— Чё ж тут смешного? — ответил Егорыч.

— Вот, рассказал, и как будто голый перед вами… — пояснил Хромов.

— А я, — начал Егорыч, — когда жена ушла, стал горькую пить. Уж не помню, сколько не просыхал. В больную-то душу хорошо льётся да вот не лечит. Совершенно честно полагал, что мне в этом мире хуже всех. И такое у меня перманентное состояние запоя было, что я и на буровых и дома постоянно в состоянии опьянения находился. Так, знаете, не падал, работал себе, косились на меня, конечно, но с обязанностями худо-бедно справлялся. Да и терпели, потому как с кем не бывает? Однажды на новое пятно надо было ехать по воде. Перед «метеором» час у меня был. Я бродил по Самарово, грамм сто, разумеется, в кафе «Иртыш» принял. Оно тогда как раз напротив Покровского храма стояло. Кафе — развальня такая с вечно пригоревшим пловом на все случаи голода. Вышел оттуда с изжогой, дорогу перешёл. А перед храмом увидел инвалидную коляску. Паренёк в ней лет двенадцати сидит. Прямо перед ступенями в храм. Я подошёл, помог ему, в храм закатил. Воскресенский-то тогда ещё только начинали строить. Поэтому основные службы в Самарово проходили. И в тот день отец Сергий служил — большой, кстати, подвижник. Закатил я паренька в храм и всё: не знаю, куда руки деть. Народ: «Господи, помилуй» и крестится. И паренёк мой крестится. И у меня рука — сама собой… И смотрю я на этого мальчугана в инвалидной коляске, а у него никакой тоски в глазах, а, наоборот, прояснение какое-то. А я, здоровый мужик, на жизнь жалуюсь… Ох и противен я сам себе стал. Потом мне, когда уже в город вернулся, отец Сергий пояснил, что совесть — это глас Божий в человеке. И если человек его слышит, значит, не всё ещё потеряно.

Нависшую после этого тишину нарушил появившийся Паша:

— Все исповедовались? — то ли в шутку, то ли в серьёз спросил он, но никто не обиделся.

— Ну как там, во внутренних органах? — осведомился Хромов.

— Дела идут. Могу отметить, что местная милиция, куда как нежнее, чем столичная. И самое главное, денег с меня не трясли.

— Ну садись, есть будешь?

— И пить тоже. Часа два уже маковой росинки в горле не было.

— Мы тут вообще-то всухую сидим, — заметил Словцов.

— А у меня строгие медицинские показания, — пояснил Паша.

— Девушка! — позвал официантку Егорыч. — Грамм двести «Русского стандарта», пожалуйста.

— Павел, — вернулся к теме Хромов, — ну а с Верой ты что думаешь?

— Мне кажется, что как только она будет меня видеть, у неё перед глазами будет эта безобразная сцена. И как бы она ко мне не относилась, она ещё долго будет стоять между нами. Может, всегда.

— Стоп, — отрезал Хромов, — если родиться заново, этого уже быть не должно.

— Но прежде она должна согласиться умереть, — логично завершил Павел. — Ни просто так, а вместе со мной.

— Если бы меня кто-нибудь любил, я бы попробовал сражаться за жизнь. Я бы за жизнь ни на жизнь, а на смерть сражался! — заявил Пашка, гипнотизируя принесённый графинчик с водкой. — А сейчас я воюю с синдромом отмены. Но недолго, — и торопливо налил.

— Егорыч, — обратился Словцов, — от тебя мне нужна помощь следующего плана. Нужна прописка. Регистрация. Потому что за границу я без неё не ходок.

— Не вопрос. Хоть у меня дома, хоть на любой буровой. Связи у меня есть — пропишем. Да и вообще — у нас сто таджиков и пятьдесят азербайджанцев на один квадратный метр прописываются, а уж одного поэта как-нибудь зарегистрируем.

— Но это надо быстро!

— Завтра, — спокойно заверил Егорыч.

— Я вообще зарылся бы где-нибудь в глухомани…

— Да на любой законсервированной буровой, сторожем тебя устрою. Экзотика — по самое не могу!

— Спасибо, это когда вздумаю написать книгу. Юра, — переключился Павел, — можешь помочь с выездом за рубеж.

— Деньги, виза — не вопрос, — с достоинством ответил Хромов. — Даже кое-где блатхаты у меня есть. Ткни в место на карте.

— И ещё… Вера всё равно должна с ним встретиться, этому не надо препятствовать.

— Сначала с ним должен встретиться я! — мгновенно вскипел Хромов.

— После всего… Только после всего, — поспешил успокоить его Павел. — Да и чем может закончиться ваша встреча?

— Не знаю, — хмуро ответил Юрий Максимович, — но испытываю ба-альшое желание посмотреть ему в глаза…

— Никто из нас не знает, какие обстоятельства заставили его так поступить, — заметил Егорыч.

— Ну почему же не знает? — усомнился Паша.

— Я знаю, — вздохнул Хромов. — Но жену и лучшего друга… — Он нервно скомкал салфетку. — Нельзя было так с нами! А уж Михал Иваныча…

— Юр, ты поговоришь с Верой? — переключил его Словцов.

— Не вопрос… Кто у меня ещё теперь есть?

— Вообще-то, она знает, как всё должно быть… — задумчиво сказал Словцов.

3

В последней трети двадцатого века были достаточно известны и даже популярны в околонаучных кругах опыты академика Козырева, которому удалось доказать, что время движется неравномерно и на высоких скоростях замедляется. Кроме того, время, исходя из этих опытов, как физическая величина, имеет свою силу. Учёному миру не стоило искать «аппарат старения» в организме человека, ибо старение определялось силой давления времени. Неравномерность течения времени и силу его давления, пожалуй, ощущал каждый. Иногда под прессом этой силы ощущает себя один человек, иногда группа людей, иногда целый город, а порой всё человечество. О том, что время человечества ускоряется, сегодня говорят довольно часто специалисты в самых разных областях знаний. Но никто не знает, куда мы несёмся. Что впереди: тупик, пропасть или финишная прямая?

В те весенние дни в Ханты-Мансийске время определённо рвануло с низкого старта после зимней спячки. «Траст-Холдинг» в лице Веры Сергеевны вдруг «оброс» договорами, точно весь мир одновременно решил с ним сотрудничать. Зато у самой бизнес-леди мысли были совсем об ином, и она спихивала всю текучку на замов. Астахов принёс фотографию двух англичан, выходящих из гостиничного комплекса «Югорская долина». Сделана она была из машины, второпях, качество никудышное, но один из них очень был похож на Георгия. Похожесть эта воспринималась именно как похожесть. Если это и был Георгий Зарайский, пусть несколько постаревший, даже изменивший внешность, в этом образе виделся совсем другой человек. И всё же, увидев снимок в первый раз, Вера вздрогнула и душой и телом.

— Если это он?.. — пыталась сама себя спросить Вера Сергеевна, вглядываясь в монитор ноутбука.

— То вам, так или иначе, придётся с ним встретиться, — ответил за неё Астахов.

— Видел бы это Михал Иваныч…

В тот же день объявился Хромов и, увидев фотографию, отмахнулся, как от назойливой мухи: мол, знаю.

— На него пора уголовное дело заводить, — прокомментировал он.

— За что?

— Ни за что, а за того, кто лежит вместо него в гробу!

— А ты бы смог подать на него в суд? — вдруг спросила Вера.

Услышав такой вопрос Юрий Максимович впал в некоторую задумчивость, но потом уверенно ответил:

— Нет. По нескольким причинам. Во-первых, я на такие подляны не способен, во-вторых, мы с тобой, сама понимаешь, по некоторым вопросам перераспределения собственности на заре гайдаровских реформ можем оказаться с ним на одной скамейке, в-третьих, я сам, кому хошь, могу быть судьёй… — взгляд его полоснул по экрану нескрываемой ненавистью. — И стрелять бы в него я не стал…

— А что бы ты сделал?

— Я бы Жорика из него сделал! Жорика, с каким в одном дворе рос!

— А я вот думаю, стоит ли показывать эту фотографию Лизе?

— Да уж, тут надо точно знать, чего от этого будет больше — вреда или пользы? И кому? Повремени пока.

— Как ты думаешь, Юр, почему он не вышел на меня напрямую?

— Потому что даже в этом он бизнесмен. Он сначала хотел убедиться, что ты принадлежишь ему и регулярно поливаешь цветы на его могиле своими слезами. Но понял, что опоздал. Чуть меня не пришил. Вот интересно, прибываю я на тот свет, а Зарайского там ещё нет! Ох, и осерчал бы я! Я бы даже оттуда вернулся, чтоб его за такой расклад отблагодарить!