И даже хотел ли я этого?
Я участвовал в твоей жизни, потому что ты – мой сын, конечно, и каждый отец в какой-то степени вмешивается в жизнь своего сына, кто-то больше, а кто-то меньше. В нашем случае – больше, потому что мы жили в тесных рамках Дельты. Я проверял твои уроки, чтобы как можно лучше знать о твоём поведении, привычках, повадках, вкусах.
Все разговоры по телефону из нашего дома записывались на плёнку. В этом была необходимость «Иннер Дельта». Контроль всегда был жизненно важен в нашей работе. Под контролем была вся почта, которая к нам приходила и уходила от нас, все звонки по телефону, каждый из них регистрировался. Все записи старательно изучались и заносились в протокол. Какие-то из них в дальнейшем не имели никакого значения и отправлялись в архив, может быть, иногда выборочно подвергаясь проверке. Когда, например, ты звонил друзьям или той девушке – Нетти. Я не был следопытом, Бен. Я не собирался вторгаться в ваши интимные отношения. Но я слышал горе и тоску в твоём голосе, когда она так безжалостно с тобою обошлась. И мне стало больно за тебя, когда я вспомнил свои собственные беды в твоём возрасте – ту девушку, чьё лицо я до сих пор иногда вспоминаю с болью.
Так что видишь, что между нами, Бен? Я знаю тебя так же, как и любой отец знает своего сына, и я хорошо знал, как ты учился, потому что информация о твоей учёбе ежедневно ложилась ко мне на стол. И еще я знал о твоей частной жизни, о том, куда другой отец редко заглядывает, о твоих отношениях с друзьями, например, с Джеки Бренером и с другими. И о Нетти. Я думал, что если буду лучше понимать тебя, то, как отец, я стану лучше, потому что всегда сумею стать на твоё место.
Из-за чего дорога вывела нас на тот мост.
И дальше.
Стань на моё место.
Или я стану на твоё.
И заключим сделку, Бен?
Возможно, если ты станешь на моё место, то увидишь, как это было.
Как это было, когда посреди той ужасной ночи я вызвал тебя к себе в кабинет…
Я спрашивал себя, как много я могу тебе рассказать.
Раньше, мы ждали решения из Вашингтона, чтобы начать действовать. Команда, которая должна была прозвучать, не была бы для нас неожиданностью. Должностные лица и общественное мнение должны были поручиться за безопасность детей любой ценой. Общественное мнение требовало гарантий. Неофициально, наша полиция должна была штурмовать мост и спасти детей. В «Иннер Дельта» уже выделили силы на такую операцию. И было ясно, что в этой ситуации при попытке спасти детей, обязательно могут быть случайные жертвы обстоятельств, которые на самом деле будут ни в чём не виноваты. Это подтвердило бы публично, что они действовали в разрез с мнением общественности. Их бы отстранили от командования, возможно, кто-то из них угодил бы за тюремную решётку. Вовлечённые в такие игры, часто становились козлами отпущения. Видишь, что я имею в виду, говоря о патриотизме, Бен? Это – самый большой патриотизм: принять на себя позор во имя своей страны. Предатель – патриот. А что Иуда, он также был жертвой обстоятельств, козлом отпущения?
Захват лидера террористов, известного как Седат, ускорил наши планы спасения детей. Но возникли сложности, которые могли бы сорвать все наши планы. Один из террористов, наёмник по имени Антибэ был застрелен, случайно, бойцом одной из спецгрупп: парень, кажется, перестарался или устал. Кто знает? Реакция на мосту была немедленной и прямой. Был убит ребенок, его тело положили на крышу фургона. Но, по крайней мере, торг продолжился. И выбор тебя как посредника был одобрен террористами, Бен. И тогда ты был вызван ко мне в кабинет. Ты в совершенстве подошёл для роли, которую тебе нужно было сыграть. Твоя невинность во всём. Твоя полная неосведомлённость в наших делах и планах. Ты многого боялся и притом всё же был достаточно храбрым и готовым услужить.
Ты спросил: «Что ты хочешь, чтобы я сделал, папа? Что-то связанное с мостом, не так ли, с детьми, удерживаемыми в заложниках?»
И я тебе ответил: «Да, кое-что нужно сделать на мосту, чтобы помочь детям. И мы хотим поручить это тебе. Это важно».
Ты нахмурился. Но в твоих глазах я всё ещё видел рвение. Мне нужно было забыть о том, что ты – мой сын. Я не мог обеспечить тебе никаких гарантий, и я чувствовал, что больше не могу вводить тебя в заблуждение. Когда мы разговаривали с тобой в кабинете, мне казалось, будто бы я веду две беседы, одну с моим сыном, а другую с членом штатного персонала, объясняя задание. Для меня было важно оставаться нейтральным, беспристрастным. На службе своей стране часто приходится так обманывать себя и других.
Я тебе рассказал, что входило в это задание. О том, что тебе было нужно доставить террористам камень, как доказательство того, что их лидер Седат схвачен, что многое для них уже теперь потеряло смысл, что они уже не в том положении, чтобы диктовать свои условия, что лучший выход для них – это переговоры и сдача оружия. Я рассказал тебе о смерти второго ребенка и человека по имени Антибэ.
Сказать, что ты вздрогнул – это не сказать ничего. Это было просто неописуемо. Твои глаза насторожились, встревожились.
«Нам предстоит смертельная игра, Бен», - сказал я. - «И как посыльный, ты окажешься в самом пекле. Камень, который они требуют, может оказаться не тем, что они хотят. Он должен быть доказательством, которое они требуют. Доказательством того, что их лидер сдался. Но это может быть и уловка».
«Какая уловка?» - спросил ты.
«Уловка, которая приведёт в их руки ещё одного заложника. Или уловка, чтобы попытаться выявить наши дальнейшие планы – станем ли мы с ними вести переговоры или нападём на них. Они были осторожны в своём выборе посыльного, который доставит им камень. Мы им предложили разных людей из нашего штата, но они их отвергли. Они сказали, что им нужен непрофессионал».
«Но почему для них так важно, кто будет посыльным, папа?»
«С их точки зрения, есть несколько причин. Во-первых, им нужен тот, кто ещё ни разу не был использован как посыльный – с ними придётся встретиться на мосту, в фургоне или в автобусе. Во-вторых, по возможности, они хотят извлечь из посыльного нужную им информацию. Они знают, что мы можем отправить того, кто окажется дезинформатором или будет обучен искусству рукопашного боя. Они не хотят рисковать, и именно поэтому требуют непрофессионала. Всё же, как они будут знать, непрофессионала мы им послали или нет? Мы им предложили священника, но они сказали, что в рясу может одеться кто угодно. Мы предложили кого-либо из известных личностей, чьё лицо было бы достаточно известно. Они отклонили и это. Они сказали, что мир полон двойников, и что наше агентство может воспроизвести любую известную личность. Тогда я предложил тебя. Своего сына. Они приняли. Кажется, что они подумали, что мальчик твоего возраста не может иметь взрослого двойника. И, я думаю, что они уже знали, как звучит мой голос, когда я сделал предложение. Террорист, с которым мы имеем дело (мы знаем, что его зовут Арткин) сказал мне: «Или ты – великий патриот или невообразимый глупец». На что я ему ответил: «Возможно, что и то и другое вместе взятое». И затем он принял твою кандидатуру».
Снова, тишина. И снова ты ждал. И затем я сказал тебе: «Не исключено, Бен, что они изо всех сил подвергнут тебя сомнению, чтобы определить, кем ты на самом деле являешься и за кого себя выдаёшь. Да, они, конечно, допросят тебя», - ключевым словом здесь должно было быть интенсивно . Пытка – есть такое старомодное архаичное слово. Сегодня мы избегаем этого термина. Имеются и другие термины: интенсивный допрос, методологическое вмешательство и т.д.
«Но это понятно», - сказал ты. - «Ты говоришь, Папа, что я – сама невинность, что я ничего не знаю. Так что вообще я смогу им рассказать?»
И тут зазвонил телефон. Я часто взвешиваю, как этот звонок сумел изменить нашу жизнь. Звонившим был офицер связи из Вашингтона (округ Колумбия), он сообщил мне время, выбранное для атаки на мост. 09.30 по военному времени. Девять тридцать утра – гражданское время. Я слушал и сделал пометки в блокноте, лежащем у меня на столе. Я старался не говорить громко о времени, так чтобы ты не смог это расслышать. Я отвечал на важные вопросы, не формулируя их правильным образом, и уверил связь, что мы готовы действовать. Специальные подразделения ждали команду.