— Господи, — прошептала она, — что же я не то сделала? Неужели нужно было и с того света ждать? Не было ничего…. Никого… И теперь сразу двое? Если один от Тебя, то от кого второй?

Вернувшись в офис, хотела вызвать к себе Астахова, но он сам уже ждал в приёмной вместе с Хромовым. Как только они вошли в кабинет, он с порога доложил:

— Справедливый приехал. А играем мы практически против «Ми Шесть».

— Вертолёт что ли? — не понял Хромов.

— Да, почти, — усмехнулся Астахов, — вертят, как хотят, всю планету.

— Ладно вам, — понял, что опростоволосился, но не понял по какому поводу Юрий Максимович, — у нас с Павлом тут тоже кое-какие идеи. Точнее, у меня. Я тут на кинофестиваль в Москве ходил, как спонсор типа, отвалить, кстати немало пришлось, кино, блин, дорогое, а тусовка у них — вообще космос!

— Ты? На кинофестивале? — искренне удивилась Вера.

— Ну… Вер, я ж не совсем… дубовый… Я, между прочим и на балет денег давал, вот не ходил, правда. А кино — это мне понятнее.

— Не уснул там?

— Не! Зато познакомился кое с кем. Чудной мужик, все во фраках, а он класть на это хотел, в толстовке и джинсах. Да ещё в берцах! Но мастер своего дела.

— Кто? Не тяни, Юра?

— Эмир Кустурица! — торжествующе объявил Хромов, наблюдая за реакцией собеседников.

— И ты думаешь, он кинется нам помогать? — улыбнулась его наивности Вера.

— Вам не кинется, а мне — в лёгкую!

— И как ты с ним познакомился?

— Я тоже без костюма пришёл. Ну, знаешь, как я люблю по грязной весне: в кожанах, в куртёхе такой — короче, не солидный человек, а байкер.

— И этого хватило для дружбы с мировой известностью?

— Да он нормальный мужик! Простой, как газета «Пионерская правда»! Никаких тебе закидонов! Ему Сергеич костюм дал.

— Какой Сергеич? — с интересом включился Астахов.

— Никита… Сергеич…

— А тебе? — не верила Вера.

— Да я тут же в ближайшем бутике купил. Но пока мы с ним тусовались, поговорить успели.

— И только поэтому он согласится тебе помочь?

— Уже согласился… Не знаю, может, я ему понравился чем-то.

— Согласился? — вскинул брови Астахов.

— И что ты ему сказал? — не верила Вера.

— Я позвонил, мы ж мобилами обменялись, он меня в свою деревню, которую сам построил, приглашал погостить. Я ему честно признался, что бухаю от безысходности, что достало всё, что смотреть не могу ни на капитализм, ни на социализм… Ну, короче, описал ситуацию. Он говорит: приезжай на похороны…

— Чьи? — буркнул с ухмылкой Астахов.

— Они всей деревней голливудские фильмы хоронить будут. А про вас я сказал: надо помочь одной богатой женщине, которая купила себе мужчину…

Вера смутилась. Хромов продолжал:

— А он сказал: богатым я не помогаю. Ну, тогда я сказал, что она хочет стать бедной, а этот мужчина поэт. Он спросил: это сказка? Я ответил: получается, сказка. Он сказал: сказки я люблю, приезжай, расскажешь мне свою историю, вдруг по ней надо снять фильм…

— Нет, ты шутишь, — не понимала Вера.

— Да в рот компот! — обиделся не на шутку Юрий Максимович. — Я для них таких людей беспокою! Даже автографа для себя не попросил! Декорации, разумеется, мы сами оплатим.

— А почему нет? — усомнился в своих сомнениях Астахов. — Это же Кустурица, а не голливудские болванчики.

— У меня в коллекции всего несколько фильмов: фильмы с Черкасовым, «Летят журавли», «Москва слезам не верит», ещё несколько отечественных шедевров и все фильмы Кустурицы… — вспомнила Вера.

— Значит, вам будет, о чём поговорить, — подытожил Хромов.

— А меня приглашают в Прагу, — сообщила Вера с недосказанным вопросом к Астахову.

— Я знаю, — ответил Астахов. — Чудо воскрешения в старой доброй Праге. Думаю, в Россию он больше не поедет.

— Значит, всё-таки он? — попыталась разогнать последние сомнения Вера.

— Фотографию показать?

— Не надо.

7

В последний день перед вылетом Павел позвонил Веронике.

— Здравствуй, Ника!

— Папочка, привет! Ой, тебе звонить дорого, давай я!

— Ну, слава Богу, я еще могу оплачивать свои телефонные разговоры. Не дожил ещё до того, чтобы дочь меня содержала, хотя, кто знает? Я тебя не разбудил?

— Да какая разница! Я так рада, что ты позвонил. Правда, у меня для тебя, наверное, грустная новость…

— Что случилось? — испугался Словцов.

— Со мной — ничего! Успокойся. Просто мама выходит замуж.

— Замуж? — Павел помолчал, переваривая информацию, Вероника ему не мешала. — А знаешь, это, пожалуй, даже хорошо. Так лучше. В конце концов, она заслужила тихий семейный покой.

— Ты хочешь знать, кто он?

— Наверное, нет, — заколебался Павел, — нет, точно нет. Всё, что осталось между нами — это ты. Главное, чтобы она была счастлива, я искренне этого желаю. Как там у тебя?

— Ты же не поверишь, что в Америке может быть хорошо.

— Другое, дочь, я не могу поверить, что Америка может быть хорошей, а многим там — не кисло, я это знаю, очень не кисло. Есенину там не понравилось, ему плохо там было, а его мнение дорогого стоит.

— Па-ап, ты для этого мне позвонил?

— Да нет, конечно, доченька, прости. Просто соскучился. Ну и ещё кое-что. Хотел тебе сказать…

— Вы с Верой Сергеевной женитесь! — опередила Вероника.

— Ну-у… Почти… Понимаешь, всего я по телефону рассказать не могу. Помнишь, я тебе рассказывал про то, как в детстве отправлял письма в будущее?

— Помню. Смешно и наивно.

— Да, смешно и наивно. Но ты, пожалуйста, об этом помни. Если со мной что-то случится, помни об этом обязательно и не расстраивайся.

— Пап, ты о чём? — насторожилась Вероника.

— Так надо дочь. Это очень важно. Да, и вот ещё что, телефон не меняй. Симку, в смысле.

— Хорошо, не буду. Что ты задумал, пап?

— Ничего. Просто я очень по тебе скучаю.

— Я тоже, пап. Не поверишь, но мне не хватает твоего кухонного бухтения. Твоего недовольства современным миром, твоей ругани на телеканал «Культура» и на мои журналы.

— Ну, — улыбнулся Словцов, — это дело поправимое. Лет через тридцать и ты забухтишь. А как твой Дэвид?

— Хорошо. Учимся. Он меня оберегает.

— Я до сих пор не могу во всё это поверить! Америка, жених — американец…

— Он очень хороший!..

— Я тоже был хороший, когда делал предложение твоей маме. Главное, чтобы он стихов не писал.

— Он не пишет, пап. У него мозг устроен экономически.

— Почему-то меня это не удивляет.

— Ты опять начинаешь?

— Да не, дочь, ты же жаловалась, что тебе не хватает моего бухтения?

— Подловил!

— Ага! Ну ладно, милая, помни, что ты мне обещала.

— Помню.

— Я тебя когда-нибудь обманывал?

— Вот этого точно не было.

— Значит, верь мне.

— Верю.

— И это…

— Что ещё, пап?

— Встретишь Буша, Збигнева Бжезинского и Билла Клинтона, передай им, что все они козлы!

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ

1

Они прилетели в Прагу разными рейсами. И если Вера была занята встречами, Павел, пользуясь случаем, бесцельно бродил по городу, наматывая километры и впечатления, останавливаясь в пивницах и ресторанах, для того, чтобы передохнуть, хлебнуть хвалёного чешского пива и отведать омлета с сыром, полёвку, чеснечку и другие вкусности многочисленных ресторанчиков. От чешского вина отказался почти сразу. Хлебнув там-сям три-четыре разных сорта, понял, что вино в Чехии куда хуже среднего кубанского, а до подвалов Массандры, австралийского шираза или юарского каберне им, как кефиру. Пиво, кстати, тоже оказалось не везде похожим на то, чего он ожидал. В одной пивнице официант объяснил ему, что многие заводы уже скупил, скажем, “Miller” и в процессе глокализации, в русле глобализации традиционное чешское пиво было доведено до уровня общечеловеческой цивилизации. Павел только ухмыльнулся: выходит, сначала в страну заползает пивная пена, а потом подтягиваются радары и ракеты.