Сейчас я более-менее спокоен. Возле топки, как мне кажется, стоит всезнающий воробышек Коля.
Внимательно смотрю на Веру Николаевну. Посматриваю и за Колей.
А вокруг нас гудят нетерпеливые пчёлы. И откуда только они узнали, что мы собираемся делать? Та, которая прилетела первой, сначала покружилась над котлами, потом пожужжала над Верой Николаевной, точно упрашивая её побыстрее приняться за очень важное и полезное дело, и только после этого принял ась обследовать меня — видимо, я, как человек в здешних местах новый, вызвал у неё какие-то подозрения. Я хотел отмахнуться от неё, но она, сердито вжикнув, спикировала на мои волосы, отчего макушке сразу же стало холодно. Затем, неторопливо поползав по моей шее и правому уху, улетела к котлам, откуда начал показываться кудрявый, вкуснопахнущий пар. Я вздохнул с облегчением и стёр со лба холодные капли.
И в это время Вера Николаевна взмахнула наконец большим черпаком — пора!
— Коля, убавь огня! — командую я неизвестно отчего·осипшим голосом.
— А я не Коля, — донеслось от топки. — Я Вася.
Что за наваждение — ведь только что у топки стоял Коля! Внимательно присматриваюсь к тому, кто первым стоит у топки, и безнадёжно взмахиваю рукой — разве можно их теперь отличить друг от друга?
— Ладно, Вася так Вася, — соглашаюсь с ним. — Только всё же убавь немножко огня.
Вася моментально выполняет мою команду. А я снова смотрю на Веру Николаевну.
Вера Николаевна смотрит на булькающие котлы. Все смотрят на нас.
Работа кипит.
Вот Вера Николаевна быстро-быстро замахала своим огромным черпаком.
— Вася, ещё убавь огня! — командую помощнику.
— А я не Вася, — отвечает мой помощник. — Я Коля.
Ну уж погоди — Колю-то я узнаю наверняка! Сейчас я вас отучу от игры в прятки!
Хватаю покрепче упирающегося помощника за воротник и волоку к умывальнику. Старательно умываю, с мылом. Вымыл, посмотрел — и впрямь воробышек Коля!
Вкусно!
Вкусных вещей на свете не перечесть, уж я это точно знаю. Но вряд ли что-нибудь может сравниться со свежей пенкой от варенья…
Правда, в этом, наверное, были убеждены все, не только я. Потому что каждый пришёл со своей ложкой. И всё же самая большая ложка оказалась у меня.
Стоим мы, переминаясь с ноги на ногу, возле плиты — ждём, пока Вера Николаевна не снимет черпаком с поверхности котлов булькающую пенку.
Потом дружно принимаемся за дело.
Пенку можно употреблять по-всякому. Можно есть совсем уж остывшую, намазывая её толстым слоем на большой кусок хлеба с маслом. Можно и без масла. Некоторые и без хлеба ухитряются есть, и ничего с ними пока не случалось. Вот к ним-то и я отношусь.
Но, оказывается, что самая вкусная пенка именно такая — горячая, густая, с шумно лопающимися сахарными пузырями, на свежем воздухе сваренная. Да ещё сваренная своими собственными руками!
Стоим пробуем. Пчёлы, словно попрошайки, завистливо гудят над нашими головами. Но я сейчас не обращаю на них никакого внимания… Солнце заглядывает в наши ложки. Тоже, наверное, завидует. Ах, какая вкуснотища!
— Всё, еду на БАМ! — решительно заявляю я, вылизывая ложку. — Если, конечно, будете присылать варенье.
— А мы вам целое ведро вышлем, нам не жалко, — отвечает воробышек Коля. Он снова ухитрился испачкаться, на этот раз вареньем. — Прямо хоть сейчас вышлем!
Вот хитрец — моё место хочет занять!
— Ну уж нет, — твёрдо отвечаю ему. — Сейчас я буду есть пенку!
Когда мы прикончили кастрюльку с пенкой и, довольные, начали расходиться по домам, Аннушка призналась:
— Знаешь, Володя, я думаю, что никогда ещё в моей жизни не было так вкусно. И так хорошо тоже, пожалуй, не было. А тебе?
— Очень уж вкусная была пенка, — согласился·я.
— Ах, ничегошеньки ты не понимаешь! — радостно воскликнула Аннушка. — Ведь мы её своими руками делали!
Телеграмма
Сгибаясь под тяжестью сумки, навстречу шёл наш старый знакомый почтальон. Ещё издали он вежливо поздоровался с нами и начал рыться в сумке.
— Вам телеграмма, — сказал он. — Распишитесь, пожалуйста.
Я расписался и, пока Аннушка благодарила почтальона, прочёл телеграмму раз и ещё раз. Молча протянул Аннушке.
В телеграмме было написано:
«Командировка окончена тчк Жду не дождусь Аннушку домой тчк Ирина тчк».
— Ну вот, пора и домой собираться, — сказал я Аннушке. — Радуешься?
Молчит Аннушка, не знает, что ей ответить.
Только с печалью смотрит то на телеграмму, то на разбегающихся ребят.
Эх, мама, мама! Ты-то свои дела закончила, а мы…
До свидания!
Скучно…
Вот уже неделя, как мы возвратились из деревни.
Лежу в своей комнате, изо всех сил стараюсь работать.
Да плохо почему-то работается. Тихо вокруг и пустынно.
Слишком уж тихо и пустынно. Только что звонила Аннушка:
— Здравствуй, Володя! А я письмо получила! Уже сто банок закрутили и абрикосы начали собирать! А ты что делаешь?
— Да так, — уклончиво отвечаю Аннушке. — Пока ничего не делаю.
— А мне очень некогда, я писать буду ответ, — отвечает она. — До свидания!
В трубке запищало. Стало ещё грустней.
За окном ветер играет пожелтевшей листвой, взвизгивают на поворотах троллейбусы да такси. Во дворе прогуливаются мамы да бабушки с разноцветными колясочками. Ребятишек не видно — отдыхают ещё в лагерях, вот-вот должны возвратиться…
На столе недописанная работа лежит, меня дожидается. Скучно…
А где-то далеко, за тридевять земель; ласковое августовское солнце просвечивает сквозь выгоревшую листву, неподвижный воздух пропитан сосновой смолой и горьковатым дымом. А у плиты толкутся весёлые ребятишки, над ними, срываясь на басах, гудят золотистые пчёлы.
А главное, пенка в котлах пузырится. Очень хорошо там, где нас нет.
А что, если встать с дивана, подойти к телефону и, набрав знакомый номер, сказать Аннушкиной маме: «Слушай, Ирина… Ты, случайно, не собираешься снова в командировку, а?..»