Теперь она сидела в кадиллаке перед домом и дожидалась нас. Выяснилось, что за время нашего отсутствия произошло очень скверное дело: канализация в нашем доме по непонятным причинам засорилась и содержимое через унитазы, что называется, «вышло из берегов», последствия чего были ужасны. Такое, поведала нам из своего безопасного бежевого купе госпожа Саенг Хай, в Бангкоке вообще-то иной раз случается. Чаще всего в период муссонных дождей, но и теперь в этом нет ничего необычного, просто нужно отремонтировать, добавила она, привела в действие электрическую ручку окна и больше на нас не смотрела. Лицо ее приняло теперь равнодушное выражение жителей Бангкока, которое иной раз, пожалуй, может означать очень многое, но чаще — вообще ничего.

Шофер Прамет предложил свои услуги для ремонта повреждения. Беньямин фон Штукрад-Барре и моя спутница, остановившись перед домом, разговаривали о красоте кустов благоухающего франгипани [132], растущих справа и слева от входа. Прамет и я между тем поднялись в дом. Мы вошли в ванные комнаты.

Мне не хотелось бы деталями портить читателю воскресенье. Ограничусь только словами: вонь стояла дикая.

Прамет снял белые шоферские перчатки, прошел прямо на кухню, уверенным движением открыл мой холодильник и взял пакет молока.

— Молоко съест бактерии, — сказал Прамет и со знанием дела выплеснул содержимое пакета в оба унитаза. Сначала ничего не происходило, потом послышалось влажное клокотание, молоко фонтаном вырвалось обратно и, перелившись через край, смешалось с нечистотами, которые лежали справа и слева от унитазов на полу ванной.

Я понял, что Прамет не в состоянии разрешить проблему, вышел с ним из дому и усадил его на водительское сиденье кадиллака. Почтенная госпожа Саенг Хай по-прежнему смотрела в пространство. Согласно прекрасному образу мыслей тайцев, проблему, которую в данный момент решить невозможно, лучше всего игнорировать. Моя спутница как раз говорила с Беньямином фон Штукрад-Барре о начинающемся сегодня китайском Новом годе. Это был год зайца.

Итак, мы решили переселиться, и притом на другой конец города, в отличный Oriental Hotel. Там нам, может быть, что-то придет в голову.

В вестибюле мы случайно встретили доктора Драго Стамбука, хорватского посла. Последовали радостные приветствия, ибо он был старым другом, потом мы вчетвером пили в баре «сингапурский слинг» [133]и спустя некоторое время поведали ему о нашей беде с туалетами.

На это он рассказал, что в Нью-Дели, на его последней должности, с ним стряслось кое-что и похуже: кто-то из службы городской очистки по ошибке соединил на улице, где находилась его резиденция, трубу сточной воды с трубой свежей воды, и после этого умер. Таким образом, стало невозможно отыскать место стыка двух труб противоположного назначения. У него, посла Стамбука, от душа по всему телу пошла сыпь, в течение нескольких месяцев ему даже пришлось клоачной водой чистить зубы.

Мы заказали много «сингапурского слинга». К нам подошел господин Вахтфайтль — менеджер Oriental Hotel — и пожал руку доктору Драго Стамбуку. Больше никогда, по словам посла, с ним ничего подобно, как в Нью-Дели, не случалось. Из динамиков в баре чуть слышно звучала песня Селин Дион [134]. Посол наклонился к нам через стол и протянул визитную карточку.

— Вот, взгляните. Этот человек вам поможет, — сказал он.

Я повернул карточку и прочитал отпечатанную в технике изящной гравюры на стали фразу:

Немного навеселе, на заднем сиденье такси я держал в руке визитную карточку, как облатку. Дома мы позвонили мастеру-водопроводчику. Он появился через десять минут.

Зубы во рту господина Сом Хука были подточены, как у малайского пирата. На нем была рубашка поло в поперечнополосатый рисунок, которая обтягивала его живот, как когда-то экватор на светящемся глобусе в моем родном швейцарском доме.

Вместе с господином Сом Хуком пришел его молодой, любознательный ассистент, и они вдвоем извлекли из принесенного чемодана большое, похожее на пылесос устройство. С помощью тарелкообразного вводного патрубка они закрепили его внизу на унитазе, откачали какой-то газ из газового баллона и нажали на красную кнопку.

Последовал удар, затем глухой щелчок, из унитаза полилось через край, обнаружилась шариковая ручка, затем — вторая, и еще — сломанная, обтрепавшаяся зубная щетка. На одной из шариковых ручек было написано: ‘BBC World Service’ [136].

— Ага, — сказал господин Сом Хук и презрительно сморщил нос, как будто он именно так и думал. — Ага. Вы засунули туда ручку.

Мы бурно запротестовали. Снаружи начался дождь.

Привет, котенок Гете

Бангкок.1999

Оговорюсь предварительно: я люблю Гете-институт. У британцев, правда, есть их элегантный «Британский совет», у французов — превосходный «Французский союз», но зато в наших культурных институтах, разбросанных по всему миру, ты сразу чувствуешь себя как дома: где еще на земном шаре всегда найдутся ретроспективная подборка фильмов Вима Вендерса [137], неудобные деревянные стулья, линолеум на полу и диетический Seven Up в пластиковых стаканчиках. На Гете-институт можно положиться на сто процентов.

У малозначительных стран, вроде Италии и Голландии, таких учреждений вообще нет. А у нас — там, за границей, в самых отдаленных уголках Земли (когда, скажите, пожалуйста, вы последний раз были в Хайдарабаде или в Ханое?) — сидят почтенные люди с высшим образованием и, несколько устало, концентрируют и распределяют крохи немецкой культуры. Если по недостатку финансирования какое-нибудь отделение Гете-института приходится закрыть, как недавно в Рейкьявике, то раздосадованные и опечаленные жители открыто выступают против этого, напиваются и в знак протеста скатывают в море бронзовые статуи Клейста и Гельдерлина. И, тем не менее, это просто здорово.

Когда недавно я вместе с писателем Беньямином фон Штукрад-Барре выступал здесь, в бангкокском Гете-институте, перед публикой и объяснял: мы оба написали относительно успешные романы о молодежной культуре в Германии и мы с удовольствием бы устроили чтение, разумеется, бесплатно, — то ответ, что в настоящее время нужды-де в этом нет, не показался нам поразительным. Нам такое было знакомо даже дома, в Германии, где, прежде чем одобрить какие-нибудь идеи, всегда предпочитают для начала сказать «нет».

У меня в гостях сейчас как раз находится молодая писательница Эльке Натерс [138], продолжал я рассказывать институтским сотрудникам, и мы с ней могли бы что-нибудь устроить вместе. Чтение трех авторов с последующим обсуждением, четыре бутылки белого вина, немного соленого печенья с кусочками сыра «Эдамер» — это было бы так интересно.

Но ведь сейчас как раз школьные каникулы, информировал нас один из сотрудников. Тайцы очень тяжело воспринимают чтение на слух, поддержал его другой. Для вас просто не нашлось бы публики, сказал третий. Хотя, вспомнил директор, в 1993 году чтения уже проводились, и они оказались вполне успешными.

Мы стояли на веранде института. Светило солнце, и в разговоре возникла неприятная пауза. Мы разглядывали свои ногти, а учительница суетливо рылась в сумочке в поисках сигареты. Наконец, Беньямин фон Штукрад-Барре спросил, нет ли для нас какой-то возможности хотя бы посетить урок немецкого языка — мы хотели бы посмотреть, как немецкая культура и язык исполняют посредническую миссию в далекой Юго-Восточной Азии. Взглянуть, как вообще делаются подобные вещи.