Когда пожилой мужчина, шатаясь, медленно удалился, ведомый своей супругой, Кэррол повел Эдгара в другое здание, стоявшее отдельно от жилых бараков. Внутри на походных койках лежали несколько пациентов.

– Это наша маленькая больница, — объяснил Кэррол. — Я не очень-то люблю держать здесь больных. Мне кажется, они лучше поправляются у себя дома. Но я должен лично наблюдать за некоторыми наиболее тяжелыми случаями, обычно если это понос или малярия. А мисс Ма я обучил обязанностям санитарки. — Он показал на молодую женщину, которая в этот момент сидела у постели одного из больных, обтирая его влажной тканью. — Она ухаживает за пациентами, когда меня нет. — Эдгар кивнул ей, и она слегка поклонилась в ответ.

Они обошли пациентов, Кэррол давал объяснения:

– Вот этот юноша страдает от страшного поноса, и я опасаюсь, как бы это не была холера. Несколько лет назад здесь была страшная эпидемия, в деревне умерло десять человек. К счастью, с тех пор не было ни одного случая. Я держу этого парня здесь, чтобы он не заразил других... А вот крайне печальный, но совершенно обычный случай для этих мест. Церебральная малярия. Для этого мальчика я не в силах сделать ничего. Он скоро умрет. Я хотел дать хоть какую-то надежду его родным, поэтому поместил его сюда... А вот у этой малышки — бешенство, ее укусила больная собака. Сейчас многие считают бешенство очередным примером трансмиссивного заболевания, но, повторюсь, я нахожусь слишком далеко от европейской науки, чтобы располагать самыми современными данными.

Они остановились у постели маленькой девочки. Она лежала скрючившись, глаза были открыты, ужас застыл в ее глазах. Эдгар был потрясен, увидев, что ее руки крепко связаны за спиной.

– Зачем ее связали? — спросил он.

– От этой болезни человек действительно становится бешеным. Два дня назад она попыталась напасть на мисс Ма, поэтому нам пришлось связать ее.

В самом конце палаты лежала пожилая женщина.

– А она чем страдает? — спросил Эдгар, которого перечисленные болезни начали повергать в тихий ужас.

– Вот эта? — переспросил доктор. Он сказал женщине несколько слов на шанском наречии, и та приподнялась на кровати. — С ней все в порядке. Это бабушка одного из больных, вон того, который сейчас сидит в углу. Она пришла навестить его, и он уступил ей свою койку, чтобы она могла отдохнуть. Она сказала, что здесь очень удобно.

– А что, ему самому постель не нужна?

– Нужна, хотя ему и не угрожает столь непосредственная опасность, как остальным.

– А что с ним?

– Скорее всего, диабет. У меня есть несколько пациентов, которые обратились ко мне потому, что заметили, как насекомые пьют их мочу — это происходит из-за содержащегося в ней сахара. Некоторых шанов это особенно волнует, для них это равнозначно тому, что кто-то съедает понемногу их тело. Это еще один традиционный диагноз, который был описан древними браминами. Этому молодому человеку нет необходимости оставаться в моем маленьком госпитале, но так он чувствует себя лучше, к тому же его бабушке есть, где отдохнуть.

Кэррол поговорил с больным, а затем — с мисс Ма. Наконец он пригласил Эдгара последовать за ним наружу. Они вышли на солнце. Было уже слегка за полдень.

– По-моему, мы достаточно потрудились. Я надеюсь, это было для вас познавательно, мистер Дрейк.

– Да, действительно. Хотя вначале, надо признать, я был несколько ошарашен. Это не очень-то похоже на прием у доктора в Англии. Я имею в виду, что он слишком открытый для посторонних.

– У меня нет выбора. Хотя это даже хорошо, когда каждый может видеть, что англичанин способен и на что-то иное, кроме как держать винтовку. — Он помолчал. — Вчера вы спросили меня о моих политических взглядах. Вот вам мои взгляды. — Он рассмеялся.

– Понимаю, — медленно проговорил Эдгар. — Но, несмотря на все истории, рассказанные мне, я до сих пор удивляюсь...

– Чему же, если позволите спросить?

Эдгар смотрел на пациентов, неторопливо расходящихся от приемной доктора.

– Что вы смогли достичь всего этого. Что вы смогли донести до этих краев музыку, медицину. Трудно поверить, что вы ни разу не участвовали в сражении.

Энтони Кэррол недоуменно уставился на него:

– И вы действительно пытаетесь поверить в это? Как же вы простодушны, мой дорогой друг!

– Может, это и так, но люди на пароходе рассказывали, что вы в жизни не сделали ни одного выстрела.

– Тогда вы должны радоваться, что видели меня в моем приемном покое, а не во время допроса пленных.

По спине Эдгара пробежал холодок.

– Пленных?

Доктор понизил голос.

– Известно, что дакоиты вырывают языки у своих пленников. В такой ситуации мне не остается ничего другого, как играть по их правилам. Но вас это не должно тревожить. Как вы сказали, вы здесь во имя музыки.

Эдгару стало нехорошо.

– Я... Я не думал...

Они смотрели друг на друга. Неожиданно на лице Кэррол а появилась широкая улыбка, он прищурился:

– Это шутка, мистер Дрейк, шутка. Я же предупреждал вас, что не нужно говорить со мной о политике. Вы не должны быть таким доверчивым. Не переживайте, языки у всех остаются на месте.

Он хлопнул настройщика по спине.

– Вы искали меня сегодня утром, — сказал он. — Я подозреваю, по поводу рояля?

– По поводу рояля, — слабым голосом повторил Эдгар. — Но если сейчас для этого не слишком подходящий момент, я все понимаю. Сегодня уже было такое утро...

– Глупости, сейчас самое подходящее время. Что же такое настройка, как не еще одна форма врачевания? Давайте больше не будем терять ни минуты. Я знаю, что вы ждете не дождетесь этого.

14

Солнце уже поднялось высоко над горой, и было жарко, несмотря на свежий ветерок, дувший от реки. Все еще слегка возбужденный, Эдгар вернулся в свою комнату, чтобы взять инструменты, и доктор повел его по узкой дорожке к тропе, проходившей между строениями и склоном горы. Он сам удивлялся, почему так серьезно воспринял шутку Кэррола. Мысль о том, что он наконец увидит «Эрард», поднимала ему настроение. С момента прибытия он пытался угадать, где же стоит инструмент, и, гуляя по территории форта, все заглядывал в открытые помещения. Сейчас они остановились у двери, закрытой на тяжелый металлический замок. Кэррол достал из кармана небольшой ключ и вставил его в замочную скважину.

В помещении было темно. Доктор пересек комнату и распахнул окна. Отсюда открывался вид на лагерь и на темно-бурые воды Салуина, текущие где-то внизу. Рояль был накрыт покрывалом из разноцветной полосатой материи, точно такой же, из какой были сшиты одежды многих шанских женщин. Доктор с торжествующим видом снял его.

— Вот он, мистер Дрейк.

«Эрард» наполовину был освещен солнечными лучами, падавшими из окна, его полированная поверхность казалась не твердой, а жидкой, отчего инструмент казался таинственным на фоне безыскусной обстановки комнаты.

Эдгар подошел и положил ладонь на крышку рояля. Некоторое время он просто молча стоял и смотрел, потом начал качать головой.

– Невероятно, — сказал он. — На самом деле... это так... — Он глубоко вздохнул. — Такое ощущение, что какая-то часть меня до сих пор не может этому поверить. Я знал об этом уже два месяца, но, по-моему, я сейчас поражен так же, как если бы зашел сюда, выйдя из джунглей, и увидел его... Простите, я не думал, что это произведет на меня такое впечатление... Он так... прекрасен...

Он открыл крышку и коснулся пальцами клавиатуры. Иногда он настолько увлекался особенностями конструкции фортепиано, что забывал о том, насколько красив может быть сам инструмент. Многие «Эрарды» были богато украшены инкрустацией, резьбой на ножках, даже скульптурными фигурками на крышке. Этот рояль был проще. Темный корпус красного дерева покоился на изящно выгнутых, женственных ножках, таких гладких, что они производили какое-то почти сладострастное впечатление (теперь он наконец понял, почему некоторые в Англии требовали закрывать ножки рояля тканью). Передняя панель с названием фирмы-производителя была украшена тонкими полосками перламутра, с обеих сторон заканчивающимися букетиками цветов. Сам корпус был одноцветный, тщательно отполированный, текстура дерева была видна только в местах соединения его частей.