Когда женщина приблизилась к нему шагов на сто, он узнал Кхин Мио. Она подошла не говоря ни слова. На ней была красивая красная тхамейн из шелка и отглаженная свободная белая блузка, трепетавшая при ходьбе. Лицо было раскрашено танакха, на нем были толстые четкие линии, волосы убраны назад и закреплены шпилькой из гладкого тикового дерева, покрытой тонкой резьбой. Несколько прядей выбились из прически и падали на лицо. Она откидывала их назад.

— Я ищу вас, — сказала она. — Повар сказал, что видел, как вы отправились в сторону деревни. Я хотела присоединиться к вам. Одна шанская девочка сказала, что начала цвести нвени, по-моему, вы называете ее «ипомея», и я подумала, что мы могли бы вместе сходить посмотреть. Вы хорошо себя чувствуете?

— Кажется, да. По-моему, я наконец поправился.

— Как хорошо, я волновалась за вас, — сказала она.

— Я тоже... У меня были такие... странные, страшные видения. Я считал, что видел вас.

Несколько секунд она молчала.

— Я не хотела оставлять вас одного. — Она коснулась его руки. — Пойдемте.

Они не спеша пошли по дороге, толпа ребятишек потащилась за ними. Кхин Мио остановилась и посмотрела на них.

— Вы хотите тащить за собой этот... как это называется?

— Эскорт?

— Это французское слово, да?

— Кажется, да. Я не знал, что вы говорите по-французски.

— Нет, не говорю. Я знаю лишь пару слов. Доктору Кэрролу нравится объяснять мне значения слов.

— Что ж, я бы с удовольствием научился, как сказать своему эскорту: «Идите по домам». Они очень милы, но я не привык к такому вниманию.

Кхин Мио повернулась и что-то сказала им. Мальчишки заверещали и, отбежав на несколько шагов, остановились там, продолжая глядеть на Эдгара. Кхин Мио и Эдгар пошли дальше. Дети остались стоять на своем месте.

— Что вы им сказали? — спросил Эдгар.

— Я сказала, что англичане едят шанских детей, — ответила она.

Эдгар улыбнулся.

— Да, такая пропаганда не будет на руку британским властям, — сказал он.

— О, совсем наоборот. Многие из самых почитаемых шанских духов едят детей. И им здесь поклонялись задолго до вашего появления.

Они свернули на тропинку, ведущую к небольшому холму. Проходя мимо дома, который, как сказала Кхин Мио, принадлежал старухе с дурным глазом, она предостерегла Эдгара, чтобы тот был осторожен. Даже об этом она говорила игриво и непринужденно, и ощущение легкой печали, оставшееся у Эдгара после их разговора у реки, постепенно исчезло. Наконец они вошли в небольшую рощицу и начали подниматься на холм. Деревья расступились и на земле появились цветы.

— Это их вы искали? — спросил Эдгар.

— Нет, тот луг на противоположном склоне. Идемте.

Они добрались до вершины холма, перед ними оказались заросли высокого кустарника, покрытого темно-красными и нежно-розовыми цветами.

— О, какая красота! — воскликнула Кхин Мио, весело сбегая по тропе, как девчонка. Эдгар с улыбкой медленно последовал за ней, но потом и он невольно побежал. Кхин Мио внезапно остановилась и обернулась, и уже открыла рот, чтобы сказать что-то, а Эдгар попытался остановиться, но инерция движения мешала ему, и он неловко подпрыгнул раз-другой, прежде чем встал прямо перед ней. Он едва переводил дух, лицо его раскраснелось.

Кхин Мио взглянула на него и вздернула бровь.

— Мне показалось или вы действительно скакали? — спросила она.

— Скакал?

— По-моему, я только что видела, как вы скачете.

— Нет, что вы. Я просто побежал слишком быстро и не мог остановиться.

Кхин Мио рассмеялась:

— А я все-таки думаю, что вы скакали! Мистер Дрейк... — Она улыбнулась. — Вот смотрите, теперь вы покраснели.

— Я не покраснел!

— Действительно покраснели. Вот и сейчас вы покраснели опять!

— Это от солнца. Вот что бывает с англичанами, когда они гуляют по солнцу.

— Мистер Дрейк, я думаю, даже кожа англичанина не загорела бы так быстро под шляпой.

— Значит, это от физических усилий. Я же не юноша.

— Значит, от усилий, мистер Дрейк. — И она снова коснулась его руки. — Ладно, пойдемте взглянем на цветы.

Луг был совсем не такой, какие привык видеть Эдгар, он мало походил на мягкие поля, покрытые росой, в английской провинции. Здесь было сухо, стебли травы и кустарника, пробивающиеся сквозь твердую почву, были усеяны сотнями цветов таких оттенков, которых он раньше и не представлял, потому что человек, долго учившийся различать звуки, может и не замечать тонкостей зрительных ощущений.

— Если бы прошел дождь, — сказала Кхин Мио, — цветов было бы еще больше.

— Вы знаете, как они называются? — спросил он.

— Может быть, только пару из них. Я лучше знаю растительность равнин. Но доктор Кэррол кое-чему меня научил. Вот это — жимолость. А вот это разновидность примулы, она растет также и в Китае. А вот гам — зверобой, а вот здесь скоро расцветут дикие розы. — Проходя, она срывала какие-нибудь цветы.

Из-за холма послышалось пение, и появилась юная девушка, вначале — одна голова, словно отделенная от тела, потом — торс, а потом, наконец, ноги, шлепающие по тропинке. Она шла быстро и склонила голову в знак уважения, когда увидела Эдгара и Кхин Мио. Пройдя шагов десять, она обернулась, чтобы еще раз взглянуть на них, ускорила шаг и скрылась за склоном.

Оба промолчали, но Эдгар задумался, обратила ли Кхин Мио внимание на то, как посмотрела на них девушка, и на то, как они выглядели в ее глазах — вдвоем посреди цветущего луга. Он откашлялся и спросил.

— Не возникнет ли у людей неверных мыслей из-за того, что нас видели здесь вдвоем? — Эдгар сразу же пожалел о сказанном.

— О чем вы?

— Простите меня, это я так. — Он взглянул на нее. Она стояла совсем близко к нему, и ветер, дующий с луга, смешивал запах цветов с ее духами.

Видимо, ей передалось его смущение, она не стала переспрашивать, а подняла букетик к своему носу и сказала:

— Понюхайте, это ни с чем не сравнимо. — И он медленно опустил голову к ней, так что в воздухе между их губами не осталось ничего, кроме аромата цветов. Он никогда еще не смотрел на нее так близко, он видел ее глаза, рисунок радужной оболочки, неплотно сомкнутые губы, тонкий порошок танакха на щеках.

Наконец она подняла глаза и проговорила:

— Уже поздно, мистер Дрейк. А вы только поправились. Нам надо возвращаться. Может быть, доктор Кэррол уже приехал. — И она, не дожидаясь его ответа, вытащила из своего букета ипомею и потянулась руками к своей прическе. Вплетя цветок в прическу, Кхин Мио развернулась и пошла обратно к форту.

Эдгар какое-то время наблюдал, как она удаляется, а потом последовал за ней вниз по тропе.

В тот день доктор Кэррол так и не вернулся, зато, после шестимесячной засухи, на плато Шан вернулся дождь. Он захватил Эдгара и Кхин Мио, когда они спускались по тропе. Они с хохотом побежали. Крупные теплые капли ударялись о землю, как град. В считанные минуты они были мокрыми насквозь. Кхин Мио бежала впереди, прижав к себе зонтик, прическа развалилась под тяжестью мокрых волос. Ипомея держалась на волосах недолго, сначала ее прибило дождевыми каплями, а потом, увлекаемая ими, она упала на землю. Не сбиваясь с ритма сумасшедшего бега, весь в брызгах грязи, Эдгар наклонился с ловкостью, удивившей его самого, и подобрал ипомею.

На краю деревни они врезались в толпу бегущих от реки людей, спасающихся от неожиданного ливня. Все они смеялись, прикрывали головы руками, громко перекрикивались. Женщины спешили под крышу, чтобы уберечь тщательно повязанный тюрбан. Дети, наоборот, выскакивали под дождь, чтобы танцевать на поляне, быстро превращавшейся в лужу. Эдгар и Кхин Мио наконец добрались до укрытия рядом с ее жилищем. Вода падала с крыши, образуя как бы занавес, отделявший их от ликующего лагеря.

— Вы промокли, — рассмеялась Кхин Мио. — Только посмотрите на себя.

— Вы тоже, — ответил Эдгар. Он смотрел на нее, на длинные черные волосы, прилипшие к шее, на легкую блузку, облепившую ее тело, четко обрисовывающую грудь. Сквозь прозрачную ткань просвечивала нежная кожа. Она взглянула на него и убрала мокрые волосы с лица.