— Я признаю, что Джимми Дин очень хорош, когда играет с «Крейзи», — сказала она, боясь дышать. — Но больше всего мне нравится то, что он делает с «Буффало Спрингфилд».

Эм Джи крепко зажмурился, словно ему было больно смотреть на свет. Это было чересчур.

— Пожалуйста, Кэтлин, перестань. Ты не представляешь, как мне было трудно уйти от тебя.

И тогда она сделала то, за что ее сурово осудил бы лечащий врач. Не говоря уже о бабушке. Она схватила Эм Джи за плечи и развернула его лицом к себе.

— Ох!

На его лице появилось испуганное выражение. Кэтлин отмахнулась.

— Со мной все в порядке. Когда мне больно, я так и говорю. А ты не думаешь, что перед уходом имело смысл поговорить со мной?

Она видела, что в его глазах, полных горечи и самоуничижения, разгорается крохотная искорка надежды, ищущей путь наружу. Такая же слабая, как когда-то горела и в ней.

— Ты же собиралась держаться подальше от меня. Сама говорила.

Она боролась со старыми воспоминаниями, еще более старыми привычками и вспомнила недавние уроки.

— Это потому, что я боялась за тебя. И не хотела, чтобы ты чем-то жертвовал ради меня. Боялась быть камнем у тебя на шее.

Девушка совсем сбила его с толку.

— Камнем? Каким камнем?

Она ухитрилась слегка усмехнуться.

— Я ведь много читала. Кто-то сказал, что мужчинам, прошедшим войну, не для чего жить. Что бремя любви другого человека делает людей уязвимыми. Заставляет их отодвигаться на безопасное расстояние. Может быть, именно это и убило моего отца. Теперь не узнать. Но я видела, как тебя изменила наша любовь. Как она подействовала на твою реакцию. Ты ведь не мог защищаться, как раньше. Я не хотела, чтобы с тобой произошло то же, что с моим отцом.

— Этого не случилось бы. Я куда хуже отношусь к любимым женщинам, чем к себе.

Она решилась.

— А меня ты любишь?

Он ответил не сразу. Чудилось, что его глаза источают тот нежный зеленый свет, который казался ей столь притягательным. Наконец Эм Джи сжал ладонями ее лицо и заглянул в глаза с такой обезоруживающей искренностью, что у Кэтлин защемило сердце.

— Я люблю тебя, — сказал он. Просто и прямо, как будто это была единственная истина, которую он знал в своей жестокой и беспокойной жизни и которая одна могла сокрушить его.

Именно в это мгновение Кэтлин окончательно поняла, что ничего другого для нее не существует. Ни условностей, ни безопасности, ни душевного равновесия. Потому что только в глазах Эм Джи она обретала новый мир, только его голос говорил ей, что чудеса возможны. Он поразил, околдовал и поработил ее. И даже сейчас, когда ее сердце разрывалось при виде его безнадежно тоскливых глаз, она сознавала, что никогда раньше не испытывала такой сладкой боли.

На горе или на радость, слепо или с открытыми глазами, но она любила его. Зная, что это — безумие, и все же идя наперекор здравому смыслу. Неистово, страстно. Как собственница. И что бы ни принесла ей эта любовь — муки, страдание, даже смерть, — девушка знала, что не сможет отвернуться от нее. От него. Если бы вдруг злой рок вынудил ее уйти и оставить его одного со страшным горем в глазах, она не пережила бы этого.

Ни слова не говоря, Кэтлин протянула руки, как только что сделал Эм Джи, повернула его лицо к себе, увидела кипящие в его глазах злые слезы и улыбнулась так открыто, как подсказывало ей бьющееся по-новому сердце.

— Я тоже люблю тебя, Майкл Джордж Тобин. И что же мы будем делать?

Он вздрогнул от этого прикосновения и от неожиданно прозвучавших слов. Глаза его были прикрыты, лицо словно окаменело. Девушка затаила дыхание.

— Кэтлин, мы не можем… Ты не можешь, — поправился он. — Я не подхожу тебе.

— Чудесно подходишь.

— Я…

— Эм Джи, — мягко сказала она, не отпуская его и стараясь не растревожить старую боль, которую он носил в себе. — Марии и Люси давно нет на свете. Пусть покоятся с миром.

Он открыл, глаза. Кэтлин бесстрашно встретила этот взгляд, уверенная, что не ее слова стали причиной бушевавшей в нем бури. Желая только одного: чтобы он наконец перестал осуждать себя.

— Как я могу быть уверен, что с тобой ничего не случится?

— А что со мной может случиться? Когда все кончится, ты собираешься вернуться в Агентство по борьбе с наркотиками?

— Не знаю. Я вообще не знаю, что мне теперь делать.

— Возьми меня с собой, — попросила она. — Куда бы ты ни пошел. Чем бы ни занялся.

— А если я решу вернуться в Агентство?

— Тогда возвращайся.

Она прилагала неимоверные усилия, чтобы голос ее не дрожал от слез, и смотрела ему в лицо с упрямым небритым подбородком. Лежащие на ее плечах руки слегка дрожали.

— Ты объяснил мне самое важное, Эм Джи. Я не похожа на свою мать. Я сильнее ее. — Она улыбнулась, шепча про себя молитву. — Как ни странно, я поняла, что могу выдержать что угодно и при этом не потерять чувство юмора. — Что-то блеснуло в его глазах.

— Можешь, да? И что же тут смешного?

— Выражение лица бабушки, когда мы войдем в этот громадный дом и я скажу ей, что выхожу за тебя замуж.

Его бровь взлетела вверх.

— Я еще не делал тебе предложения.

Она прижалась к его груди.

— Всему свое время, Эм Джи.

Нежно, как мать, укладывающая в колыбель ребенка, он привлек Кэтлин к себе и прижался щекой к ее макушке.

— Боже мой, милая, ты серьезно? Ты действительно хочешь испытать судьбу?

Она положила голову ему на грудь, обняла за талию и мысленно поблагодарила всех богов, каких знала, за то, что они помогли ей вновь отыскать путь к сердцу Эм Джи.

— Кто-то однажды сказал, что я должна расширить свой кругозор. Вот я и подумала, что замужество — самый приятный способ сделать это.

Они стояли обнявшись. Двое уцелевших в трудной и опасной борьбе и хорошо знавших цену жизни. Слезы Кэтлин капали на рубашку Эм Джи, а его слезы стекали по щеке.

Он выпрямился, приподнял ее лицо за подбородок и уставился в него голодными глазами.

— Тогда осталась только одна вещь, которую нам предстоит сделать, — с видом заговорщика сказал он.

— Что же это? — спросила она, чувствуя, что жидкость, кипящая внутри нее, наконец вырвалась на свободу и разлилась по жилам.

Тобин улыбнулся, и Кэтлин подумала, что можно влюбиться в человека за одну улыбку.

— Сходить к твоей бабушке.

Она дерзко улыбнулась.

— Только после того, как ты примешь душ.

— Не бойся опасностей, — посоветовал он и дернул Кэтлин за нос. — Пусть она увидит меня таким, какой я есть.

Так они и сделали. А когда бабушка пережила это, они сообщили ей хорошую новость.

Эпилог

Солнце готово было скрыться за линией горизонта. По небу плыли облака, позолоченные волшебным светом. Океан вздымал волны, с грохотом бросал их на скалистые уступы Большого Сура и отступал. На скалах резвились выдры и морские котики. Из стереосистемы лилась симфония Моцарта, а на гриле шкворчали куски мяса.

— Как мило, что Дафна и Мартин позволили нам снова пожить здесь, — вслух размышляла молодая женщина, выходя на террасу в пушистом махровом халате.

Эм Джи стоял у перил с бокалом в руках, устремив взгляд на горизонт. Его глаза были спокойными. Блестящими, полными жизни. Одного их взгляда было достаточно, чтобы свести Кэтлин с ума.

— Черт возьми, — весело возразил он. — Как бы они могли отказать нам? Мы сделали их знаменитыми. Особенно после того, как вышел фильм.

Она подошла и отняла у него бокал.

— Я не хочу слышать об этом фильме до конца моих дней.

Эм Джи вопросительно изогнул бровь и посмотрел на жену, которая маленькими глотками потягивала его виски.

— Почему? — спросил он. — Ты наконец поняла, что Крис недостаточно красив, чтобы играть меня?

Она скорчила гримасу.

— Вовсе нет. Потому что мне надоело со всех сторон слышать, что Крис играет именно тебя. Мне пришлось хлебнуть лиха, когда ты был всего лишь… непредсказуем. Теперь ты не только непредсказуем, но и знаменит, и каждый преступник, попадающий в мой офис общественного защитника, жаждет познакомиться с тобой.