Она вытерла ствол пистолета о брюки и осторожно приблизилась к телу полицейского. Его щека была вдавле­на в ил, лицо повернуто в другую сторону от Натали, руки широко раскинуты. Опустившись на колено, доктор Рей­ес немного помедлила, и, вместо того чтобы сунуть руку в карман, прикоснулась пальцами к запястью Варгаша. Пульс был!

Прежде чем она успела осознать это, послышался хриплый стон. С рычанием он перевернулся и схватил запяс­тье той руки, в которой Натали держала револьвер. Некогда любезный полицейский теперь походил на зверя. Его верхняя губа была разорвана, из нее сочилась кровь, смеши­ваясь с грязью на лице. Глаза блестели, как у безумца.

Свободной рукой Натали со всей силы ударила его по лицу, а потом попыталась несколько раз лягнуть, целясь в пах. Варгаш был тяжелее на добрую полусотню фун­тов, постепенно он подминал ее под себя. Вторая его рука сомкнулась на горле Натали.

Уже почти теряя сознание, она все-таки сумела попасть коленом в пах полицейскому, и на короткий момент тиски на горле разжались. Натали рванулась, освободила правую руку и, повернув револьвер в направлении своего против­ника, выстрелила.

Брызнула кровь, и тело Варгаша мгновенно обмякло. Верхняя часть черепа была снесена выстрелом. Почти в шоке, ловя непослушными губами воздух, с заложенными ушами, Натали вытерла кровь Варгаша, залепившую ей веки, а потом опустила лицо в холодную мутную воду.

ГЛАВА 27

Что касается рассудительности, мужества, великодушия, а также всех других частей добродетели, надо не меньше наблюдать, кто проявляет благородство, а кто — подлость.

Платон, «Государство», кн. VII

Доктор Санджай Хандури, смуглолицый красавец, вел машину по извилистым, заполненным прохожими улицам города Амритсар, и расхваливал его достопримечатель­ности сидящему рядом Энсону и расположившейся на заднем сиденье Элизабет Сен-Пьер.

—     Мы находимся в штате Пенджаб, доктор Энсон, — го­ворил он по-английски с характерным для индуса акцен­том. — Амритсар — мой родной город, он один из самых красивых в нашей стране. Это духовный центр и объект паломничества сикхов. Вы знаете что-нибудь об этой ре­лигии?

По словам Сен-Пьер, Хандури являлся одним из луч­ших в мире специалистов по пересадке легких. Сейчас, че­рез два месяца после столь успешной операции, у Энсона не было никаких причин сомневаться в этом.

—     Кое-что слышал, — сказал он. — Глубоко мистиче­ская, очень возвышенная... Один бог, никаких идолов, всеобщее равенство, пять символов... Минуту, я попробую вспомнить: не стричь волосы, всегда носить четыре пред­мета — расческу, стальной браслет, особое нижнее белье и... и, кажется, маленький кинжал. Правильно?

—     Кинжал символизирует меч, а белье — знак прина­длежности к воинам — свидетельствует о постоянной го­товности сикхов бороться за свою веру. Отлично, доктор, ваши знания впечатляют!

—     Но вы чисто выбриты, поэтому смею предположить, что вы не сикх.

—     Совершенно верно, доктор. Я, хотя и разделю многое из их философии, однако не полностью с ней согласен.

—     Санджай, — спросила Сен-Пьер, — до дома миссис Нарджот еще далеко?

—     Не очень, доктор Элизабет, но, как видите, движе­ние очень плотное. Мы сейчас находимся на Корт-роуд, а нам нужно попасть на Султан-роуд, туда ехать около трех миль. Если бы мы на самом деле ехали, то добрались бы быстро. — Хандури усмехнулся своей шутке.

Послеполуденное солнце припекало. «Тойота» хирур­га практически не двигалась, а со всех сторон ее облепили уличные попрошайки, непрерывно галдящие и стучащие руками по стеклам.

—     Я хотел бы дать что-нибудь этим людям, — сказал Энсон.

—     Вы очень добрый человек, доктор. К сожалению, по­прошаек гораздо больше, чем у вас для них денег.

—     Могу предположить.

—     И это только в этом районе города... Я очень рад, что ваше дыхание сейчас совершенно нормальное и естествен­ное. Теперь я сам убедился, что доктор Элизабет нисколько не преувеличивала в своих сообщениях ваше состояние.

—Вы проделали замечательную работу, доктор!

—Благодарю. Но должен признаться, что очень бес­покоился, когда в больнице, где вы лежали, произошла вспышка пневмонии, и мы вынуждены были срочно пере­править вас в другое место.

—Сказать по правде, я очень смутно помню первые дни после операции. Фактически, мое первое впечатление — это больница в Кейптауне.

—Вспышка была опасной, Джозеф, — объяснила Эли­забет, — особенно в тот момент, когда вас держали на пре­паратах, препятствующих отторжению.

—Я не решился переводить вас в другую больницу Ам­ритсара, — добавил Хандури. — Заболевание уже распро­странилось в городе и поразило пациентов с ослабленным иммунитетом. Кроме того, там не хватало персонала.

—Все хорошо, что хорошо кончается, — сказал Энсон, вдруг поняв, что никогда раньше по-настоящему не осо­знавал смысл этой фразы Шекспира. И сейчас он не был уверен, что согласен с ней.

—Да, все хорошо, что хорошо кончается, — эхом от­кликнулся Хандури.

Машины снова тронулись, и попрошайки отстали. Энсон смотрел в окно, удивляясь тому, каким калейдо­скопом оказался Амритсар — кварталы богатых домом с вычурной архитектурой то и дело сменялись бедными лачугами. Было просто чудом, что в этом человеческом муравейнике в самый критический момент появился спасительный для него дар — человек, у которого отказал мозг, но имевший практически полностью совместимые с Энсоном ткани.

«Уайтстоун» собирает информацию буквально со всего мира, говорила ему в свое время Элизабет, когда они толь­ко обсуждали его все ухудшающееся состояние.

—Мы полны решимости защитить свои инвестиции любой ценой! — именно так тогда сказала Сен-Пьер.

Разумеется, благодаря доктору, который в данный мо­мент выполнял обязанности шофера и гида, инвестиции «Уайтстоуна» были защищены самым лучшим образом. Теперь, когда Энсон успокоит свою душу, встретившись с вдовой и детьми неизвестного ему Т. Дж. Нарджота, он выполнит свои обещания и передаст последние секреты по синтезу «Сары-9».

Хандури повернул машину и провез своих пассажиров мимо позолоченных стен Золотого храма.

—     Озеро, около которого стоит Золотой храм, называ­ется Источник нектара, — объяснил он. — Начиная с пят­надцатого века сикхи постоянно перестраивают и украша­ют здание самыми разными способами.

—     Вы, похоже, очень гордитесь сикхами, Санджай, — сказал Энсон. — Почему вы не принимаете их религию?

—     Я же индуист, — просто ответил Хандури. — Я твердо верю в кастовую систему, а сикхи ее не поддерживают.

Энсон все еще смотрел на храм, иначе он заметил бы, как Сен-Пьер поймала взгляд Хандури в зеркале заднего вида и строго и выразительно покачала головой.

Спустя четверть часа хирург остановил машину у скромного двухэтажного дома на тихой и относительно чистой улице, где машин было заметно меньше.

—     Нарджот был старшим группы ремонтников, выпол­нявших работы для электрической компании, — начал объяснять он. — Его жена, Нарендра, как это часто бывает у нас в Индии, сидела дома с детьми. Она не говорит по- английски, поэтому я буду вам переводить. Здесь, в штате Пенджаб, существует свой язык, но и я, и она говорим на хинди. Элизабет, вы пойдете с нами?

—     Да, — ответила Сен-Пьер после некоторого разду­мья. — Да, думаю, что мне тоже стоит пойти с вами. Как вы считаете, Джозеф?

—     Совершенно согласен. Доктор Хандури, пожалуйста, скажите миссис Нарджот, что мы надолго ее не задержим.

У дверей дома их приветствовала стройная привле­кательная женщина лет тридцати с небольшим. На ней было традиционное сари мягких темных тонов, но ника­ких украшений на руках или на голове. Длинные черные волосы свободно рассыпались по плечам. Она не прояв­ляла показной застенчивости, а напротив, пожала руки гостям почти по-европейски, и при разговоре не прятала глаза, а смотрела прямо и открыто. Небольшая гостиная, где все они находились, была уютно обставлена, на сте­нах висело несколько картин, а на столе стояли мелкие национальная безделушки. Там же было несколько фо­тографий худощавого смуглолицего мужчины с усами и приятной улыбкой. Нарендра позже сказала, что это и есть ее муж. Откуда-то сверху доносились шум и смех детей.