Есть бездонный ящик мира —

                   От Гомера вплоть до нас.

                   Чтоб узнать хотя б Шекспира,

                   Надо год для умных глаз.

Как осилить этот ящик? Лишних книг он не хранит.

Но ведь мы сейчас читаем всех, кто будет позабыт.

                   Каждый день выходят книги:

                   Драмы, повести, стихи —

                   Напомаженные миги

                   Из житейской чепухи.

Урываем на одежде, расстаемся с табаком

И любуемся на полке каждым новым корешком.

                   Пыль грязнит пуды бумаги.

                   Книги жмутся и растут.

                   Вот они, антропофаги

                   Человеческих минут!

Заполняют коридоры, спальни, сени, чердаки,

Подоконники, и стулья, и столы, и сундуки.

                   Из двухсот нужна одна лишь —

                   Перероешь, не найдешь

                   И на полки грузно свалишь

                   Драгоценное и ложь.

Мирно тлеющая каша фраз, заглавий и имен:

Резонерство, смех и глупость, нудный случай, яркий стон..

                   Ах, от чтенья сих консервов

                   Горе нашим головам!

                   Не хватает бедных нервов,

                   И чутье трещит по швам.

Переполненная память топит мысли в вихре слов…

Даже критики устали разрубать пуды узлов.

                   Всю читательскую лигу

                   Опросите: кто сейчас

                   Перечитываеткнигу,

                   Как когда-то… много раз?

Перечтите, если сотни быстрой очереди ждут!

Написали — значит, надо. Уважайте всякий труд!

                   Можно ль в тысячном гареме

                   Всех красавиц полюбить?

                   Нет, нельзя. Зато со всеми

                   Можно мило пошалить.

Кто «Онегина» сегодня прочитает наизусть?

Рукавишников торопит. «Том двадцатый». Смех и грусть

                   Кто меня за эти строки

                   Митрофаном назовет,

                   Понял соль их так глубоко,

                   Как хотя бы… кашалот.

Нам легко… Что будет дальше? Будут вместо городов

Неразрезанною массой мокнуть штабели томов.

Зарезавший Буренина-поэта

И взятый на хлеба в известный дом,

 Он много лет кривлялся там за это,

Питаясь «фаршированным жидом».

Теперь он умер. Плачь, о плачь, прохожий!

Поэт-Буренин так давно убит,

А старый «критик»-шут в змеиной коже

И после смерти все еще хрипит.

Где скользну по Мопассану,

Где по Пушкину пройдусь.

Закажите! От романа

До стихов за все берусь.

Не заметите, ей-богу.

 Нынче я совсем не та:

Спрячу ноль в любую тогу,

Слог, как бисер… Красота!

Научилась: что угодно?

Со смешком иль со слезой,

По старинке или модно,

 С гимном свету иль с козой?

От меня всех больше проку:

На Шекспирах не уйти,—

Если надо выжму к сроку

Строк пудов до десяти.

Я несложный путь избрала,

Цех мой прост, как огурец:

«Оглавление — начало,

Продолжение — конец».

У меня одних известных

В прейскуранте сто страниц:

Есть отдел мастито-пресных,

Есть марк-твены из тупиц.

Бойко-ровно-безмятежно…

Потрафляют и живут.

Сотни тысяч их прилежно

Вместо семечек грызут.

Храма нет-с, и музы — глупость,

Пот и ловкость — весь багаж:

С ним успех, забывши скупость,

Дал мне «имя» и тираж.

Научилась. Без обмана:

Пол-народ-смерть-юмор-Русь…

Закажите! От романа

До стихов за все берусь.

Если ты еще наивен,

Если ты еще живой,

Уходи от тех, кто в цехе,

Чтобы был ты только свой.

Там, где шьют за книгой книгу,

Оскопят твой дерзкий дух,—

Скормишь сердце псу успеха

И охрипнешь, как петух…

Убегай от мутных споров.

Что тебе в чужих речах

О теченьях, направленьях

И артельных мелочах?

Реализм ли? Мистицизм ли?

Много «измов». Ты — есть ты.

Пусть кто хочет ставит штемпель

На чело своей мечты.

Да и нынче, что за споры?

Ось одна, уклон один:

Что берет за лист Андреев?

Ест ли ящериц Куприн?

Если ж станет слишком трудно

И захочется живых,

Заведи себе знакомых

Средь пожарных и портных.

Там по крайней мере можно

Не томиться, не мельчать,

Добродушно улыбаться

И сочувственно молчать.