— Он понимает, — заверила она англичан.

Появилась служанка с двумя стульями и поставила их возле собравшейся толпы. Нэш-Бернэм заговорил с ней она принесла еще один стул, который капитан предложил Кхин Мио. Наконец они уселись.

— Кажется, они еще не начали, — сказал капитан. — Смотрите, вы можете увидеть, как танцоры наносят грим, — он показал на группу женщин, стоявших у мангового дерева и покрывающих лица танакха.

Из толпы выбежал маленький мальчик и в самом центра круга поджег от огня в одном из горшков сигару.

— Это круглое пространство — сцена, — пояснил Нэш-Бернэм, — Бирманцы называют ее пве-ванг...

— Пве-ваинг, — поправила Кхин Мио.

— Простите, пве-ваинг. А вот этот сук в центре — пан-бин. Правильно, Ма Кхин Мио? — Она улыбнулась, а он продолжал: — Бирманцы иногда говорят, что он символизирует лес, но мне почему-то кажется, что часто он служит лишь для того, чтобы удерживать зрителей на местах. В любом случае, большая часть танцев происходит на пве-ваинг.

— А глиняные горшки, — спросил Эдгар, — они имеют какое-то значение?

— Насколько мне известно, нет. Они освещают сцену, если лунного света оказывается недостаточно, и обеспечивают огнем тех, кто хочет прикурить, — он рассмеялся.

— А каков сюжет спектакля?

— О, он может быть самым разным. Существует много разновидностей пве. То, что мы увидим здесь, — это ахлу пве, пве, которое финансировал богатый человек в честь религиозного праздника или поступления сына в монастырь. Обычно такие представления — самые лучшие, потому что богач может пригласить самых лучших актеров. Есть пве, которые заказывают в складчину: кто-нибудь собирает взносы с соседей и платит устроителям пве; существуют также: а-йеин пве — танцевальное представление; кийгийн пве бесплатное представление, которое устраивает актер или труппа с целью рекламы. И конечно же, йоктхе пве — спектакль с марионетками, его я обещаю показать вам сегодня ночью. Надеюсь, вы еще не совсем запутались, пожалуйста, поправьте меня, если я буду делать ошибки, Ма Кхин Мио...

— У вас прекрасно получается, капитан.

— ...есть еще зат пве — религиозные пьесы, представляющие истории из жизни Будды. Их столько, сколько воплощений было у Будды: пятьсот десять. Хотя обычно разыгрываются лишь десять из них — так называемые Затгий Себве, спектакли о том, как Будда преодолел тот или иной смертный грех. Именно это нам сегодня и покажут. Неми Зат — это пятая...

— Четвертая.

— Благодарю вас, Кхин Мио, четвертая Затгий Себве. Кхин Мио, может быть, вы объясните сюжет?

— Нет, капитан, мне очень нравится слушать, как вы рассказываете.

— Ладно, но тогда мне придется особенно внимательно следить за своим повествованием... Надеюсь, вам не скучно, мистер Дрейк?

— Нет, вовсе нет.

— Мы не задержимся здесь больше чем на час. Пве будет продолжаться до самого восхода. Для полного завершения пьесы может понадобиться дня четыре... В любом случае, вам стоит узнать сюжет, всем остальным здесь он уже знаком, каждый раз повторяется одна и та же история, — капитан помолчал, раздумывая, — в ней рассказывается о принце Неми, одном из воплощений Будды, он был наследником старинной династии бирманских королей. В юности принц Неми был так благочестив, что духи разрешили ему посетить небеса. Я с трудом могу представить благоговение, с которым принц Неми и его приближенные взирали на спускающуюся с неба колесницу, они пали пред ней ниц, дрожа от страха. Едва принц взошел на колесницу, она исчезла, на небосклоне осталась лишь одинокая луна. Колесница забрала Неми на небо, где живут наты — духи, в которые верят бирманцы. Здесь даже правоверные буддисты верят, что они живут повсюду. Затем Неми отправили в Нга-йе — подземный мир, где обитают змеи, которых называют нагами. Наконец он с неохотой вернулся в наш мир, чтобы поделиться с остальными рассказами о виденных чудесах. Финал, однако, вполне печален. Короли в старости, при приближении смерти, уходили из дома в пустыню, чтобы умереть в одиночестве. И точно так же в один из дней Неми, как и все его предки, отправился в горы и там скончался.

Наступила тишина. Эдгар видел, как танцовщицы упаковывают коробочки с танакха и поправляют свои тхамейн.

— Это, наверное, моя любимая история, — сказал Нэш-Бернэм. — Иногда мне кажется, что я люблю ее так потому, что вижу в ней себя самого, свой собственный опыт... Хотя, конечно, разница есть.

— И в чем же? — полюбопытствовал Эдгар.

— Когда я вернулся с небесных равнин и из Нга-йе, никто не поверил моему рассказу.

Ночь была жаркой, но Эдгар чувствовал, как его трясет. Люди вокруг них притихли, будто все они слушали капитана. Но тут вышла на сцену одна из танцовщиц.

Эдгара сразу же поразила ее красота, ее темные глаза, оттененные жирными линиями танакха. Она была стройна и выглядела лет на четырнадцать. Девушка стояла в центре пве-ваинг в ожидании. Эдгар увидел группу музыкантов, расположившихся с другой стороны площадки пве, сначала он их не заметил. Это был маленький ансамбль, состоящий из ударных, цимбал, трубы, какого-то бамбукового инструмента, который Эдгар не смог узнать, и струнного инструмента, такого же, как он видел в Рангуне. Он назывался саунг, как сказала ему Кхин Мио, у него было двенадцать струн, натянутых на деревянную основу, похожую на лодку. Они начали играть, вначале приглушенно, звуки плыли, напоминая тихое скольжение по воде, пока не вступил человек с бамбуковым инструментом.

— Боже мой, — прошептал Эдгар. — Какой звук.

— А-ах, — проговорил капитан Нэш-Бернэм, — мне стоило догадаться, что вы меломан.

— Нет, не так... то есть, простите, конечно, да, но я никогда не слышал такого звучания, такого плача. — И хотя сейчас звучали все инструменты, капитан точно знал, что имеет в виду настройщик:

— Он называется хне, это что-то вроде бирманского варианта гобоя.

— Эта мелодия похожа на погребальную песнь.

Девушка на сцене начала танцевать, вначале совершая медленные движения. Встав на колени, она изгибала корпус, наклоняясь из стороны в сторону и с каждым наклоном поднимая руки все выше, а затем постепенно начинала плавно покачивать ими. Или, лучше сказать, они сами стали плавно покачиваться, потому что в свете светильников казалось, что ее руки плывут отдельно от плеч, словно опровергая законы анатомии, согласно которым руки должны присоединяться к плечам в сложном сплетении костей и связок, мышц и сосудов. Просто ни один анатом никогда не видал а-йеин пве.

Музыка все еще звучала медленно, как бы текла, выплывая из темноты пве-ваинг на открытое пространство, накатываясь на танцующую девушку. Она танцевала почти полчаса, и только когда перестала, Эдгар вышел из состояния транса. Он повернулся к капитану, но не смог найти подходящих слов.

— Прелестно, мистер Дрейк, правда же?

— Я... У меня нет слов, ей-богу. Меня словно загипнотизировали .

— Так и есть. Вообще, танцоры не всегда бывают настолько хороши. По движениям локтевых суставов видно, что ее учили танцевать с самого юного возраста.

— Как?

— У нее очень подвижные суставы. Когда родители девочки решают, что она должна стать меймма йеин, танцовщицей, они вытягивают ей локтевые суставы специальными растяжками.

— Это ужасно.

— Вовсе нет, — проговорила сидевшая слева от него Кхин Мио. Она протянула вперед руку, в локте она изящно сгибалась назад, создавая линию, похожую на очертания саунга.

— Вы танцуете? — спросил Эдгар.

— Танцевала когда-то, в молодости, — рассмеялась Кхин Мио. — А теперь стираю одежду англичан, чтобы не потерять гибкость.

Место девушки на сцене занял арлекиноподобный персонаж.

— Это любьет, шут, — прошептал Нэш-Бернэм.

Толпа смотрела на разрисованного человека в одеждах, унизанных колокольчиками и цветами. Он что-то говорил возбужденным голосом, жестикулируя, издавал трубящие звуки, имитируя оркестр, танцевал, совершал прыжки через голову.

Кхин Мио посмеивалась, прикрывая рот рукой.