Что-то я, правда, не слышал подобного приказания. Но на всякий случай промолчал.
— Ну что же, — тяжело вздохнул я. — Раз ты не хочешь, придётся кошкой доставать.
У Аннушки даже дыхание перехватило.
— Ко-о-шкой?!
— Ну да… Сбегай, пожалуйста, к бабушке на кухню. Принеси кошку.
— Но ведь она сразу же утонет!
— Ну и что? Зато ведро вытащим.
Но не двигается Аннушка, внимательно смотрит мне в глаза — может, шучу?
— Ну, чего же ты стоишь?
Понурившись, она медленно отошла от колодца. За ней потопала любопытная Наташа.
Что-то долго не было их. Наконец возвращается Аннушка.
Идёт горюет, кота Ваську целует в лобик. Прощается, значит.
— Что ты мне принесла? — спрашиваю я;
— Васеньку, — со слезами на глазах отвечает она. — Бедного, несчастного Васеньку…
— Да зачем он мне нужен? Я же тебя просил принести кошку, а не какого-то Ваську!
Аннушка, оказывается, и не догадывалась, что кошкой называется такой якорёк, которым вытаскивают затонувшие вёдра.
— Чего же ты раньше об этом не сказал? — обиженно спрашивает Аннушка. Но голос у неё радостный и веселый. — Вон, оказывается, какой ты обманщик!
— Поговори мне ещё! — страшным голосом прорычал я: Совсем как медведь. — Мигом в угол поставлю!
— А что мы там будем делать? — заинтересованно спросила подоспевшая Наташа.
— Хм-м…
Неужели никто ни разу не ставил их в угол?
Обед
Мы помыли руки и быстренько уселись за стол. На обед у нас было: борщ с фасолью, картошка с мясом, омлет.
А кроме того: ведро огурцов да ведро помидоров. Мама их только что собрала с грядки. Из них можно салат·сделать. Можно и так есть.
Ох и тяжело нам придётся!..
Но тут мама принесла ещё: большую глиняную миску вареников, с творогом; ещё большую миску вареников, с вишнями; рядом поставила крынку с холодным молоком и три чашки со свежим вареньем.
Я с ужасом смотрел на всё это.
— Неужели мы всё, что здесь стоит, осилим? — спрашиваю безнадёжным голосом у Аннушки.
— Конечно, осилим, — не задумываясь, отвечает она. — Не сможешь — я по·могу.
Спасибо тебе, дорогой товарищ…
Кто это дерется
Старались мы, старались, но всего так и не осилили. Я никак не мог одолеть картошку с мясом. Аннушка безуспешно сражалась с четвёртым вареником. С вишнями.
А здесь ещё и Наташа:
— А я уронила ваш подарок. Под стол.
Но сама что-то не лезет под стол за своим подарком. На меня смотрит. Ладно уж, полезу я.
Стол почти до самого пола накрыт клеёнкой. Под ним темно, словно в дождливую ночь. С непривычки не могу ничего увидеть. Обшариваю пол руками, сюда-туда верчу головой — куда же мог подеваться этот подарок.
Вдруг что-то зашуршало…
Да как стукнет меня по руке!
И ещё раз! Будто укол сделали.
А может, под стол гадюка забралась?
Стремглав вскакиваю на ноги и налетаю на самый острый краешек стола:
— Ай!
Сижу на полу, хлопаю глазами. И ничего не могу понять.
— Там наседка· сидит, — объяснила всем Наташа. –
Очень кусачая наседка, меня тоже клюнула.
Так вот почему она не спешила лезть под стол!
— Какая. разбойница! — встревожено воскликнула Аннушка и уселась с ногами на стул.
А я принялся ругать себя. Втихомолку, конечно. Это же я наседку за гадюку принял!
Снова полез под стол, быстро разыскал этот несчастный подарок и Наташе отдал.
— Держи, — говорю ей. — Да не роняй больше, а то в следующий раз сама полезешь.
На стул уселся, макушку ощупываю: больно…
Отдых
Мама намочила в холодной воде полотенце и приложила его к моей макушке.
Обед закончился.
Аннушка собрала со стола грязную посуду и вынесла её во двор, к летней кухне. Сняла с плиты чугунок с тёплой водой и вместе с мамой принялась за мытьё. И так ловко у них всё получалось, что у меня даже голова перестала болеть.
Наташа подмела веничком порожек и ушла к вишням.
— Клей буду искать, — сказала она. — Он самый вкусный! А мне захотелось поработать.
Выпросил я у мамы раскладушку и тоже в сад ушёл.
Установил раскладушку в тени, под самой густой яблоней, улёгся поудобней. Хорошо!
Посмотрел налево — малинник стоит густой стеной, даже· не шелохнётся. Словно дожидается, пока я подойду. Да что-то неохота сейчас… Какая-то птичка перескакивает со стебелька на стебелёк, время от времени посматривает на меня чёрными озорными глазами. А посмотрев, начинает распевать свою любимую песню:
Чиу-чиу-чиу-фьють,
Чиу-чиу, фьють-фьють-фьють…
Попробовал я перевести эту песенку на человеческий язык, и у меня получилось вот что:
Та-ра, тара, тарарам, Та-ра-та-ра, трам-тарам…
Молодец, птичка, красиво поёт. Содержательно. Посмотрел направо — Наташа, словно медвежонок, переваливается с ветки на ветку. Клей выискивает. Сама ест и Аннушку угощает… Тоже молодцы, не мешают мне работать.
А сверху, сквозь зелёную листву, яблоки на меня поглядывают. Большие такие и жёлтые, как воск. И сквозь них солнце просвечивает. Наверное, эти яблоки уже спелые и очень вкусные. Потому что в зелёных солнце не прячется.
Нужно будет проверить и, если вправду они уже спелые, то сорвать несколько самых крупных и мягких — для Наташи, для Аннушки, для мамы… И конечно же, для себя. Обязательно нужно проверить, вот только сначала поработаю немного.
Но меня тут же сморил сон. Он неслышно подкрался ко мне маленькой розовой птичкой, положил на зажмуренные глаза свои тёплые мохнатые лапки. И представилось мне, что я снова стал маленьким и сижу на вишне. Осторожно собираю клей и отправляю его в рот. Клей вязкий вкусный и прозрачный, словно свежий мёд… Собрал я с нижних веток весь клей и ещё хочется. Взглянул наверх, а он там янтарём переливается, так и манит к себе. Влез я повыше, умостился поудобнее — спиной к толстой ветке, и руку протянул за клеем. А она взяла да и прилипла к нему, ни за что не оторвать! Дёргал я, дёргал, как вдруг что-то зашелестело. Ветки раздвинулись, и между ними показал ась хищная наседкина голова. И прицеливается в мои глаза своим острым, как у орла, клювом. Хочу прикрыть глаза руками — и не могу: руки приклеены… Хочу закричать, позвать маму — и не удаётся: весь рот клеем забит… А наседкин клюв придвигается всё ближе и ближе. Вот-вот ударит…
И ударила!
И хорошо сделала, потому что я сразу же проснулся. Сижу, заспанные глаза протираю. Посмотрел налево — малинник густой стеной колышется. Стебелёк к стебельку наклоняется, шепчутся о чём-то. Птичка уже не поёт, улетела, наверное.
Сверху яблоки свисают, ждут, пока я до них доберусь. А в них солнце переливается и поигрывает веселыми желтыми лучами.
А рядом с моей раскладушкой стоят Наташа и Аннушка смущённо переминаются с ноги на ногу.
— В чём дело? — спрашиваю их. — Что тут стряслось?
— Я только мух отгоняла, — начала оправдываться, Наташа, пряча за спиной хлопушку. — У тебя муха на лбу сидел а.
— Она нечаянно, — вступилась за Наташу Аннушка. — Слишком уж приставучая муха была, никак не хотела улетать.
Ну что за народ пошёл! Разве дадут отдохнуть уставшему человеку!..
Я сердито посмотрел на них, молча сложил свою раскладушку и отправился в комнату.
Ежики
Вечером Наташа хотела увязаться за нами, но бабушка не разрешила.
— Спать пора, десятый час, — сказала она и принялась взбивать постель. — И не хнычь, ничто тебе не поможет.
Мама моя хотя и добрая, но слово у неё твёрдое. Это я знаю хорошо, когда-то и сам был ребёнком.
И Наташа, наверное, тоже знала об этом, потому что хоть и похныкала, но всё же быстро забралась в свою кроватку.
А мы с Аннушкой отправились изучать таинственные места. Есть у нас такие. Сразу же за соседней улицей и начинаются. Только нужно обойти сначала школьную мастерскую, в которой отдыхало несколько разобранных тракторов и автомашин. Потом свернуть на узкую дорожку. Никаких зданий поблизости нет, и вечерами здесь никто не ходит. С двух сторон. раскинулся школьный сад. Между деревьями проглядывало несколько высоких могил — когда-то давно здесь казаки хоронили своих убитых товарищ.