. Отец медленно поглаживал ее соски, ее круглые груди. Она запрокинула голову, прикрыла глаза, слегка разомкнув губы. Отец приподнялся, перевернул ее на спину и накрыл своим телом. Он целовал ее лицо, рот, шею, грудь. Его рука вновь скользнула ей в промежность. „Не надо!“ — воскликнула она. Он овладел ею. Теперь стонал он, сильно напрягая бедра. Потом они лежали рядом на спине, и луна ярко их освещала.

Отец сказал:

— Жена вернется через два дня. Я больше не могу без тебя. Нужно найти место, где мы могли бы встречаться.

Госпожа Такагаши неуверенно ответила:

— Дай мне время подумать. Я запуталась.

— Подумать о чем? Запуталась в чем? Ты слишком серьезна! Никто никогда не узнает. Я приду завтра ночью. Юкио опять останется у моего коллеги из лаборатории. Он говорит, что наш сын очень сообразительный и умеет думать. Я горжусь им.

Отец исчез через отверстие в стене. Мгновение спустя я услышала плач госпожи Такагаши.

Когда я легла спать, было три часа утра.

В восемь я встала. В этот час уже нужно быть на заводе. Отец ушел в лабораторию. Я поспешила на работу.

Начальник бригады закричал:

— С какой стати ты позволяешь себе приходить так поздно? Подумай о солдатах, которые борются за свободу Азии, за наш народ, за тебя!

Он дал мне пощечину. Но я не чувствовала боли. Все казалось мелким и незначительным по сравнению с тем, что происходило в моей голове. Весь день у меня перед глазами стояла картина, увиденная ночью: мой отец и госпожа Такагаши.

Я легла рано, хотелось спать. Отец вошел ко мне в комнату и спросил:

— Что с тобой? Ты заболела?

Не глядя ему в лицо, я ответила:

— Нет. Просто устала после целого дня работы.

Он мягко сказал:

— Спи крепко.

Полночь. За стеной послышался шорох: так я и думала. Сна ни в одном глазу. Я проспала четыре часа. Скорей на чердак. Отец с госпожой Такагаши, одетые в летние кимоно, сидели за низким столиком и разговаривали. Отец поцеловал ее в шею, но она отодвинулась в сторону и сказала:

— Нет, не надо… прошу тебя. Сегодня мне нужно кое-что тебе сказать.

— Не будь такой серьезной! — ответил он, поглаживая ее бедра.

— Нет, все-таки будь серьезным!

Она чуть не плакала.

— Но в чем дело? Я совершенно серьезен, когда говорю, что хочу оставаться с тобой до самой смерти. Если вдруг твой муж умрет и тебе понадобятся деньги, я всегда смогу помочь. О моей жене не беспокойся. Она ни о чем не подозревает. Ее интересует только то, что говорят о ней вокруг, она ведь так гордится своей семьей. Она думает, что умна и что я никогда ее не брошу. Но на самом деле она глупа.

— Неужели ты не понимаешь! — воскликнула она. — Я хотела только одного: чтобы у нас была семья, дети. Но ты неожиданно женился на другой женщине. Ты сказал, что должен угодить родителям и разведешься с ней после их смерти. Теперь у тебя от нее ребенок, а я живу с мужем и Юкио. Я не брошу свою семью, и ты не бросишь свою.

— Что? — удивился отец.

Она продолжила:

— В последние десять лет я жила спокойно, впервые в жизни. Без тебя.

— Что значит — без меня?

— Сначала я боялась жить с мужем, потому что думала, что люблю тебя. Я согласилась на этот брак только из-за Юкио. Муж так добр и внимателен ко мне, что теперь мне стыдно. Стыдно за то, что я делаю в его отсутствие. Он по-настоящему любит Юкио.

— Но ведь Юкио — мой сын. Не забывай об этом, — сказал отец.

— Ты не имеешь права говорить так, — оборвала она. — Мой муж сделал то, от чего ты отказался. Ты не захотел жениться на мне из-за своих родителей, не захотел признать Юкио законным сыном, потому что думал, будто мне нужны только твои деньги. Мы ни разу не встречались в людном месте. Ты не познакомил меня ни со своими родителями, ни с друзьями. Даже до свадьбы ты приходил ко мне, а не я к тебе, а потом ночью возвращался в свою пустую квартиру. Ты боялся, что соседские сплетни дойдут до ушей твоих родителей. А мне хотелось гулять с тобой, ходить в кино, ужинать в ресторане. Когда я тебя встретила, мне было только шестнадцать лет.

— Тогда почему же ты снова согласилась переспать со мной? И тебе было хорошо. Ты хотела этого не меньше, чем я. В тебе столько страсти, и один я могу ее пробудить.

— Возможно, это так. Тем не менее сейчас мне очень плохо. Я думаю о муже. Он меня любит. С тобой все кончено.

Она зарыдала. Отец сказал:

— Твой муж любит тебя, потому что не знает, что Юкио — мой сын. Если бы он узнал правду, то больше не смог бы тебя любить.

— Это зависит от тебя. Если ты расскажешь правду, то сделаешь несчастными всех: свою жену, моего мужа, Юкио, Юкико, даже родственников. У моего мужа доброе сердце. Юкио любит его. Оставь нас в покое! Муж скоро вернется из Маньчжурии.

— Это тоже зависит от меня, — сказал он тихо.

— Что значит „тоже“?

— Это я устроил так, чтобы твоего мужа отправили в Маньчжурию вместо меня.

— Как ты мог пойти на такое? Почему ты сам не поехал туда? Почему не подумал о Юкио? Ему нужен его отец.

— Не забывай, что я отец обоих — Юкио и Юкико. К тому же мне не хотелось погибать на войне. Завербовали всех, веря до сих пор в возможность победы. Но вопрос в том, примет ли Япония поражение или нет. Если нет, американцы нас полностью уничтожат. Отправиться в Маньчжурию или куда-то еще — значит умереть или стать заложником. Какая наивность! Даже Юкио понимает всю тупость армейских чиновников.