— Ну, уж нет, нагляделся я на женатиков. У нас тут парочка одна по весне комсомольскую свадьбу играла, ну, такую, без выпивки. А теперь он в МТС приходит расцарапанный, а она не лучше в конторе сидит.

— Ха-ха-ха! — развеселился Шамин. — Выпьем, шуряк?

— Давай, учи-учи, — покачала головой Татьяна. — Чему хорошему бы… Житьё что ль стало лучше? Пить-то стали много. Мы, бывало, соберёмся, так напоёмся, наговоримся, напляшемся — лучшего не надо веселья.

— Что и в праздники не пили? — лукаво улыбнулся Егорка.

— А и без того дури хватало: молодые же были.

— В молодости всегда найдётся, чем себя занять, — согласился Егор Шамин. — С тех пор сколь уж прошло, всякое довелось пережить: и хорошее, и плохое. Смотри, что Илюха выделывает!

— Хоп-хоп-хоп-хоп! — изрядно захмелевший Федосьин Илья отплясывал вприсядку в кругу. Ему хлопали в ладоши бабы, присвистывали мужики, заливалась, сбиваясь, гармонь.

Свадебное гулянье, как вскипевшее молоко, выплеснулось из-за столов, росло и ширилось. Вот уж двор стал тесен: кто-то обносил угощением ближних зрителей и старух за дорогой. Молодые в последний раз встали под крики "Горько!", поцеловались, благодарили гостей за подарки и разделённую радость. Лицо невесты было обычным лицом молодой девушки, взволнованной собственной свадьбой. И одета она была не ахти как, хотя и вовсё новое и лучшее, но всё же Егор услышал восхищённые шепотки:

— Невеста-то, как звёздочка блестит, и вся так и светится.

И это ему льстило: о сестре всё же.

Молодые вновь уехали кататься на одном ходке, а пир стоял горой.

Андрей Масленников успел уже изрядно выпить, и продолжал сам себе подливать, используя любой подходящий повод. Раскрасневшись и потеряв осмысленность взгляда, он стал похож на бычка, которого ударили по лбу. Время от времени он недоумённо встряхивал лысой головой. А потом вдруг обмяк и закрыл глаза, привалившись спиной к амбару. На него никто не обратил внимания: слишком весело было в кругу перед гармошкой. Предоставленный самому себе, Масленников медленно сполз по стене на землю. Его голова безвольно свесилась на грудь, лысина покрылась пылью, и он стал похожим на уснувшего боровка. Тут его и приметила Александра, исполнявшая вместе с Матрёной роль хозяйки стола. С помощью двух Егоров, она оттащила мужа в сторонку. Долго хлестала по щекам, приводя в чувство, пока из уголка его рта не потекла струйка крови. Но тщетно: Масленников слишком нагрузился, чтобы очухаться и что-либо соображать. Его перенесли в избу и уложили одетым на кровать. На губах его пенились розовые пузырьки, нос косил на бок, и от этого он сильно походил на буяна.

— Первый готов! — радостно приветствовал вышедших на крыльцо Илюха. — Александра! Утри слёзы полотенцем, пойдём со мной на "кадриль".

Наталья Тимофеевна покосилась на них и продолжала внимать подсевшим к ней старухам.

— … гостей принять, напотчевать, стол накрыть золотым и красным вином. Нет не простое это дело — свадьбу играть.

И отвечая этим сетованиям, гости ели, пили, много и шумно говорили, пели и плясали, вздымая пыль в вечернее небо.

Фёдор вышел в круг с наполненным стаканом.

— Ну, мужики, изрядно выпили? Пора и удаль показать. Давай, жарь плясовую! — кивнул он гармонисту, и пошёл выделывать кренделя ногами, а потом и вприсядку, не расплескав ни капли.

— Вот ведь, чёрт седой! — восхищённо выдохнули из толпы.

— Мужик, — как-то невесело подтвердил Илюха. — Не берёт его, гада, хмель.

И сам пошёл дробить ногами землю. Фёдор вьюном крутанулся на носке, вытянув ногу, потеснил толпу, С бесшабашным куражом крикнул:

— Данила, кого на мыло!?

— Фёдор, добром прошу, не балуй! — взмолился Илья, вытирая запотевший лоб.

— Боишься? — хохотал Агапов. — Тогда, как сговорились, скидай портки, суй перо в зад и лезь на ворота петухом кричать.

— Ну, уж нет! Обманом, а перепляшу.

Егорка потянулся за стаканом: не хотелось от брата отставать и вместе умыть этого хвастливого Илью, но бдительная Матрёна вовремя его перехватила. Взяла за руки, пританцовывая, провела краем круга, усадила на лавку, поменяла стаканчик самогона в его руке на кружку ягодного квасу, чмокнула в лоб, обняла за плечи, рядом присела и зорко оглядывала веселящихся. С Матрёной бедром к бедру он готов был сидеть весь вечер и даже больше. Знала бы она, что он осень торопит и повестку в армию только ради её поцелуя на проводах.

Рядом бухнулся задом Илья, отдуваясь, крупная похмельная дрожь била его. От подскочившей жены отмахнулся, как от мухи:

— Гад Федяка виноват — умял.

— Так и не лез бы на рожон.

— Что-о? — Илья аж задохнулся от возмущения. — Ты это к-кому, баба!

Хотел ударить жену кулаком в лицо, но промахнулся и потерял равновесие. Федосья, рискуя всё же получить зуботычину, поддержала его. Илья завертел головой, будто ища другого, кому могла перечить его жена, и вдруг упёрся взглядом в Егорку.

— Ты чего хайло раззявил?

Вихрем взметнулась в Егоркиной голове ярость. Он развернулся к зятю, сжимая кулаки. Но Матрёна удержала его, прижала голову к упругой груди, потащила на освободившийся круг. Пропела, приплясывая перед ним, с глухим хохлацким "г":

— Насыпана горка ни шатко, ни валко

Никого не жалко, а этого жалко.

А кого не жалко, тому она горка

А кому не горка, за тем и Егорка!

И Егорка, отдав снохе свои руки, потянулся за ней в круг, забыв, что не умеет танцевать, кружил её в кадрили, и всё у него получалось легко и уверенно. Ай да свадьба!

Совсем стемнело. Проводили новобрачных на покой и начали убирать со столов. Матрёна растолкала перебравшегося из избы и уснувшего — головой между тарелок — Андрея Масленникова. Он вскинул лысую угловатую голову, вытаращил замутненные глаза и, опёршись локтями в липкую от пролитых яств клеёнку, принялся ругаться:

— Матрёна! В бога душу мать…Чё пихаешься?

Он утробно икнул, и Матрёна, опасаясь за его последующие действия, подтолкнула Масленникова к калитке в огород. Между двумя приступами тошноты, заляпав не только собачью будку, но и свои ботинки, Андрей Яковлевич бормотал:

— Ни чё, ни чё…. Ещё посмотрим…. Ещё поглядим…

Подвернувшуюся жену вдруг схватил за горло так, что она захрипела. Лицо её сразу потемнело, глаза закатились, Александра упала на землю.

— Что ж ты делаешь, ирод поганый!

Матрёна схватила его за шиворот и дважды с силой стукнула лбом о стену амбара.

Из присутствующих никто, казалось, не обратил внимания на эту родственную возню. Молодёжь, кружившая парами возле гармониста, стремилась воспользоваться темнотой, как благоприятной возможностью. Вместе с шарканьем ног слышны были смешки, взвизгивания, раскованные шуточки.

— Держи вора! — закричал мужской голос и тут же добавил, успокаивая окружающих. — Всё впорядке. Это Васюшка хотела похитить мою невинность.

Кто-то чиркнул спичкой, прикуривая, но хор негодующих голосов тут же заставил погасить её. Слышны звуки поцелуев, то ли настоящих, то ли шутливых. Гармонист играл и, не обращая на свою игру, внушал Егорке Агапову:

— Ты, Кузьмич, не правильно себя ведёшь, не расчётливо. Свадьба не твоя, а ты напился. За порядком должон следить: трезвых напоить, пьяных уложить, а то смешались в одну кучу, как яйца в корзине, гляди — подавятся.

Егорка слушал его в пол уха. Он-то считал себя трезвым, только голова почему-то всё клонилась на грудь, и ноги не несли.

Едва очухавшись, Александра бросилась к матери.

— Мама, мама, — всхлипывала она. — Я так больше не могу. Я разведусь с ним. Давай будем жить с тобой вместе, как прежде. А его прогоним…

— Что ты? Что стряслось? — спрашивала Наталья Тимофеевна, усаживая дочь на лавку. — С мужем поругалась? Успокойся: проспится — помиритесь.

— Нет, мама, кончено, — Александра дёрнула головой, взметнув растрёпанными волосами, её глаза сверкнули мрачной решимостью. — Всё, лопнуло моё терпение. Это не тот человек, с которым можно ужиться. Ты даже представить себе не можешь, как он издевлялся надо мной.