— И все-таки вы сетуете на парламент за то, что он издал слишком много законов, а это идет во вред торговле, и говорите о нашем законодательстве в таких выражениях, которые, простите меня, скорее пристали голландцу, чем подданному английской короны.

— Разве я не сказал вам, что лошадь резвее побежит без наездника, чем навьюченная тяжелым грузом? Если хотите выиграть, дайте своему жокею поменьше груза, а жокею соперника — побольше. Я сетую на членов парламента потому, что они издают законы для нас, а не для себя. И я не раз говорил моему достойному другу олдермену Гэлпу, что гурманство — занятие легкое и приятное, а вот для воздержания нужна воля.

— Из всего этого я заключаю, что олдермен ван Беверут не разделяет мнения лейденского сочинителя.

Олдермен приставил палец ко лбу и некоторое время молча глядел на своих собеседников.

— Эти лейденцы — умный народ! Будь у Соединенных провинций точка опоры, они, подобно философу, который хвастался своим рычагом, перевернули бы мир!note 154 Эти продувные бестии полагают, что амстердамцы от природы отличные наездники и хотят уговорить всех остальных скакать без груза. Я пошлю это сочинение в страну индейцев и найму каких-нибудь ученых, чтобы они перевели его на язык мохоков, — пусть их знаменитый вождь Шендо, когда миссионеры обучат его грамоте, усвоит правильный взгляд на эквиваленты! Почему бы мне не сделать такой подарок достопочтенным проповедникам, дабы добрые плоды созрели возможно скорее?

Олдермен покосился на своих слушателей и, смиренно сложив руки на груди, по-видимому, ожидал, что его красноречие потрясет их.

— Выходит, вы не очень-то высоко оценили занятие вот этого… этого джентльмена, который оказывает нам честь своим присутствием, — сказал Ладлоу, бросив на контрабандиста красноречивый взгляд, показывавший, насколько затруднительно было ему найти подходящее обращение к человеку, чья внешность так не соответствовала его ремеслу. — Если ограничения в торговле необходимы, тому, кто торгует беззаконно, никак не найти себе оправдания.

— Скромность вашего поведения восхищает меня ничуть не меньше, чем справедливость суждений, капитан Ладлоу, — сказал олдермен. — В открытом море долг велел бы нам захватить бригантину этого человека, но здесь, так сказать, в семейном кругу, вы лишь отводите душу, читая мораль! Я тоже считаю своим долгом высказаться на эту тему и, воспользовавшись благоприятным случаем, когда все так тихо и мирно, поделюсь с вами кое-какими соображениями, которые, вполне естественно, возникают при подобных обстоятельствах.

Затем Миндерт повернулся к контрабандисту и продолжал тоном судьи, делающего внушение какому-нибудь возмутителю общественного порядка:

— Вы, любезный Бурун, явились сюда, так сказать, под чужим флагом, если воспользоваться выражением, принятым среди людей вашей профессии. С виду вы ничем не отличаетесь от честного подданного королевы, а ведь вас подозревают в некоем занятии, которое я не назову бесчестным или даже позорным, так как мнения на этот счет сильно расходятся, но которое отнюдь не помогает ее величеству победоносно завершить войны против врагов Англии, так как не дает европейским доминионам возможности сохранять ту торговую монополию, посредством которой она желает избавить нас, живущих в колониях, от необходимости оберегать свои интересы за воротами ее таможни. Мягко выражаясь, это по меньшей мере нескромно, и я с прискорбием вынужден добавить, что некоторые обстоятельства еще более отягощают вашу вину.

Ван Беверут замолчал и испытующе поглядел на контрабандиста, желая узнать, какое впечатление произвели его слова и как далеко он может зайти в своей хитрости; но, увидев, к своему удивлению, что молодой человек потупил глаза с виноватым видом, олдермен набрался смелости и продолжал:

— Сюда, в комнаты моей племянницы, которая по своему полу и возрасту не может нести перед законом ответственности за подобные проступки, вы принесли всякие безделки, на которые подданным ее величества в колониях по воле королевских советников и смотреть не пристало, поскольку они изготовляются не под надзором искусных мастеров нашей матери Англии. Женщине, любезный Бурун, нелегко бывает устоять перед соблазном, особенно трудно бывает ей бороться с искушением, когда дело касается изящных вещей, украшающих ее внешность. Я вполне допускаю, что моя племянница, дочь Этьена Барбери, унаследовала от своих предков эту слабость, поскольку французские женщины особенно увлекаются нарядами. Однако я отнюдь не собираюсь судить ее слишком строго, потому что если старый Этьен и передал своей дочери по наследству какие-то прихоти, то он оставил ей и средства, чтобы иметь возможность их оплатить. А потому давайте-ка сюда счет, и, если долг сделан, он будет погашен. А теперь я подхожу к последнему и самому серьезному из ваших проступков. Без сомнения, для торговца капитал — это фундамент, на котором держится здание его репутации, — продолжал Миндерт, опять пристально поглядев на контрабандиста. — Но кредит — это орнамент на его фронтоне. Капитал для него — краеугольный камень, кредит же — узорчатые пилястры, которые придают зданию красоту; порой, когда время разрушит фундамент, весь дом держится на колоннах, без них рухнула бы крыша, лишив хозяина крова над головой. Богатому человеку кредит дает уверенность, среднему торговцу — успех в делах и всеобщее уважение, и даже в бедняка он вселяет надежду на будущее, но, разумеется, когда под домом нет прочного фундамента, оба — и покупатель и продавец — должны соблюдать осторожность. Вот сколь велика ценность кредита, любезный Бурун, и никто не должен хвататься за него без достаточных оснований, ибо он слишком хрупок и не терпит грубого обращения. Еще юношей, путешествуя по Голландии на лошадях достаточно медленно, чтобы извлечь пользу из всего виденного, я понял, как важно сохранить кредит в безукоризненной чистоте. Поскольку одно, событие может послужить мне удачным примером, я осмелюсь предложить его вам как бы в виде задатка. В нашей быстротечной жизни, капитан Ладлоу, все так непрочно, и это служит как бы предостережением для людей молодых и безрассудных, потому что гордыня не доводит до добра, и даже сильную руку можно отсечь так же легко, как косят нежные травинки в поле! Банкирский дом ван Гелта и ван Стоппера в Амстердаме занимался по большей части операциями с военными процентными бумагами, выпущенными императором. А судьба в то время покровительствовала сынам Оттоманской империи, которые не без успеха осаждали Белград. И вот, джентльмены, одна неразумная и своенравная прачка взяла в аренду балкон высокого дома в центре города, чтобы сушить там белье. Однажды на рассвете она начала развешивать свои муслины и холсты, как вдруг гарнизон был поднят по тревоге — это мусульмане пошли на приступ. Некоторые из защитников города, которым удалось унести ноги, вдруг увидели на высоких перилах какие-то красные, зеленые и желтые узлы и приняли их за головы турок; и они разнесли повсюду слух о том, что целая банда нехристей под водительством множества главарей в зеленых тюрбанах захватила самый центр города и вынудила их отойти. Слухи эти, обрастая подробностями, вскоре дошли до Амстердама, и государственные процентные бумаги сразу упали в цене. На бирже только и говорили об убытках, понесенных ван Гелтом и ван Стоппером. Когда паника была в разгаре, у одного француза в лавке, где торгуют орехами, в нескольких домах от банка сорвалась с привязи обезьяна, и целая толпа еврейских ребятишек собралась поглазеть на ее ужимки. Умные головы, приняв это за демонстрацию со стороны сынов племени израилева, взволновались, боясь за свои денежки. Изъятие вкладов пошло еще быстрее, и достойные банкиры, чтобы доказать свою платежеспособность, не закрыли двери в урочный час. Всю ночь не прекращались платежи, а на другой день, около полудня, ван Гелт перерезал себе горло в беседке на берегу Утрехтского канала, а ван Стоппера видели в банке — он курил трубку, сидя среди совершенно пустых сейфов. В два часа почта принесла известие, что приступ мусульман отбит, а прачка повешена; правда, я до сих пор не могу понять, за какое преступление ее казнили, поскольку точно известно, что она не брала ссуды в этом несчастном банке. Вот, джентльмены, какие уроки порой дает нам жизнь; и, так как я уверен, что говорю с людьми, которым это пойдет на пользу, я позволю себе посоветовать всем вам поменьше говорить о торговых делах.