Официант помог мне сесть и, вежливо улыбаясь, протянул меню. Когда он удалился, Дэн проводил его взглядом и усмехнулся.

— Аня, ты его очаровала. Ты просто ослепительна. Я и сам расцвел рядом с такой красавицей, а ведь я старый женатый мужчина.

Я хотела расспросить его о Полли и детях, как они устроились, но официант вернулся слишком быстро, и шанс был упущен.

— Черт возьми! От одних названий у меня слюнки текут, — сказал Дэн, поднимая на меня глаза поверх раскрытого меню. — Как ты отнесешься к раннему обеду? Я слышал, здесь прекрасно готовят жареного цыпленка.

Я посмотрела ему прямо в глаза. Это был все тот же весельчак Дэн, по что-то в выражении его лица, какая-то искорка в глазах свидетельствовали о том, что он явно обеспокоен.

Подошел официант с блокнотом в руках, записал наш заказ — жареный цыпленок для Дэна и грибной суп для меня — и важно удалился. Я вновь заметила тревогу, промелькнувшую во взгляде Дэна. Несколько раз он нервно сглотнул, и я заметила, как у него дернулся кадык. Впервые за день у меня появилось нехорошее предчувствие. Мне стало страшно от мысли, что случилось нечто ужасное с его женой и детьми. Но нет, он бы обязательно мне об этом сообщил до приезда. Может, он просто устал? Путь из Нью-Йорка в Сидней неблизкий.

Дэн взял из корзинки булочку и принялся намазывать на нее масло, посматривая на меня и улыбаясь.

— Не могу привыкнуть к тому, что ты так потрясающе выглядишь, Аня. Теперь я понимаю, почему ты нашла себя в деле, связанном с красотой. Расскажи, как проходит твой обычный рабочий день в газете.

Точно, что-то было не так. Душа Дэна не на месте, это очевидно. Однако я решила поговорить об этом позже, когда принесут еду. Судя по его поведению, он собирался сказать мне что-то важное, и я не хотела, чтобы официант помешал нам. Поэтому я позволила увлечь себя в обычный приятельский разговор о повседневных вещах: о Сиднее и об Австралии, о Диане и о кафе Бетти, о квартире на Поттс-пойнт и о моей любви к австралийской моде.

Мне уже начало казаться, что о нашем заказе благополучно забыли. Когда же тарелки наконец заняли свои места на столе, Дэн сразу же набросился на еду, не сказав ни слова о том, что было у него на уме.

— Как суп? — поинтересовался он. — Почему в такой жаркой стране мы едим горячие блюда? Неправильно это. Хочешь цыпленка попробовать?

— Дэн.

Он посмотрел на меня, все еще улыбаясь.

— Где Полли?

— В Америке. С детьми. У них все хорошо, — сказал он, отрезая кусочек от цыпленка и кладя его на мою тарелку. — Представляешь, Елизавета сейчас находится с визитом в Америке.

— Так ты сюда приехал по делам? — спросила я дрогнувшим голосом.

Дэн посмотрел мне в глаза. Это был честный, полный сочувствия взгляд человека, который не желает скрывать правду от своего друга. Он положил вилку, нахмурился. Настроение изменилось так быстро, что я оторопела. Кровь отхлынула от моего лица и стала молотить по барабанным перепонкам. Что бы он ни собирался сказать мне сейчас, что-то лежало между нами, сокрытое мгновением безмолвия, как тело в морге под клеенкой, ожидающее опознания. Дэн глубоко вздохнул. Мое сердце сжалось.

— Аня, — начал он, — я приехал в Австралию не по делам, Я приехал для того, чтобы сказать тебе что-то очень важное.

Итак, назад пути нет. Я сама сделала все, чтобы услышать то, что тревожит и мучает Дэна. Возможно, если бы я не стала спрашивать, он бы и не стал ничего говорить. Добрых новостей, как я поняла, не ожидалось; это чувствовалось по непривычным модуляциям его голоса. Разговор наш будет о чем-то нехорошем, о чем-то таком, что лучше даже никогда не затрагивать. Но о чем же?

— Аня, я не спал целую неделю, — сказал Дэн. — Я никак не мог решить, как мне лучше поступить. Я знал из твоих писем и еще раз убедился в этом, встретив тебя сейчас, что в новой жизни и в новой стране, которая приняла тебя, ты счастлива. Я десять раз садился писать тебе письмо, но каждый раз, не дописав, выбрасывал его. То, что я должен тебе сообщить, нельзя передать в письме. Поэтому я приехал сам, уповая на твою силу духа и зная, что тебя поддержат настоящие друзья.

Его речь получилась такой многословной, что от нервного напряжения я чуть не начала истерически смеяться.

— Что случилось? — Мой голос звучал спокойно, но в душе все кричало от страха.

Дэн протянул через стол руку и сжал мою ладонь.

— У меня есть новости о твоем муже, Дмитрии Любенском.

У меня перед глазами поплыли круги. Я откинулась на спинку стула. Со двора подул прохладный бриз, который принес с собой запах шалфея и мяты. Дмитрий. Муж. Дмитрий Любенский. Я еще раз повторила про себя это имя. Он был частью прошлого и никак не ассоциировался с моей нынешней жизнью. Имя его — это запах бренди и звучание тромбона из оркестра в ночном клубе «Москва — Шанхай». Он — это смокинги, бархатные платья и восточные ковры, но только не сиднейский ресторан, где сидели мы с Дэном. Его не существовало в знойном воздухе и лазури австралийского неба. В голове у меня, словно в калейдоскопе, начали мелькать картинки: тарелка с супом из акульих плавников, толпа, танцующая румбу, комната, заполненная свадебными розами. Я отпила воды, с трудом удерживая бокал в дрожащей руке.

— О Дмитрии? — только и смогла сказать я.

Дэн достал из кармана платок и вытер испарину на лбу.

— Я не знал, как тебе сообщить…

Лицо Дэна, казалось, окутал туман, я почти не слышала его. Упоминание имени Дмитрия было для меня подобно удару, которого не ждешь. Мы собирались выпить кофе и съесть торт. Дэн приехал по делам. Мы должны были все утро смеяться и рассказывать друг другу о своей жизни.Все обернулось иначе. Прошло всего десять минут, а мы с Дэном уже стали совсем другими людьми. Я почувствовала во рту металлический привкус.

— Аня, чуть больше недели назад я сидел за обеденным столом, когда Полли принесла мою почту и газеты. То был обычный рабочий день, с той лишь разницей, что я опаздывал и поэтому собирался просмотреть газеты у себя в кабинете. Одевшись, я взял почту, чтобы положить себе в портфель, но моя рука замерла на полдороге, потому что я заметил фотографию на первой странице. Я сразу узнал его лицо. В статье говорилось, что полиция пытается установить личность этого человека. Он получил огнестрельное ранение во время какого-то ограбления и находился без сознания в больнице.

Я почувствовала, как мои ладони покрылись потом. Они оставляли влажные отпечатки на скатерти, которые были похожи на бабочек. Дмитрий! Ограбление! Ранение! Я попыталась себе представить, как все произошло, но не смогла.

— Когда я увидел фотографию, первая моя мысль была о тебе, — продолжал Дэн. — Стоило ли тебе об этом рассказывать! Все внутри меня кричало, что нет. Ведь у тебя была новая, счастливая жизнь, а то, как этот человек поступил с тобой, иначе как подлостью не назовешь. Бросить молодую жену! Он не мог знать наверняка, что ты успеешь на тот корабль. Если бы ты подождала его еще несколько часов, то опоздала бы и оказалась в руках коммунистов. Тебя бы казнили.

Дэн, насупив брови, откинулся на спинку стула. Он взял с колен салфетку, развернул, свернул ее снова и положил на прежнее место. В голове мелькнуло, что я впервые вижу его разозлившимся.

— Но я понимал, что, следуя гражданскому долгу перед полицией и правительством, я обязан был хотя бы помочь опознать Дмитрия, — сказал он. — Поэтому я позвонил сержанту, имя которого упоминалось в статье. Он записал все, что я сообщил ему, и добавил, что священник в больнице тоже хотел бы встретиться с кем-нибудь, кто знал этого человека. Я не имел ни малейшего представления, зачем ему это нужно, но все равно решил, ЧТО должен и ему позвонить. Когда я дозвонился до больницы, священник сказал, что Дмитрий находится в тяжелом состоянии, После нескольких часов беспамятства он наконец пришел в сознание, но все еще бредил. Он получил ранение, защищая семнадцатилетнюю девушку. Услышав это, я был поражен. «Кто такая Аня? — спросил меня священник. — Он все время зовет Аню». Я сказал, что вылечу к ним ближайшим рейсом.