Пока же был понедельник, шестое августа. Вечером Юкио, вернувшись домой, воскликнул: «Мама! Это ужасно! Утром на Хиросиму сбросили огромную бомбу, какой никто раньше не видел. Город вспыхнул мгновенно, и почти все жители сразу погибли!»

Это случилось накануне того дня, когда я собиралась идти в деревню с госпожой Хорибе. Я была дома одна. Юкио ушел к господину Мацумото. На следующее утро они договорились пойти в университетскую больницу. Юкио помогал господину Мацумото искать в библиотеке книги по медицине.

Ночью я боялась, что придет господин Хорибе: его жены не было дома. Еще утром она отправилась к кузине. Прежде чем лечь спать, я закрыла ход в стене коробками с книгами. Юкико, вероятно, была у себя в комнате. Я надеялась, что ее отец не решится с шумом отодвигать коробки.

Я долго не могла заснуть. Думала о завтрашней встрече с госпожой Хорибе. Я знала, что она будет болтать без умолку и расспрашивать о моей личной жизни. Я жалела, что согласилась на ее предложение, но другого выхода не видела: нужен был рис.

Когда я наконец заснула, был уже час ночи.

Юкико и Тамако поют в темноте: «Хо… хо… хотару кои…» «Ты права! — говорит Тамако Юкико. — Я решила порвать со своим начальником». Юкико улыбается: «Вот и хорошо!» Тамако переходит улицу, неся под мышкой документы с завода. Вдруг раздается взрыв. Она падает на тротуар — замертво. Госпожа Шимамура кричит начальнику: «Вы убили мою дочь! Зачем вы послали ее в центр города, зная, насколько это опасно? Вы сумасшедший!» Тамако лежит в гробу. «Госпожа Такагаши, вернитесь к реальности, — говорит мне Юкико. — Отец пользуется своей властью. Вас любит муж, а не он». Встаю и иду к комоду. Выдвигаю ящик, в котором спрятан цианистый калий. Открываю коробку и смотрю на бумажный конвертик, сложенный поверх хамагури. Снова слышу голос госпожи Шимамуры: «Используйте его, госпожа Такагаши!» «Ты нуждаешься во мне. Подумай о будущем нашего сына», — говорит господин Хорибе с усмешкой. «Мне хочется убить его, — думаю я. — Завтра, да, завтра, перед тем как встретиться с его женой…» Рука дрожит. Едва я касаюсь бумажного конверта, раздается крик моего мужа: «Не трогай, Марико!»

Когда я проснулась, еще не рассвело. На часах четверть шестого. Я попыталась еще немного подремать, хотя бы до половины седьмого. Чтобы встретиться с госпожой Хорибе, из дома нужно выйти в семь тридцать. Сесть на автобус, который идет в центр города, потом дойти пешком до дома кузины. После бомбардировок 29 июля трамваи не ходят.

В доме тихо. Вдруг со стороны соседей доносится шорох. Медленно отодвигается входная дверь. «Кто это может быть, ведь еще совсем рано?» — подумала я. Господин Хорибе и Юкико уходили на работу только после семи. Сначала я испугалась, что это вор. Встав с постели, выглянула в окно. И увидела сквозь щель между занавесками Юкико: она проходила прямо мимо моего дома. Шла быстрым шагом. «Значит, не вор». Вздохнув с облегчением, я, однако, задумалась: «Куда она собралась так рано?» Я снова легла в постель.

В полседьмого я встала. Приготовила завтрак. Сидя за столом, я вдруг услышала звон разбитого стекла. Что-то случилось в кухне у соседей. Потом кто-то начал стучать в стенку и звать: «На помощь!» Я узнала голос господина Хорибе. «Что происходит?» Неожиданно наступила тишина. Мне стало страшно. Я долго не могла сдвинуться с места. Наконец решилась пойти к соседям.

Дверь не была заперта.

— Кто-нибудь есть дома?

Голос у меня дрожал. Никто не откликнулся. Я боязливо поднялась по ступеням и направилась в кухню. Вошла туда — и от ужаса кровь застыла у меня в жилах: на полу лежал господин Хорибе. Из его полуоткрытого рта текла струйка белой жидкости. Глаза были широко раскрыты. «Он умер!» Рядом осколки разбитого стакана. На раковине я заметила коробку с лекарствами. Возле коробки вскрытый бумажный пакетик, обернутый в целлофан. «Похоже, он принял отравленное лекарство!»

Я прошла в соседнюю комнату. Там был комод, уставленный пузырьками духов и косметикой. Все чисто и аккуратно. В следующей комнате на спинке стула висела школьная форма — матросский костюм. Спальня Юкико. Ничего подозрительного. Только потом я заметила на ее письменном столе листок бумаги. Я подошла ближе. Это оказалась записка: «Прощай, мама. Не ищи меня. Юкико». Теперь все стало ясно: «Значит, это сделала Юкико!» Однако я не понимала, почему она отравила отца. В замешательстве я повторяла: «Почему? Почему?» Взяв листок со стола, я вернулась к себе. И сожгла записку на кухне.

Пора было идти. Я старалась успокоиться. Нужно еще сложить платья, которые я собралась нести фермерам. Вдруг у меня возникло скверное предчувствие. Я вытащила из комода все деньги и сберегательную книжку. Потом взяла также хамагури и пакетик с цианистым калием. Сложив все в рюкзак, я вспомнила еще об одной важной вещи: мамин дневник. Отыскав тетрадь, я сунула ее на дно рюкзака.

Я вышла из дома и быстрым шагом направилась к остановке. Ноги подкашивались. Кружилась голова. Перед глазами без конца возникало лицо господина Хорибе: широко раскрытые глаза, чуть сомкнутые губы, струйка белой жидкости… Меня чуть не вырвало.

Я по-прежнему не понимала, почему Юкико отравила отца. Мне всегда казалось, что они хорошо ладили друг с другом. Господин Хорибе никогда не жаловался на дочь. Напротив, он гордился ею, ценил ее ум и скромность. «Где теперь Юкико? Если она и вправду ушла из дома, подозрение падет на нее… Неужели она собралась покончить с собой?» Я поклялась себе, что никогда никому не расскажу о том, что видела утром.

Я добралась до квартала, где жила кузина госпожи Хорибе. Я торопилась, потому что опаздывала на целых полчаса. Следуя объяснениям госпожи Хорибе, я отыскала большой дом, окруженный соснами. И, приблизившись к дому, увидела госпожу Хорибе: она сидела на скамейке перед изгородью. С облегчением я подумала, что не придется знакомиться с ее кузиной, которая знала родителей моего мужа. Госпожа Хорибе смотрела в сторону и не сразу заметила меня.

— Здравствуйте… — нерешительно обратилась я к ней.

Обернувшись, она ответила:

— О… госпожа Такагаши!

Я не осмеливалась взглянуть ей в глаза.

— Простите, что заставила вас ждать. — Я глубоко поклонилась.

— Пустяки! — сказала она и поднялась со скамейки.

Украдкой посмотрев на ее лицо, я оцепенела: оно было точно перекошено — искажено гневом.

— Пойдемте! — сказала она, не глядя на меня.

Я пошла за ней. Мы шагали молча. Это казалось странным. Она не болтала, как обычно. Мы дошли до подножия горы, откуда начиналась дорога, которая вела к дому фермеров. Госпожа Хорибе остановилась. Следом за ней и я.

— Вам когда-нибудь изменял муж? — вдруг спросила она.

«Что?» Я была поражена. Я не понимала, почему она задала мне подобный вопрос. Глаза ее были широко раскрыты. На мгновение мне снова представилось мертвое тело ее мужа. Я отвела взгляд в сторону.

— Отвечайте, прошу вас, — настаивала она.

— Нет, никогда, — ответила я, опустив голову.

— Тем лучше! — воскликнула она.

«Зачем она говорит все это?» Я недоумевала. Потом она сказала:

— Я собираюсь вернуться с дочерью в Токио.

— Простите, но я не понимаю, о чем вы… — пробормотала я.

— Не понимаете? — Она повысила голос. — Вот забавно! Об этом знают все, кроме меня, и вам неясно, о чем идет речь!

На миг мне вспомнился разговор между господином Мацумото и его женой, который я слышала на берегу ручья. «Какое унижение! Все знают об этом, кроме нее», — сказала госпожа Мацумото. Я побледнела, решив, что госпоже Хорибе стало известно о моей связи с ее мужем.

— Кузина рассказала, что у моего мужа в Токио есть любовница, — продолжила она, — которая родила от него ребенка, и что он познакомился с ней еще до нашей свадьбы. Мы женаты уже семнадцать лет, и он никогда мне ни о чем не говорил, а между тем все вокруг знали! Выходит, долгие годы я была посмешищем!