— Вам нужно ехать вместе, — объяснила я девочке.

Когда рикша скрылся из виду, у меня на глаза навернулись слезы. Мне вдруг ужасно захотелось оставить Мэй Линь рядом с собой. Но я понимала, что девочку не выпустят из страны.

Мы занимались любовью с Дмитрием под рев пролетающих бомбардировщиков и эхо далеких взрывов.

— Простишь ли ты меня, Аня? Простишь ли когда-нибудь? — позже спросил меня Дмитрий. Я сказала, что уже простила.

Утром начался проливной дождь. Он барабанил по крыше подобно пулеметной очереди. Я выскользнула из объятий Дмитрия и подошла к окну. Вода, льющаяся с неба, собиралась на земле, превращаясь в мощные потоки, и смывала с улиц грязь, Я повернулась, посмотрела на обнаженное тело Дмитрия, который все еще спал, и подумала, как хорошо было бы, если дождь мог так же легко смыть прошлое. Дмитрий зашевелился и, приоткрыв веки, посмотрел на меня.

— Из-за дождя не переживай, — пробормотал он. — В консульство я пойду пешком. Собирай чемоданы, а я вечером вернусь и заберу тебя.

— Все будет хорошо, — говорила я, помогая ему застегнуть рубашку и надеть плащ. — Никто не хочет нашей смерти. Они просто добиваются, чтобы мы уехали из их страны.

Он погладил меня по щеке.

— Ты действительно считаешь, что мы сможем начать все сначала?

Мы вместе обошли весь дом, понимая, что уже вечером не будем отдыхать на этих мягких диванах и смотреть на сад из этих великолепных окон. Что станет с домом? Какое применение найдут ему коммунисты? Хорошо, что Сергею не суждено было увидеть, как погибнет любимое детище Марины. Я поцеловала Дмитрия и проводила взглядом до ворот. Укрываясь от дождя, он побежал по садовой дорожке, подняв воротник плаща и вжав голову в плечи. Мне захотелось пойти с ним, но времени оставалось мало, а мне еще нужно было приготовить все для отъезда.

Весь день я занималась тем, что извлекала из своих ювелирных украшений драгоценные камни и жемчуг и вшивала их в носки, швы нижнего белья и подол платьев. Сохранившиеся части нефритового ожерелья матери я спрятала в основание матрешки. Дорожной одежды у меня не было, поэтому в чемоданы я сложила свои самые дорогие платья, надеясь, что хотя бы смогу продать их. Собираясь, я испытывала смешанное чувство страха и возбуждения. Ни у Дмитрия, ни у меня не было уверенности в том, что коммунисты выпустят нас. Если они такие же люди, как Тан, то наверняка не выпустят. Подчиняясь неодолимой жажде мести, они просто казнят нас. Тем не менее, складывая вещи, я пела, потому что была счастлива и снова любила. Когда стемнело, я задернула все шторы и пошла в кухню, где зажгла свечи и попыталась приготовить праздничный ужин, используя те продукты, которые у нас остались. Прямо ни полу я расстелила белую скатерть и расставила свадебные тарелки и бокалы. Сегодня мы будем пользоваться ими в последний раз.

Когда настало утро следующего дня, а Дмитрий так и не вернулся, я попробовала позвонить в консульство, но линия не работала. Я подождала еще два часа, чувствуя, как от волнения у меня вспотели подмышки и стала мокрой спина. Дождь утих, я накинула плащ, натянула туфли и побежала в консульство. И коридорах и зале толпились люди. Мне вручили билетик и велели дожидаться своей очереди. Я напряженно всматривалась и толпу, пытаясь увидеть Дмитрия.

Вместо Дмитрия я заметила Дэна Ричардса, который выходил из своего кабинета. Когда я окликнула его, он сразу узнал меня и жестом показал, чтобы я подошла.

— С ума сойдешь с такой работой, Аня, — пожаловался Дэн, закрывая за нами дверь и помогая мне снять плащ. — Хотите чаю?

— Я ищу мужа, — сказала я, пытаясь унять дрожь в голосе. — Вчера он пришел сюда, чтобы взять пропуск на корабль, который перевозит беженцев, но так и не вернулся.

На добродушном лице Дэна появилось выражение озабоченности. Он усадил меня в кресло и похлопал по руке.

— Прошу вас, не беспокойтесь, — мягко произнес он. — У нас тут полнейший хаос. Я сейчас узнаю, что произошло.

Он вышел из кабинета. Я осталась неподвижно сидеть в кресле, рассматривая китайские древности и книги, часть которых уже была уложена в коробки.

Дэн вернулся через час с непривычно мрачным выражением лица. Я вскочила с кресла, с ужасом ожидая услышать, что Дмитрий погиб. В руке Дэн держал какую-то бумагу. Он поднял ее и показал мне. Фотография Дмитрия. Глаза, которые я так любила.

— Аня, это ваш муж? Дмитрий Любенский?

Я кивнула, едва сдерживаясь, чтобы не закричать от ужасного предчувствия.

— Боже правый, Аня! — воскликнул Дэн, бессильно опускаясь в кресло и проводя рукой по взъерошенным волосам. — Вчера вечером Дмитрий Любенский сочетался браком с Амелией Миллман. Сегодня утром они уплыли в Америку.

Я стояла перед заколоченными дверьми и окнами клуба «Москва — Шанхай». Дождь прекратился. Невдалеке были слышны выстрелы. Глаза замечали каждую мелочь, каждую щербинку на портике, каменных ступенях, мраморных львах, охраняющих вход. Пыталась ли я навсегда запомнить их или просто смотрела на все это в последний раз, прежде чем забыть? Сергей, Дмитрий и я, танцующие под музыку кубинского оркестра, свадьба; похороны, последние дни… За моей спиной пробежала семья; мать на ходу пыталась успокоить плачущих детей, отец, сгорбившись, тащил повозку, груженную чемоданами и кофрами, которые у них наверняка конфискуют еще до того, как они доберутся до порта.

Дэн дал мне один час.

Потом я должна была вернуться в консульство. Он зарезервировал мне место на корабле ООН, который направлялся на Филиппины. У меня будет статус беженки, но я буду одна. Камни и жемчуг, вшитые в чулки, впивались в пальцы на ногах. Все остальные драгоценности попадут в руки толпы, которая захватит дом. Все, кроме обручального кольца. Я подняла руку, кольцо блеснуло в свете выглянувшего из-за туч солнца. Взойдя по ступенькам, я приблизилась к сидевшему у двери мраморному льву, который грозно скалил пасть, и положила кольцо ему на язык. Мое подношение Мао Цзэдуну.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

8. Остров

Корабль, увозивший нас из Шанхая, загудел, чуть накренился и на полной скорости двинулся вперед, выбрасывая из труб клубы дыма. Я смотрела, как город постепенно исчезал из виду, а внизу о борт разбивались волны, обдавая ноги холодными брызгами. В домах на Банде не горел свет, они замерли, словно скорбящие родственники на похоронах близкого человека. Улицы были безлюдны и спокойны; они напряженно ждали, что случится дальше. Когда мы достигли устья реки, беженцы, собравшиеся на палубе, принялись кричать, смеяться и плакать. Кто-то замахал красно-сине-белым флагом, символом монаршей власти. Мы были спасены. Другие корабли, вывозившие беженцев, были обстреляны или вовсе потоплены, не успев добраться до того места, где сейчас находились мы. Пассажиры бегали от одного борта к другому, обнимались, не сдерживая радости. Одной мне было невесело, словно утраченная жизнь якорем тянула меня на дно. Я как будто не плыла по реке, а погружалась в нее, и мутная вода уже смыкалась у меня над головой.

Второе предательство Дмитрия заставило меня тосковать о матери сильнее, чем за все годы разлуки с ней. Я взывала к ней, ее лицо виделось мне и в затянутом небе, и в белой пене, которая, как простыня, пролегла между мной и страной, где я родилась. Мысли о матери успокаивали меня. Только она могла понять, что мучает ее повзрослевшую дочь.

Я снова лишилась любимого человека и оказалась в изгнании.

Никого из людей на корабле я не знала, хотя многие, похоже, общались между собой раньше. Все мои знакомые русские уже успели покинуть Китай. Но тут было немало богатых людей, как и семей среднего достатка, владельцев магазинов, оперных певцов, а также воров-карманников, поэтов и проституток. Мы, представители высшего общества, выглядели совершенно нелепо. В первый вечер многие женщины пришли в столовую в мехах и вечерних платьях. Зачерпывая гнутыми ложками суп из щербатых тарелок, мы не обращали внимания на то, что вместо хрустальных бокалов перед нами стояли железные кружки, а скатерти заменяли старые салфетки. Все мы были преисполнены былой значимости настолько, что вели себя так, будто ужинали где-нибудь в «Империале». После ужина нам раздали листки с графиком дежурства по столовой на следующие двадцать дней плавания. Сидевшая рядом со мной женщина приняла протянутый ей листок пальцами, унизанными кольцами с бриллиантами, так, словно ей вручили меню, и, пробежав его глазами, удивленно заморгала.