Неспокойно сердце бьется, в доме все живое спит,

Равномерно, безучастно медный маятник стучит…

За окном темно и страшно, ветер в бешенстве слепом

Налетит с разбега в стекла — звякнут стекла, вздрогнет дом,

И опять мертво и тихо… но в холодной тишине

Кто-то, крадучись, незримый приближается ко мне.

Я лежу похолоделый, руки судорожно сжав,

Дикий страх сжимает сердце, давит душу, как удав…

Кто неслышными шагами в эту комнату вошел?

Чьи белеющие тени вдруг легли на темный пол?

Тише, тише… Это тени мертвых, нищих, злых недель

Сели скорбными рядами на горячую постель.

Я лежу похолоделый, сердце бешено стучит,

В доме страшно, в доме тихо, в доме все живое спит.

И под вой ночного ветра и под бой стенных часов

Из слепого мрака слышу тихий шепот вещих слов:

«Быть беде непоправимой, оборвешься, упадешь

И к вершине заповедной ты вовеки не дойдешь».

Ночь и ветер сговорились: «Быть несчастью, быть беде!»

Этот шепот нестерпимый слышен в воздухе везде,

Он из щелей выползает, он выходит из часов —

И под это предсказанье горько плакать я готов!..

Но блестят глаза сухие и упорно в тьму глядят,

За окном неугомонно ставни жалобно скрипят,

И причудливые тени пробегают по окну.

Я сегодня до рассвета глаз усталых не сомкну.

Замираю у окна.

Ночь черна.

Ливень с плеском лижет стекла.

Ночь продрогла и измокла.

Время сна,

Время тихих сновидений,

Но тоска прильнула к лени,

И глаза ночных видений

Жадно в комнату впились.

Закачались, унеслись.

Тихо новые зажглись…

Из-за мокрого стекла

Смотрят холодно и строго,

Как глаза чужого бога,—

А за ними дождь и мгла.

Лоб горит.

Ночь молчит.

Летний ливень льнет и льется.

Если тело обернется,—

Будет свет,

Лампа, стол, пустые стены,

Размышляющий поэт,

И глухой прибой вселенной.

              Бодрый туман, мутный туман

              Так густо замазал окно —

              А я умываюсь!

Бесится кран, фыркает кран…

Прижимаю к щекам полотно

И улыбаюсь.

              Здравствуй, мой день, серенький день!

              Много ль осталось вас мерзких?

              Все проживу!

Скуку и лень, гнев мой и лень

Бросил за форточку дерзко.

Вечером вновь позову…

              Не могу закрытого взора

              Оторвать от бледной луны,—

На луне застывшие озера

И поля холодной тишины.

              Трепещут лунные крылья,

              Исчезает тело, звеня,

Но не в силах бледные усилья

Оторвать от крыши меня.

              Шумят душистые липы,

              Рубашка бьет по плечам…

Лунные лучи, как липкие полипы,

Присосались к плачущим очам.

              Скользят застывшие ноги,

              Листы гремят и гудят —

Полшаг а направо от дороги

И слетел бы вниз в далекий сад.

              Сижу у трубы — бессонный,

              О спину трется кот…

Соловьи свистят неугомонно,

Теплый ветер жалобно поет.

              Внизу постель моя смята

              И дышит моим теплом,

Но туда мне больше нет возврата…

Как сойду со сломанным крылом?

              Не могу закрытого взора

              Оторвать от бледной луны,—

На луне застывшие озера

И поля холодной тишины…

Весна или серая осень?

Березы и липы дрожат.

Над мокрыми шапками сосен

Тоскливо вороны кружат.

Продрогли кресты и ограды,

Могилы, кусты и пески,

И тускло желтеют лампады,

Как вечной тоски маяки.

Кочующий ветер сметает

С кустарников влажную пыль.

Отчаянье в сердце вонзает

Холодный железный костыль…

Упасть на могильные плиты,

Не видеть, не знать и не ждать,

Под небом навеки закрытым

Глубоко уснуть и не встать…

Заклубилась темень над рекой.

Крепнет ветер. Даль полна тоской.

Лед засыпан снегом. Как беда,

В полыньях чернеется вода.

Крышки свай, безжизненно наги,

Друг на друга смотрят, как враги.

На мосту пролетка дребезжит.

Кучер свесил голову и спит…

Фонари пустынно встали в ряд

И в отчаянье, и в ужасе горят.

Одичалый дом на островке

Бродит стеклами слепыми по реке.

Снег валит. Навеки занесло

Лето, розы, солнце и тепло.