В приемную психолога он входил упругой, бодрой походкой. В крови бурлил адреналин. Они уже близки к цели. Он раскроет дело. Сегодня же!

Ханна Нортир открыла дверь кабинета. Она улыбалась.

— Входите, капитан Матт Яуберт! — весело пригласила она, и он обрадовался, потому что сразу понял: завтра она пойдет с ним в оперу. — Наверное, сначала надо обсудить завтрашний вечер, — сказала она, раскрывая знакомую зеленую папку. — Чтобы больше уже о нем не думать. Мне нельзя идти с вами. Это неэтично. И несправедливо по отношению к вам, потому что нас с вами ждет еще много работы. В общем, нельзя со всех точек зрения.

Яуберт смотрел на нее, стараясь не выдать разочарования; это удавалось ему с огромным трудом.

— Но есть и другая сторона медали. Мне приятно, что вы меня пригласили. Не могу вспомнить, когда я в последний раз ходила куда–либо с большим, сильным мужчиной. Мне очень хочется пойти. Я очень хочу послушать «Севильского цирюльника». Я хочу куда–нибудь сходить. Я на распутье… Да, наверное, у меня получится отделить личную жизнь от работы. Должно получиться. Но не за ваш счет.

Она говорила быстро, горячо — Яуберт еще не видел Ханну Нортир такой оживленной. Ее тонкие руки жестикулировали, помогая ей говорить, зрачки расширились. Она была так красива, что он не мог отвести от нее взгляд.

— Матт, вы в состоянии отделить лечение от личных дел?

Не спеши, велел он себе. Не умничай.

— Да, наверное, — откровенно и несколько задумчиво ответил он.

— Вы должны быть совершенно уверены.

— Я уверен.

Пожалуй, поспешил!

— Если передумаете, вы еще успеете перезвонить мне завтра.

Так идет она с ним или нет?

— Я напишу вам мой домашний адрес. Когда начинается спектакль? В восемь?

Яуберт кивнул.

— Заезжайте за мной в 7:30.

— Спасибо!

За что он ее благодарит? Он испытывал такую горячую благодарность, что внутри у него все сжалось.

— Как двигается расследование?

Он ответил не сразу. Сначала надо было перестроиться, переключить передачу.

— Хорошо. Очень хорошо. Мы почти у цели.

— Расскажите.

— Сегодня утром произошло еще одно убийство. Убит бродячий проповедник в Крайфонтейне. В его автоприцепе нашли деньги. По–моему, вполне подходящий мотив. В общем, поимка маньяка с маузером — лишь вопрос времени.

— Я так рада за вас! — искренне сказала она, отодвигая от себя зеленую папку. Потом заговорила медленнее. Теперь она смотрела прямо перед собой. — Пожалуйста, расскажите о служебном расследовании.

Вот о чем ему совсем не хотелось вспоминать.

Все произошло через четыре месяца после смерти Лары. Но этого он ей не сказал. Пусть сама догадается.

Ханна Нортир слишком быстро переключилась с личных отношений на профессиональные. Он не успел подготовиться. Он ждал мягкой посадки, а теперь пришлось оживлять воспоминания, тогдашние мрачные мысли, открывать дверцы в голове, слушать голоса. Его окружал сплошной мрак. Он чувствовал невыносимую тяжесть. Кошмар окутал его липким плащом. Трудно поверить, что всего несколько секунд назад сердце было легким как перышко и взлетало, как птица.

Яуберт закрыл глаза.

Ему не хотелось вспоминать.

Нехотя он принялся расставлять образы по порядку, приказывая себе не спешить.

Чернота. Мрак.

Он лежит в постели. Зима.

Зрительные образы. Голову постепенно заполняли старые мысли. Поздно ночью он лежал в постели и вспоминал, медленно вспоминал все до мелочей, даже привкус во рту. Одеяло было тяжелое; он погружался в мир снов, навещал свою жену в царстве мертвых, слышал ее смех, ее голос. Зазвонил телефон; капитана Яуберта вызвали в Пэроу. Он вышел на крыльцо; в тот день дул холодный и промозглый северо–западный ветер.

Дом с бетонными стенами; калитка; тропинка между клумбами; маленький фонтанчик в центре газона; на улице зажглись синие фонари; любопытные соседи в халатах прижались носом к стеклу, смотрят; констебль доложил, что преступник находится в доме — застрелил жену и не выходит; соседи услышали выстрелы, постучали в дверь, он начал стрелять по ним и кричать, и сказал, что сегодня он всех их сотрет с лица земли и отправит в ад; сосед поранил щеку осколком стекла после того, как преступник выстрелил в окно прихожей.

Яуберт подошел вплотную к двери; нет, надрывался сержант, нет, капитан, не надо! По инструкции он обязан был зайти сбоку, прислониться спиной к стене; но Яуберт действовал не по инструкции. У него все внутри выгорело, почернело, покрылось слоем сажи. Он крикнул: я не вооружен; вот, смотри, я вхожу и кладу табельный пистолет на крыльцо. Открываю дверь, вхожу. Крики сержанта: нет, капитан! Что вы делаете, господи? Он совсем спятил!

Яуберт закрыл за собой дверь. В доме гулял ветер. Он слышал завывания.

— Вы что, спятили? — В него целится ствол «магнума»; мужчина, стоящий в коридоре, практически безумен, охвачен ужасом. — Я вас сейчас всех перестреляю!

Яуберт не двигался и смотрел на мужчину; он не мигая смотрел мужчине в глаза и ждал, когда пуля пробьет мозг и упадет занавес.

— Ты псих, уходи! — Изо рта у мужчины текла слюна; глаза были похожи на глаза загнанного зверя. Рука, сжимающая большой револьвер, тряслась.

Яуберт не шевелился. Стоял на месте и равнодушно смотрел в одну точку.

— Где она? — спросил он ровно.

— На кухне. Шлюха! Она сдохла, шлюха. Я убил ее. Сегодня я вас всех поубиваю! — Револьвер снова нацелен на него; мужчина шумно дышит, грудь у него колышется, его трясет.

— За что?

Он услышал сдавленный всхлип — в нем смешались боль и отвращение; ствол «магнума» опустился на несколько миллиметров; мужчина закрыл глаза, открыл.

— Убью…

Ветер, дождь бьет в стекло, стучит по железной крыше; в окнах отражаются огни, тени от колышущихся веток. Убийца привалился к стене, но револьвер не выпустил; снова всхлипнул, еще и еще, зарыдал; осел на пол; ноги подогнулись, глаза ничего не видят; застыл на полу бесформенной кучей, свернулся в клубок, обняв руками колени; крепко держит револьвер и воет, как ветер, которому так же тоскливо, как и его душе.

Дыхание уже не такое учащенное.

— Что я мог поделать?

Рыдания.

— Что я мог поделать? Она сказала, что не желает меня больше видеть! Что я мог поделать?

Плечи трясутся; все тело сотрясается.

— Она моя! — Как ребенок. Голос тонкий, жалобный.

Молчание, которое тянется бесконечно долго.

— Она сказала ему: «Ты знаешь, что я твоя». А я стоял за стеной — она не знала, — я стоял там и слышал, как она говорит: «Я вся твоя». — Последние слова снова перешли в рыдания; голос стал выше на октаву, слова неразборчивые. — «Сделай мне как вчера ночью», — сказала она. Я ударил ее, и она побежала. Сначала в ванную… — Убийца поднял голову; взгляд умоляющий. — Я даже не знаю, с кем она разговаривала!

Ответа не последовало.

— Что мне теперь делать?

В коридоре: он стоит, мужчина полулежит–полусидит, привалившись к стене; револьвер болтается на уровне колен; кто–то снаружи зовет: капитан, капитан… Снова тишина, только ветер, дождь и рыдания. Они стали тише, ровнее. Убийца не сводит взгляда с револьвера.

Вдруг — осознал возможность выхода, утешения; обдумывает, прикидывает, примеряется.

Решение созревает медленно.

— Выйдите отсюда, пожалуйста.

Да, он выйдет. Ему самому знакомо подобное желание, подобное решение. Он знает, что такое мрак. Яуберт разворачивается кругом, к двери; открывает. Снаружи крики: капитан, господи, вы живы? Что он там делает, подонок? Из–за двери слышится выстрел; он не двигался, стоял на месте, опустив голову. Наконец они сообразили, ринулись мимо него в дом.

«Приговор условный».

Яуберт в упор посмотрел на Ханну Нортир. Она хотела о чем–то спросить. Она хотела знать. Она хотела пустить душу Матта Яуберта в плавание в неизвестном море, очертить побережье Берега Мертвых, описать приметы, дать им имена. Спрашивайте, док, спрашивайте. Я расскажу, насколько близок я был к самоубийству в ту ночь, когда вернулся домой. Мне хотелось вышибить себе мозги из табельного пистолета, чтобы их разнесло по всему полу. Я видел и чувствовал облегчение моего товарища по несчастью из Пэроу. Я был близок к тому. Я сжимал в руке табельный пистолет, палец лежал на спусковом крючке. Я был уже на пути к Ларе.